Европа и другая Европа неспособны сблизиться друг с другом по-настоящему и уж тем более - объединиться. Растут опасения, что будущее может стать очень похожим на прошлое, недавнее прошлое, худшее прошлое, которое мы вспоминаем с тревогой.
В конце первого десятилетия третьего тысячелетия Европу, Америку и большую часть остальных стран застали врасплох всем известные события, предвидеть которые в Восточной Европе не мог практически никто: большой циклический кризис, разросшийся и ставший повсеместным, один из самых тяжелых за последние 100 лет, продолжающий сказываться на социальной и экономической сферах стран как Запада, так и Востока и осаждающий также политику и культуру, вызывая ситуации, которые мы и представить себе не могли. Водопад событий, который мы неспособны ни контролировать, ни, самое главное, остановить.
Кто еще десять лет назад мог подумать, что так называемый финансовый капитализм поставит под угрозу само существование капитализма? Что он обнажит внутренние и внешние противоречия, выставив на критическое обозрение все, к чему мы пришли? То же можно сказать о неолиберализме, вынужденном отказаться от различных форм либерализации, которые он отстаивал вплоть до вчерашнего дня и которые служили ему торговой маркой; и о банковской системе, препятствующей функционированию самих банков; и о значительной части Европы, пораженной евроскептицизмом.
Антидотом становится страх самих потребителей, парализующий жажду потребления. Так называемое устойчивое развитие поставило под вопрос свою собственную «устойчивость», свою суть, свою подлинность. Кризис заставляет самых бедных поддерживать самых богатых, будь они правыми или левыми, чтобы сохранить свое рабочее место или получить его, сохранить нормальный или, по крайней мере, приемлемый уровень жизни, или хотя бы его видимость. Брехт писал, что создание банка – преступление гораздо большее, чем его ограбление. Сегодня, напротив, многие бедные боятся того, что может произойти, если обанкротится банк, а с ним – его собственники-акционеры, или если обесценятся их акции. «Работа, работа!» - стало нашей общей мантрой. На наших глазах происходит смена ценностей, в которые многие верили и за которые многие самоотреченно боролись.
Политика уже давно окончательно потеряла ряд своих ключевых культурных аспектов. Она уже даже не стремится к созданию какого-либо рода позитивной политической культуры. Интеллигенция растворилась в обществе, ее представители действуют разобщенно, практически всегда – только в своих кругах, вращаясь только в своей среде, занимаясь только своими делами. Они неспособны объединиться, неспособны действовать сообща, а власть имущие либо не замечают их, либо вынуждают общаться только с себе подобными. Голос интеллигенции, за редким исключением, при принятии обществом решений почти не слышен и не пользуется уважением. «Диссидентство» других времен, когда интеллигенция отваживалась выступать против сталинизма и постсталинизма, осталась в прошлом. Интеллигент-критик обречен на одиночество.
Технологии, цифровые и прочие, и многообразие их применений, все еще кажутся способными компенсировать культуру прошлого и ее старые добрые принципы: быть самой культурой, а не казаться ею, не заменять ее. Причины и их следствия меняются местами и неспособны определять одни другие.
Зато кажется уместным определить темп развития событий в свете вышесказанного. Мы видели, что так называемая глобализация наступала медленно, подползая издалека, преодолевая многочисленные препятствия, продираясь сквозь тернии недоверчивости. Кризис же, напротив, распространялся стремительно и без экивоков, охватив в кратчайшие сроки практически всю планету.
Способны ли мы контролировать каким-либо образом этот темп развития и направлять в благоприятную для большинства населения планеты сторону? Что будет, когда мы все-таки преодолеем кризис? Откуда, с какой точки мы начнем и в какую сторону направимся? Как сможем завоевать необходимое для прорыва доверие?
Время, в которое мы живем, и проблемы, которые стоят перед нами, порождают гораздо больше вопросов, чем ответов. Ответы, которые мы слышим и видим, не слишком удовлетворяют нас и еще реже придают нам бодрость духа. После всего, что перенесла наша цивилизация, мы стали менее наивными, более критичными или ироничными, и это одно из немногих завоеваний нашего мизерного «положительного сальдо». И не только на Востоке.
Ex oriente lux? Впрочем, уже не до шуток. Запад устал от себя самого, и его интересует только его собственная судьба. Возможно, это только к лучшему.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
В конце первого десятилетия третьего тысячелетия Европу, Америку и большую часть остальных стран застали врасплох всем известные события, предвидеть которые в Восточной Европе не мог практически никто: большой циклический кризис, разросшийся и ставший повсеместным, один из самых тяжелых за последние 100 лет, продолжающий сказываться на социальной и экономической сферах стран как Запада, так и Востока и осаждающий также политику и культуру, вызывая ситуации, которые мы и представить себе не могли.
