В англоязычном Интернет-журнале Russia Profile вышел необычный "специальный доклад" о современном видении понятия "Русская душа". В 15 статьях российские и иностранные авторы анализируют с современных позиций это живущее уже около 150 лет представление пишущих о России. Предлагаем Вашему вниманию некоторые статьи этой серии в русском переводе.
Характер русского революционера хорошо узнаваем и повсеместно известен, так как некоторые из самых известных лиц российской истории были, хотя бы на некоторых этапах своей жизни, революционерами. Владимир Ленин и Иосиф Сталин были профессиональными революционерами, решившими стать профессиональными мятежниками в самом начале жизненного пути. Александр Герцен, Петр Кропоткин и Михаил Бакунин, в отличие от Ленина и Сталина, никогда не имели политической власти, однако сила их личностей, широта и смелость их политических и философских взглядов всегда восхищали западных мыслителей. От Альбера Камю до Тома Стоппарда, западноевропейские драматурги делали русских революционеров главными героями своих произведений, акцентируя внимание на двух главных чертах характеров русских революционеров – преследование по большей части утопических целей и использование любых моральных и (что бывало гораздо чаще) аморальных средств при претворении в жизнь лелеемых ими утопий. Такая модель революционного поведения, утвердившаяся в России в середине 19-го века, оказалась поразительно жизнеспособной и универсальной. Она проявляет себя и сегодня, причем не только в России, но и в других странах, от Китая до Венесуэлы.
Уничтожение как самоцель
Есть два других типа личности, которые не так хорошо известны, как Ленин или Сталин, и многие предпочитают считать их обычными преступниками, а не политическими активистами из-за той дурной славы, которую они приобрели вполне заслуженно. Живший в 19-м веке революционер-радикал Сергей Нечаев и недавно погибший чеченский сепаратист Шамиль Басаев считали себя революционерами, причем революционерами большего масштаба, чем Ленин и Сталин. Они были настолько последовательны в своем стремлении к уничтожению, что по сравнению с ними даже организаторы революции 1917 года были малодушными «уклонистами».
На примере Нечаева и Басаева можно изучать феномен русского революционера, так как они оба были «чистыми» революционерами, посвятившими этой страсти свои жизни и никогда не бывшими удовлетворенными масштабом причиненных ими разрушений. Нечаев совершил одно из самых жестоких политических убийств 19-го века в России, и лишь по случайности не совершил многие другие похожие преступления. Количество жертв Басаева так и не установлено окончательно. Он взял на себя ответственность за одни из самых кровавых терактов в истории: захват больницы в Буденновске в 1995 г., концертного зала на Дубровке в Москве в 2002 г. и школы в Беслане в 2004 г.
Антиевропейцы
Несмотря на то, что Басаев был чеченцем и мусульманином, он являлся русским революционером, и не только потому, что покинул родную Чечню в возрасте 17 лет и провел многие годы в Москве и других российских городах. И не потому, что он позиционировал себя революционером со времени своего первого теракта, совершенного в 1991 г., когда он захватил самолет в знак протеста против попыток российских властей успокоить ситуацию в Чечне. Он также объяснял свое самое ужасное преступление – террористический налет на Дагестан в 1999 году – желанием «дать старт» исламской революции в России. В ряды русских революционеров Басаева ставит тот факт, что религиозные и этнические меньшинства находились в авангарде русской революции как минимум с середины 18-го века.
Емельян Пугачев, лидер одного из крупнейших крестьянских восстаний против императрицы Екатерины II, вплоть до своей казни в 1775 г. опирался на мусульман и староверцев. Интересно отметить, что недоброжелатели Екатерины из стран Западной Европы возлагали большие надежды на успех Пугачева, несмотря даже на то, что этот самозванец, выдававший себя за мужа Екатерины, планировал после захвата власти в Петербурге направить свою энергию против «упадочнических» западных протестантов и католиков.
В будущем подобная забавная ситуация будет повторяться неоднократно. Русские революционеры, от эмигрантов-диссидентов Нечаева и Ленина до «романтического народного мстителя» Басаева, часто пользовались симпатией и даже получали прямую продержку Запада, однако, придя к власти, они неизбежно занимали антизападные позиции. Басаев начал делать резкие антизападные высказывания и перестал обращать внимание на случаи похищений западных журналистов вскоре после того, как стал «премьер-министром» независимой Чечни в 1996 году. Зачастую это были те же самые журналисты, с которыми он заигрывал и которых защищал, будучи главным представителем Чечни во время войны 1994-1996 гг., склоняя их к написанию не соответствующих истине статей о поведении российских солдат.
И это лишь один пример из многих. Придя к власти в 1917 г., Ленин начал финансировать и вооружать организации, которые вели подрывную деятельность в Германии, той самой стране, которая помогла ему вернуться в Петроград в апреле 1917 г. и считала его исключительно полезным в деле свержения царского режима. Сталин, бывший делегатом большевистской фракции на лондонском съезде в 1905 году и пользовавшийся безвизовым режимом, существовавшим в то время в Европе и России, придя к власти, отгородил Россию от Запада таким железным занавесом, о котором не мог мечтать даже такой ярый сторонник изоляционизма, как Иван Грозный.
Антизападные настроения постреволюционных режимов демонстрируют антизападную сущность российских революций как социальных явлений. Несмотря на изначально «прогрессивную» риторику (обычно эта риторика направлена против российской автократии, что позволяет завоевать любовь Запада), русские революции обычно реакционны, поскольку отбрасывают страну назад и изолируют ее от остальной Европы. Многие историки небезосновательно считают, что революции раскрывают азиатскую сторону русской души.
Февральская революция 1917 г. и крах советского режима в 1991 г. не были русскими революциями в классическом понимании, так как они были «революциями сверху» – успешными заговорами внутри правящей элиты, которые использовали протестные настроения обездоленного народа, чтобы выйти из-под контроля прежнего режима, ограничивавшего молодых представителей своих же элит. «Настоящие» революции (так называемые «революции снизу», в которых народные массы играют главную роль) оканчиваются так же неубедительно. Как только власть ненавистной автократии ослабевает, наиболее радикальные и обычно настроенные против Запада элементы освобождаются от «мягкотелых» либералов, устанавливая царство террора сначала внутри своей собственной партии, а затем, в случае успеха, и во всей стране.
Бесперспективные амбиции
Личность Сергея Нечаева (1847–1882 гг.) представляет собой яркий пример вышеописанного типа русского революционера, и отчасти именно поэтому великий русский писатель Федор Достоевский, сам бывший революционер, выбрал Нечаева прототипом одного из героев своего антиреволюционного романа «Бесы». Нечаев родился в семье со скромным достатком, его мать была простой крестьянкой. Он был талантливым и тщеславным юношей, однако существовавший политический строй не давал ему никакого шанса пробиться. Увлекшись в возрасте 21-22 лет самыми радикальными идеями, Нечаев продемонстрировал удивительный талант к организаторской и руководящей деятельности. В 31 год Нечаев сумел привить свои революционные взгляды даже охранникам сверхсекретной тюрьмы в Петербурге, в которой он был вынужден провести последние десять лет своей довольно короткой жизни за совершенное им убийство, что демонстрирует его экстраординарный дар убеждения. План Нечаева совершить побег из тюрьмы с помощью «обращенных в свою веру» охранников рухнул только из-за рапорта одного перепуганного насмерть «обращенного».
Также историки согласны с тем, что талантом убеждения обладал и Ленин. Как и Нечаев, о котором он положительно отзывался в частных беседах, Ленин выбрал жизнь профессионального революционера в возрасте 20 лет. Так почему же в России талантливые люди так часто становятся революционерами?
Ответ прост – из-за отсутствия возможности строить карьеру и вести благополучную жизнь в рамках устоявшейся социальной структуры. «Могли ли такие люди, как Сергей Нечаев, учитель с неполным образованием, или помощник провинциального адвоката Владимир Ульянов, или посредственный прозаик Виктор Чернов (будущий лидер русской Партии революционеров-социалистов) – могли ли эти люди надеяться на серьезную карьеру в царской России?», – задается вопросом в начале своей книги Феликс Лурье, биограф Нечаева и историк русской революции, живущий в Санкт-Петербурге. Лурье отвечает на этот вопрос отрицательно. «Они вбили себе в головы, что, только совершив революцию, они могут вознестись на вершины власти, и они не были согласны на что-либо меньшее. Эти мысли питали их желание совершить стремительную революцию, разжигали в них недовольство и нетерпимость».
До 20 лет жизнь Нечаева была похожа на жизнь обыкновенного провинциала (Нечаев родился в Ивановской губернии, в самом центре России). Он приезжал в Москву и Петербург, где пытался поступить в университет. Не сдав экзамены, был вынужден работать преподавателем теологии в церковной школе, подрабатывая дополнительно частными уроками. Лекции в университете, который он посещал на добровольной основе, его не устраивали, так как университетское образование позволяло пройти лишь первые две из 14 ступеней бюрократической лестницы, введенной Петром I и просуществовавшей без изменений до революции 1917 года. Поэтому вместо того чтобы стать ученым, Нечаев начал ненавидеть «бесполезных» интеллектуалов, а Ленин, который был на 23 года моложе Нечаева, судя по всему, частично унаследовал эту ненависть. В одном из своих писем Ленин называл русскую интеллигенцию «отбросами нации», показав тем самым истинную глубину своего презрения к знаниям, которые не могут применяться в революционной практике или, еще хуже, могут применять против нее.
Убийство как оковы
В 1868 г. Нечаев принял участие в студенческом восстании и познакомился с Петром Ткачевым, одним из лидеров революционного движения народников, выступавших за революцию, которую возглавили бы русские крестьяне, и не гнушавшихся террористическими актами против представителей царского режима. В 1869 г. Нечаев провел несколько месяцев в Лондоне и Женеве, где он встречался с легендарными фигурами русской политической эмиграции – «анархистом» Михаилом Бакуниным и «свободным демократом» Александром Герценом. На протяжении многих лет, если не веков, адреса российской радикальной эмиграции оставались неизменными – Великобритания, Швейцария и Франция.
Однако Нечаев зашел гораздо дальше, чем могли представить себе даже наиболее радикальные российские эмигранты. Он довел их идеи до логического завершения, заявив, что революция оправдывает все, в том числе убийство угнетателей и угнетенных. Он изложил свои взгляды в работе «Катехизис революционера», программном заявлении, опубликованном в нескольких экземплярах одним женевским издательством, принадлежавшим польскому эмигранту Людвигу Чернецкому, что также способствовало укреплению страшного союза русских и польских антиправительственных экстремистов. Этот союз существовал на протяжении десятилетий, проявив себя, например, в убийстве либерального царя Александра II русским и польским террористами.
«Революционер – человек обречённый, – говорил в своем заявлении Нечаев. – Он разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него – враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить... Революционер знает только одну науку, науку разрушения... Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции».
Сам Нечаев так и не смог не в полной мере соблюсти принципы своего «катехизиса». В 1869 г., вскоре после возвращения в Россию из Швейцарии, он потерпел неудачу в первом в своей жизни выполнении норм «революционной морали». Чтобы связать членов своей маленькой студенческой революционной ячейки кровью, он организовал групповое убийство одного из ее членов, Ивана Иванова. Его вина сводилась к тому, что он отказался расклеивать антиправительственные листовки в студенческой столовой. Цель акции заключалась в том, чтобы спровоцировать полицию на те или иные действия в отношении студентов, что, согласно плану Нечаева, способствовало бы увеличению числа недовольных студентов и таким образом приблизило бы конец царского режима. Иванов отказался, подтолкнув тем самым Нечаева к мысли избавиться от него самым грязным способом, что вообще характерно для Нечаева, а в последствии и для других русских революционеров. Сначала Нечаев оклеветал Иванова, заявив другим членам группы, что Иванов планирует сообщить о них в полицию. Затем он убедил всех в том, что единственным способом избежать ареста будет коллективное убийство «предателя». Иванов был зверски убит в ноябре 1869 г. Нечаевым и еще четырьмя студентами в глухой части парка Московской сельскохозяйственной академии. Нечаев сделал всех присутствовавших соучастниками преступления, однако последний выстрел в голову Иванова сделал сам.
Убийцы плохо спрятали тело, и преступление было быстро раскрыто московской полицией. Члены группы были арестованы, однако Нечаеву удалось сбежать в Швейцарию, власти которой отказались выдавать его России, мотивируя это тем, что там у него нет шансов на справедливый суд. В 1872 г. русская тайная полиция смогла добиться ареста Нечаева в Цюрихе. За этим последовали протесты российских эмигрантов и других лиц, которых сегодня назвали бы правозащитниками. С огромным трудом русским агентам, сорвавшим несколько попыток его освобождения, удалось переправить Нечаева в Москву и затем предать суду, который приговорил революционера к 20 годам принудительного труда. Нечаев отсидел только десять лет. После сорвавшейся попытки побега, которая привела к аресту 34 охранников тюрьмы и убийству царя Александра II народниками в 1881 г., Нечаев был помещен под еще более строгий надзор, чем ранее. «Все резервы его организма истощились», – писал Лурье. В 1882 г. Нечаев умер от цинги.
Чем хуже, тем лучше
Хотя русские революционеры и кажутся непохожими друг на друга, их объединяет общий подход – «чем хуже, тем лучше». Вместо того чтобы бороться с несправедливостью, они зачастую стремятся укрепить ее, с тем, чтобы способствовать более быстрому падению «реакционного» социального порядка. Нечаев намеренно отправлял письма с критикой царя некоторым либеральным представителям общества, зная, что эти письма будут прочитаны полицией и доставят адресатам проблемы, что, в свою очередь, увеличит число сторонников революции. Точно так же Басаев провоцировал российскую армию отвечать на его акции, чтобы чеченский народ подвергался новым страданиям и становился непримиримым врагом российского государства – и более верным сторонником самого Басаева.
Вторжение Басаева в Дагестан в августе 1999 г. кажется бессмысленным, если посмотреть на этот теракт с точки зрения чеченских национальных интересов. Незадолго до этого, в 1996 г., чеченские сепаратисты добились де-факто независимости от России. Зачем провоцировать Россию на новое нападение, гораздо более мощное, чем то, с которым Чечня столкнулась в 1994–1996 гг.? Кроме того, Дагестан населен «братьями-мусульманами», которые главным образом и пострадали от нападения чеченцев. С точки зрения нормальной человеческой логики это нападение не имело никакого смысла. Однако с революционной точки зрения смысл был. Новый виток насилия вел к озлоблению большего числа чеченцев и дагестанцев, что позволяло Басаеву увеличить число «солдат», участвовавших в его чудовищных террористических актах на Дубровке и в Беслане. Продолжительный мирный период в Чечне показал бы полную некомпетентность Басаева на посту «премьер-министра» Чечни при «президенте» Аслане Масхадове. И Басаев, и Масхадов были гораздо лучшими революционерами, чем экономистами и менеджерами – и об этом первым написал Лурье. «Русские революционеры ненавидят медленные и постепенные реформы государства и экономики, так как эти процессы не дают им возможности закрепиться в административной иерархии российского государства, – писал Лурье в 2004 г. в биографии Нечаева. – Опасаясь вероятного принятия конституции, лидеры «Народной воли» поспешили убить либерального царя Александра II. Дарованная царем конституция неминуемо привела бы к ослаблению революционной деятельности. Точно так же Ленин поторопился со своим переворотом в Зимнем дворце в 1917 г., совершив его (переворот) за несколько недель до созыва Учредительного собрания. Улучшение условий жизни граждан вызывало у революционеров опасения, так как могло оставить их без работы».
Данная модель поведения объясняет поступки многих современных русских революционеров, от Басаева до панк-писателя Эдуарда Лимонова. Спровоцировать государство на жесткий ответ и снова почувствовать себя нужными – эта тактика редко подводит их. Также она всегда помогает им заполучить новых сторонников из числа ведущих западных журналистов. Но одну задачу русские революционеры так и не смогли выполнить – им никогда не удавалось сделать народ счастливым. Счастье несовместимо с русской революцией. Русским революционерам счастье всегда представлялось слишком «мещанским» состоянием.
