Долгая и жестокая российская война с террором

В понедельник утром 29 марта террористки-смертницы устроили взрывы на двух станциях метро в самом центре Москвы. Эти взрывы, осуществленные с интервалом в сорок минут в час пик, чтобы нанести максимальный урон, некоторым образом напоминали теракт на железной дороге в Мадриде в 2004 году, взрывы 7 июля в Лондоне годом позже, и многие другие публичные акты террора в разных уголках планеты. Мировые лидеры подметили эти общие черты и незамедлительно проявили не просто сочувствие, но и сопереживание. Президент Франции Николя Саркози заявил: "Когда происходит нападение в Москве, это нападение на всех нас". В июне, всего за несколько дней до разоблачения российской шпионской сети в США, Барак Обама продемонстрировал единство с посетившим Америку российским президентом Дмитрием Медведевым, заявив: "Террористы угрожают обоим нашим народам, будь то Таймс-сквер или Москва".

Но если Россия сталкивается с похожими угрозами, это отнюдь не означает, что у нее такие же как у других подходы к войне с террором. В своей многолетней войне против экстремизма российские лидеры порой действуют, руководствуясь только инстинктами – мстительно, несдержанно, говоря такие вещи, какие не осмелились бы сказать европейские и американские руководители. Кремль и его генералы ведут эту внутреннюю войну такими методами, которые по международным меркам кажутся развязными, зверскими и жестокими. Да, Запад за закрытыми дверями тоже действует грубо – это и выдачи подозреваемых ЦРУ, и тюрьма в Гуантанамо; но в России такие действия едва ли не в чести. Связанная с Кремлем газета недавно похвалила нового генерального прокурора, назвав его "жестким человеком", действующим на "грани законности". Премьер-министр превратил запугивания в неотъемлемую часть своего политического кредо. Но за такими демонстративными действиями скрывается ключевой вопрос: какой подход дает лучший результат? Западные демократии с трудом совмещают открытость с бдительностью. Но как насчет Кремля, чье правление больше похоже на самовластие? Дают ли его менее сдержанные действия какие-то преимущества в войне против терроризма?

Город-крепость

Москва сначала была крепостью, а уже потом стала городом. Кремль, воздвигнутый в 1156 году на Боровицком холме, стал ее первой величественной постройкой. Сначала его строили из сосны, затем из дуба, потом из известняка, и наконец из красного кирпича. По мере того, как кремлевские стены становились все толще, Москва начала "собирать русские земли", захватывая расположенные вокруг нее княжества. Это стало началом экспансии, которую советская власть в зените своей мощи и славы проводила не только в отношении русских, но и в отношении огромного множества самых разных народов, ставших ее подданными. В России сегодня более ста народностей, говорящих на 200 с лишним  языках и проживающих в 11 часовых поясах. После распада Советского Союза Москва расплела часть этой паутины; однако часть регионов, выступавших за большую автономию, находилась внутри вековых границ России, и вычленить их из ее состава было невозможно. Главным таким регионом был Северный Кавказ. Эту территорию населяют в основном мусульмане, и в его состав входит крохотная республика Чечня, которая два раза вела войну за независимость. С 2007 года Чечней жестко управляет ставленник Кремля президент Рамзан Кадыров, для начала уничтоживший все проявления открытого неповиновения. Но даже у Кадырова хватка ослабевает, и борьба против Кремля вспыхивает в соседних республиках, которые становятся базой для групп боевиков, наносящих свои террористические удары с юга России в самое ее сердце – по городу-крепости на Москве-реке.

Подорвавшие 29 марта свои взрывные устройства 17-летняя Джанет Абдуллаева и 28-летняя Марьям Шарипова были черными вдовами. Так называют экстремистски настроенных женщин, мстящих за гибель или исчезновение своих мужей. Приехали они в Москву из Дагестана – небольшой горной республики, расположенной к югу от Чечни и вместе с остальными северокавказскими регионами составляющей стратегически важную буферную зону между самой Россией и ее врагами на юге (такими как грузинский лидер Михаил Саакашвили).

В мрачной современной истории Дагестана как в зеркале отражается история остальных республик региона. Постсоветский период был полон хаоса и коррупции. Региональные власти взяли на вооружение суфизм (это разновидность ислама, пользующаяся популярностью в Центральной и Южной Азии), начав строительство государственных мусульманских школ и мечетей. Но своими продажными аппетитами они запятнали веру. Поэтому когда ученики и священники начали приносить на Северный Кавказ ваххабизм – строгую саудовскую версию ислама – он казался людям чистым, благочестивым и каким-то неземным. Последовавшая затем борьба между поддерживаемыми Кремлем властями суфистов и усиливавшимися силами ваххабитов была кровопролитной и носила клановый характер. Распространилась она далеко за пределы Кавказа. Бывший чеченский инженер Доку Умаров провозгласил себя в Дагестане эмиром несуществующего Кавказского эмирата. Умаров взял на себя ответственность за теракты в московском метро, заявив в видеосообщении россиянам: "Я обещаю, что война придет на ваши улицы, и вы ощутите ее в своей жизни, почувствуете ее на собственной шкуре".

Когда лидер террористов выступает с такими омерзительными угрозами, это не вызывает удивления, но в России руководители разговаривают столь же грубо. Путин, став в 1999 году президентом, вскоре прилетел на российскую базу в Чечню, чтобы наградить военнослужащих кортиками, но после терактов 29 марта он вел себя довольно сдержанно, заявив лишь, что виновные в их совершении "будут ликвидированы". Вскоре после терактов в Дагестан прилетел Медведев, и национальное телевидение показало, как он говорит своим военачальникам, что хотя Россия сумела "оторвать головы самым отъявленным бандитам", им придется применить более "жесткие" методы. Кадыров был еще откровеннее, написав в передовице "Известий", что "террористов необходимо выслеживать и ловить в их логовах, их надо травить как крыс, их необходимо давить и уничтожать".

Проводящий опросы общественного мнения социолог Борис Дубин из Левада-центра говорит о том, что риторика Путина с годами расцвела пышным цветом (как-то он пообещал "мочить террористов в сортире"), и что это хорошо просчитанный политический театр. "Есть некий российский кодекс политического языка, - говорит Дубин, - и время от времени надо использовать резкие фразы из этого лексикона". Такая бравада как эхо звучит в общенациональных теленовостях, которые находятся в основном под контролем Кремля. Характерной чертой путинской эпохи является  то, что в новостях избегают сообщений о катастрофах. (Прошло несколько часов, прежде чем главные телеканалы рассказали о московских терактах.) А когда такие сообщения все же появляются, репортеры главное внимание уделяют хладнокровию и решимости властей. "Общий сигнал российского телевидения таков – мы, Путин и Медведев, держим все под контролем", - говорит эксперт по средствам массовой информации из Московского центра Карнеги Маша Липман.

Похоже, что россиян такое отеческое отношение успокаивает и утешает. Опросы Дубина показывают, что до и после терактов рейтинги популярности Путина составляли примерно 80 процентов – как и во время предыдущих общенациональных трагедий. "Похоже, что даже если у нас пройдет несколько "Катрин", рейтинги президента и премьер-министра все равно останутся на уровне 80 процентов", - говорит Липман.

Обратная сторона чрезмерной опеки

Но вера в Медведева и Путина не распространяется на находящиеся под ними институты власти. А это значит, что мало кто из россиян хочет вносить свой вклад в дело борьбы с терроризмом. Жителям Нью-Йорка знакома надпись "Если видишь что-то, скажи что-то". Первым о неразорвавшейся бомбе в автомашине на Таймс-сквер полиции сообщил уличный продавец. Но русские мало доверяют своей милиции. По данным одного опроса, 55 процентов россиян считает, что государство ничего не может сделать для защиты своих граждан от терроризма; а 24 процента респондентов выразили мнение, что к терактам в метро как-то причастны сами спецслужбы.

Недоверие к властям еще острее проявляется в общинах иммигрантов в Москве, где российским правоохранительным органам, в отличие от  полиции Нью-Йорка или Лондона, не удалось создать базу информаторов и наладить полезные связи. Правозащитница Светлана Ганнушкина, отстаивающая права общин иммигрантов в столице, говорит о том, что сразу после терактов по всей Москве "просто началась охота" на чеченцев и даже на грузин – то есть на всех выходцев с Кавказа. Аналитик по вопросам безопасности Андрей Солдатов отмечает, что ксенофобия властей это "самая большая проблема" в борьбе с терроризмом. "Правоохранительные органы все время запугивают и преследуют приезжих с Северного Кавказа. К ним нет доверия, - говорит он, но если вы хотите бороться с терроризмом, надо тесно сотрудничать с этими общинами".

Пятничный визит в Соборную мечеть Москвы показал, насколько изолирована мусульманская диаспора в Москве. Ведущая к мечети забаррикадированная улица не предназначена для молитв, но сотни верующих разворачивают свои коврики для намаза прямо на асфальте. Главный имам Ильдар Аляутдинов рассказывает, что в городе, где живет 2 миллиона мусульман, власти разрешили построить только три мечети. "Можно говорить о правах человека, - заявляет он, - но молиться нам здесь не разрешают".

Есть и другие проявления жестокой несправедливости – особенно в отношении выходцев из Центральной Азии и с Северного Кавказа, которые становятся жертвами ненависти к иностранцам и насилия. Правозащитная организация "Сова" за первую половину 2010 года насчитала 19 убийств, совершенных правыми экстремистами в России. Это меньше, чем за тот же период 2009 года, когда было убито 50 человек. Явное снижение могло стать результатом усиления давления на националистические экстремистские группировки, однако Аляутдинов говорит, что власти по-прежнему недостаточно защищают иммигрантов от нападений бдительных борцов за чистоту нации. Когда я встречаюсь с лидерами ультранационалистической организации "Русский образ" (все они с мечами, а у одного даже татуировка свастики на ноге), эти люди говорят, что не поощряют насилие. Однако один из лидеров Евгений Валяев заявляет: "Не секрет, что северокавказцы это основа и корень террора в России". Ему вторит соратник по "Русскому образу" Илья Горячев: "Мусульманская община в Москве служит рассадником терроризма … Они должны уважать наши человеческие права, если хотят, чтобы мы уважали их права".

Кремлевские заявления после терактов 29 марта были неожиданно умеренными и в другом плане: ни один из генералов не выступил на телевидении со словами о том, что ислам это религия насилия, как случалось прежде. Как это ни парадоксально, но Аляутдинов ставит это в заслугу Кадырову: прошедший кремлевский отбор чеченский президент – набожный мусульманин. Москва предоставила Кадырову свободу действий, и эти его действия становятся в последнее время все более неблаговидными. Во время беспрецедентной мартовской встречи в Кремле сотрудники правозащитных организаций напрямую пожаловались Медведеву на Кадырова, который выступает с угрозами в их адрес. Один из участников рассказал мне, что Медведев проявил к ним сочувствие, однако в июле правозащитным организациям пришлось вновь эвакуироваться из Чечни после того, как Кадыров назвал их "врагами народа". Кадыровских приспешников часто обвиняют в убийствах диссидентов и политических противников как внутри страны, так и за рубежом. Но Кадыров нужен Путину, а у России есть важные торговые партнеры на Ближнем Востоке. Похоже, что Кремль отдал приказ своим генералам не использовать терроризм в качестве  предлога для словесных нападок на ислам.

Стратегия, не вызывающая сомнений

Если генералов удалось заставить замолчать, то их автоматы и пушки – нет. После терактов в метро, в ряде сел Дагестана провели масштабные наземные операции. Подробностей известно мало, но говорят, что местные власти задействовали  огромные силы. Там побывала журналистка Юлия Юзик, которая рассказала, что во время одного рейда милиция просто взорвала дом, в котором были два находившихся в розыске человека, вместо того, чтобы задержать их. Фотограф журнала TIME Юрий Козырев встречался со многими жертвами властей в Дагестане, в том числе, с матерью человека, убитого милиционерами после того, как его, по ее словам, выбрали за длинную бороду.

Но в прессе по поводу этого наступления полная информационная блокада, и большинство  россиян мало обращает внимания на происходящее в горах. "Люди забывают, что живут в воюющей стране", - говорит Андрей Черкасов из правозащитной организации "Мемориал". Да и законодатели не очень-то стремятся узнать о происходящем. Среди "реформ", выдвинутых российским парламентом сразу после терактов, было предложение о жестких карательных мерах против любого средства массовой информации, которое будет цитировать высказывания Умарова или иным образом давать ему слово.

Жестокая контртеррористическая тактика Кремля укоренилась в основном в силу того, что в стране почти нет свободной прессы и политической оппозиции, способной призвать власти к ответу за гибель гражданских лиц. Представьте, какой шум начался бы в Британии, если бы действия полиции против террористической организации в Лондоне привели к массовой гибели людей. А в России многие хвалят Путина за то, что он в 2002 году приказал силой положить конец противостоянию с захватившими заложников террористами в московском театре. Тогда погибло 130 заложников. Путин "заслуживает уважения за то, что он поступил по-мужски и отдал приказ на штурм здания", говорит отставной подполковник спецслужб Алексей Филатов, руководящий ассоциацией ветеранов группы "Альфа". Это элитное российское подразделение по освобождению заложников. Путин точно так же отмел в сторону критику спустя два года после того случая, когда возник еще один кризис с захватом заложников – на сей раз, в школе Беслана. Закончился он тем, что войска пошли на штурм здания, открыв шквальный огонь. Тогда погибло 334 заложника, в том числе, 186 детей.

Фактически каждое нападение террористов используется как предлог для дальнейшего усиления контроля Кремля. В бесланском кризисе, например, обвинили местные власти, и после этого региональные выборы были отменены. Сейчас все губернаторы – это лояльные кремлевские назначенцы. Спустя два месяца после мартовских терактов парламент утвердил поправки в закон, существенно расширяющие полномочия российской контрразведки. Теперь спецслужбы получили право выносить предупреждения людям, которые не совершили преступление, однако считаются потенциальными преступниками или террористами.

Испытывающие удар за ударом правозащитные организации вынуждены теперь собирать показания очевидцев, чтобы выяснить детали происходящего в Дагестане. "Мемориал", который в начале своей деятельности занимался сбором данных о прошлых злоупотреблениях и нарушениях советской системы, сегодня является главным рупором жертв одобренного Кремлем насилия в таких местах, как Дагестан и Чечня. По мнению представителя "Мемориала" Черкасова, после окончания второй чеченской войны в 2000 году там из-за действий сил безопасности, пользующихся кремлевской поддержкой, исчезло по меньшей мере 3000 гражданских лиц. (Одной из жертв стала сотрудница "Мемориала" Наталья Эстемирова, похищенная и убитая прошлым летом.) Преследования и карательные действия, имеющие сегодня место на Кавказе, это просто продолжение длительной и жестокой стратегии, говорит Черкасов. И даже если Кремль одержит с ее помощью верх, это будет "победа одного вида варварства над другим".

Завершающая фаза борьбы

По сути дела, российская борьба с терроризмом это гражданская война. "Это наш Афганистан внутри России", - говорит Липман. Пусть так, но чаще всего эта война кажется очень далекой. Вполне возможно, что такое чувство возникает благодаря действиям Кремля по отвлечению внимания и его концентрации на иных событиях. В массовом московском митинге, организованном молодежной прокремлевской группировкой "Наши", приняли участие 65000 молодых россиян, привезенных со всех концов России для празднования победы. Нет, не в войне с терроризмом, а во Второй мировой войне. Многочисленные ораторы практически не упоминали терроризм, предпочитая фокусировать внимание на иных монстрах и страшилищах. Они говорили о лидерах оппозиции, о зарубежных средствах массовой информации и об иностранных руководителях, которые очевидно оскорбили память о жертвах России в Великой Отечественной войне. Тинейджеры выстраивались в очередь, чтобы вернуть книги (видимо, издателям), написанные кремлевскими оппонентами, такими как руководители Грузии и Эстонии, а также оппозиционными политиками, например, Гарри Каспаровым.

Авторитарный подтекст этого мероприятия, на котором все как один были в одинаковых псевдовоенных майках с ненастоящими патронами от автомата Калашникова в руках, вызывал холодную дрожь. Но был там еще один элемент – жесткий порядок, который просто поразителен для России. 65000 подростков – и ни один не курит и не пьет. Это напомнило мне о привлекательности экстремистов-ваххабитов, которые вербуют молодежь в Дагестане: стоящие посреди хаоса и грязи чисто убранные мечети, а также уверенные в себе и сдержанные лидеры ваххабитов это поистине беспроигрышный коммерческий прием.

То же самое можно сказать и о Кремле. Его прием заключается в демонстрации того, что российские власти достаточно сильны, чтобы мускулами пробить себе путь к победе. Но взрывы звучат на Северном Кавказе ежедневно, а Москва по-прежнему в опасности. В середине июля, как сообщила милиция, были арестованы еще шесть террористов-смертников, которые не успели попасть в крупные российские города. Это настоящий приговор стратегии Кремля: он своим железным кулаком наносит удар за ударом по Кавказу, а Кавказ постоянно бьет его в ответ.