В мае 2010 г. финансовые рынки потеряли веру в способность Греции контролировать дефицит своего бюджета и возвращать свои долги. Опасение дефолта начало проникать и в другие страны, такие как Португалия и Испания, среди 16 членов зоны евро. В ответ на это европейские правительства, Европейский центральный банк и Международный валютный фонд организовали спасательную программу для стран зоны евро на сумму 700 млрд евро для успокоения финансового шторма.
Хотя данное вмешательство и дало временную передышку, на финансовых рынках по-прежнему царит неопределенность. В прошлом месяце канцлер Германии Ангела Меркель заявила, что если евро потерпит неудачу, «то неудачу потерпит не только евро,… но и Европа, а с ней – и идея европейского единства».
Европейское единство уже столкнулось со значительными препятствиями. Налогово-бюджетная интеграция носит ограниченный характер. Национальные идентичности по-прежнему являются более сильными, чем общеевропейская идентичность, несмотря на шесть десятилетий интеграции; а национальные интересы, пусть и не столь ярко выраженные по сравнению с прошлым, до сих пор важны.
Расширение ЕС до включения 27 государств (с планами включения новых государств в будущем) означает, что европейские институты могут остаться sui generis (институтами ради институтов), неспособными создать сильную федеральную Европу или единое государство. Юридическая интеграция усиливается, и вердикты Европейского Суда убеждают страны ЕС менять свою политику. Но интеграция на уровне законодательной и исполнительной власти отстает, и, хотя Европа создала должность президента и центральную фигуру для международных отношений, внешняя и оборонная политика по-прежнему является лишь ограниченно единой.
Десятилетиями Европа колеблется между чрезмерным оптимизмом и приступами «евро-пессимизма», подобными текущему периоду. Как недавно выразился журналист Маркус Волькер: «Согласно честолюбивым планам Лиссабонского договора, Европа должна была дорасти до одного из основных игроков на мировой сцене. Вместо этого Европа начинает создавать впечатление неудачника в новой геополитической системе, в которой доминируют США и новые быстро развивающиеся державы во главе с Китаем». «Зародышем этой системы», по словам Волькера, является встреча 18 декабря 2009 г., которая позволила скрасить скромные результаты Копенгагенского соглашения, – встреча, возглавляемая США и Китаем, на которую пригласили лидеров Индии, Бразилии и ЮАР, но не пригласили европейцев.
А теперь еще недавний финансовый кризис обнажил пределы налогово-бюджетной интеграции в зоне евро и поднял вопросы о роли и будущем евро.
Каково будущее Европы? Как отметил журнал The Economist: «Разговоры об относительном упадке Европы ведутся сейчас, похоже, повсеместно… Можно услышать угрюмые цифры о будущем «весе» Европы, и вполне обоснованно. В 1900-х гг. в Европе проживала четверть мирового населения. Вполне возможно, что к 2060-м гг. в ней будет проживать всего 6% мирового населения, причем почти треть будет старше 65 лет».
Европа действительно столкнулась с серьезными демографическими проблемами, но размер населения не связан тесно с экономической мощью, а предсказания упадка Европы обладают долгой историей своей неспособности материализоваться. В 1980-е гг. аналитики говорили о евро-склерозе и о подкрадывающейся немощи, но в последующие десятилетия Европа показала впечатляющий экономический рост и институциональное развитие.
Подход ЕС, заключающийся в разделении полномочий, в заключении детальных договоров и в разрешении конфликтов с помощью многочисленных комитетов может показаться громоздким и недостаточно эффектным, но он становится все более важным для решения многих вопросов в сегодняшнем взаимосвязанном и взаимозависимом мире. Как выразился директор Европейского совета по внешним отношениям Марк Леонард: «Обычно считается, что время Европы давно минуло. Ее недостаток общей идеологии, ее разделенность, чрезмерное внимание к правовым системам, нежелание применять военную силу и склеротичная экономика резко отличают ее от США, которые стали более доминирующими, чем когда-то Рим… Но проблема заключается не в Европе – проблема в нашем устаревшем понимании того, что такое сила».
Американский политолог Эндрю Моравчик приводит аналогичный довод о том, что европейские нации, по отдельности и вместе, являются единственными государствами, кроме США, способными «оказывать влияние мирового масштаба во всем спектре силы, начиная «жесткой» и заканчивая «мягкой» силой. В той степени, в которой данный термин еще сохраняет какое-то значение, мир является двухполюсным и, скорее всего, останется таким в обозримом будущем».
Моравчик считает, что пессимистический прогноз основан на реалистичном восприятии XIX века, согласно которому «сила связана с относительной долей совокупных мировых ресурсов, а страны постоянно находятся в борьбе друг с другом». Кроме того, он подчеркивает, что Европа является второй в мире военной силой с 21% мировых расходов на вооруженные силы. Для сравнения: Китай – 5%, Россия – 3%, Индия – 2%, Бразилия – 1,5%.
Десятки тысяч солдат из стран-членов ЕС задействованы за пределами своих государств в таких странах, как Сьерра-Леоне, Конго, Кот-д-Ивуар, Чад, Ливан и Афганистан. В плане экономической силы Европа обладает крупнейшим рынком, на который приходится 17% мировой торговли, в то время как на рынок США приходится 12% мировой торговли. Европа также оказывает половину мировой иностранной помощи, а США – лишь 20%.
Но вся данная потенциальная сила может оказаться бесполезной, если европейцы не решат срочные проблемы, возникающие в результате утраты финансовыми рынками веры в евро. Все, кто восхищается европейским экспериментом, должны надеяться на их успех.