«Приднестровский проект»: победы и провалы

2 сентября исполняется 20 лет Приднестровской Молдавской Республике. Этот регион не признан ни одной страной в мире. Де юре ПМР нет. Но де факто ПМР существует.

Любое государство отличают четыре базовых признака:
1) Наличие территории;
2) Наличие населения;
3) Легитимность власти;
4) Способность устанавливать соглашения с другими государствами.

Из этих четырёх признаков Приднестровская Молдавская Республика отвечает только трём. Более того – о возможности даже гипотетического признания Приднестровья в ближайшее время не говорят даже в двух наиболее дружественных Тирасполю столицах – Москве и Киеве. Почему так произошло? Постараемся разобраться.

Приднестровский проект возник спонтанно в конце 80-х годов прошлого века как реакция на агрессивный румынизм, которым всё больше и больше заражалась гуманитарная, творческая, научная, а вскоре и политическая элита Молдовы. Однако ещё в 1989 году приднестровцы, выступая против прорумынского национализма, не выделяли себя из единого молдавского поля. Советы трудовых коллективов, организовавшие забастовку осенью 1989 года в качестве протеста против «Закона о функционировании языков на территории Молдавской ССР», складывались на каждом предприятии в каждом крупном населённом пункте Молдавии.

Депутатов Верховного Совета МССР из приднестровского региона избивала пьяная националистическая толпа у стен парламента. Но точно так же доставалось и правобережным депутатам – членам руководства Интердвижения. Уже потом, в начале 90-х, многие из них переберутся на левый берег Днестра. Но тогда, в самом начале борьбы, никто из приднестровцев не выделял себя из единого, общемолдавского, а точнее общесоюзного интернационального движения.
Отличие Приднестровья от остальной Молдовы состояло в том, что здесь накопилась критическая масса недовольных новой прорумынской идеологией официального Кишинёва. Приднестровье, наряду с Гагаузией, мыслилось в качестве плацдарма против румынизма. Точно так же, как в центре Кишинёва на площади собиралась многочисленная толпа под националистическими лозунгами, в Тирасполе не менее массовыми были митинги против национализма. Многие на эти митинги приезжали из Кишинёва и других городов правобережной Молдавии.

Приднестровье стало не только плацдармом интернационализма. Оно стало плацдармом молдавской самобытности. Именно приднестровские молдаване менее всего хотели румынизироваться, отказавшись от своего имени и традиционного кириллического алфавита. У истоков приднестровской государственности стояли многие молдаване – Григорий Маракуца, Александр Караман, Василий Яковлев, Николай Бабилунга, Виталий Кирияк, Ион Д. Чобану, Борис Штефан и многие другие. Союз молдаван Приднестровья стал одной из наиболее влиятельных общественно-политических организаций молодой республики. Первыми погибшими защитниками Приднестровья, наряду с украинцем Владимиром Готкой, были молдаване – Валерий Мицул и Олег Гелетюк.

В 1990 – 1992 годах приднестровцы сражались не только за свою свободу, дома, семьи. Не только за право жить на своей земле и говорить на своём родном языке. Они умирали за Молдавию – за тот мир, который существовал в течение 40 лет на обоих берегах Днестра. Молдаване Приднестровья воевали за своё естественное право называть себя молдаванами, а свой язык – молдавским, в чём им было отказано новыми властями Кишинёва во главе с президентом Мирчей Снегуром. И если бы приднестровцы не победили в той войне, не было бы ни 1994, ни 1996, ни 2001 годов в Молдове, когда молдавские государственники, шаг за шагом, отстраняли от власти оголтелых румынских националистов. Был бы сплошной 1990 год, растянутый во времени. Нынешним молдавским государственникам, спешащим бросить лишний камень в сторону Тирасполя, следовало бы об этом помнить.

В Приднестровье сохранился особый межнациональный мир, когда о человеке судят не по его национальной принадлежности и не по его родному языку, а по тому, что этот человек представляет собой как личность. В Приднестровье государственными являются три языка – русский, молдавский и украинский. Да, сфера двух последних оставляет желать лучшего. Однако важнее всего ценностный подход к национальной и языковой проблеме. Приднестровцы смогли создать полноценную гражданскую нацию, построенную не по этническому, а по ценностному принципу. И дай Бог, чтобы такую же гражданскую нацию удалось создать и в правобережной Молдове!

Приднестровье, опять же в силу ценностных ориентаций его населения, сумело избежать многих деструктивных «реформ», проведённых в других странах СНГ, в том числе и в Молдове. Здесь в течение долгого времени сохранялась крупная промышленность, подвергшаяся приватизации только в последнее время. Плата за коммунальные услуги в Приднестровье гораздо ниже, чем в Молдове. Здесь сохранились многие социальные льготы, о которых в Молдове уже начали забывать, в том числе бесплатное образование и здравоохранение. Школьные учителя получают гораздо более высокую зарплату по сравнению с их молдавскими коллегами.

Наконец, в Приднестровье сохранили уважение к общему наследию народов, составлявших бывший СССР, таким как Победа в Великой Отечественной Войне. Здесь никому не предъявляют требований за «оккупацию», «геноцид» и прочее. Здесь нет политиков, тем более облачённых властью, кто причислял бы себя к «проигравшим» в войне. Здесь немыслимо, чтобы кто-либо из городских начальников осмелился писать поздравления ветеранам на мусорных урнах.

В Приднестровье любят Россию. Кому-то эта любовь кажется гипертрофированной. Но такие приднестровцы, и вряд ли кто-либо их переделает. Они помнят, что полноценное развитие их края началось после его присоединения к России. Приднестровцы помнят, что их столица была основана российской императрицей Екатериной Великой. Они помнят, что годы пребывания Приднестровья в составе Российской Империи, а затем и СССР, было самым мирным временем за всю историю края. И наконец, они хорошо помнят, какую выдающуюся роль сыграла 14-я российская армия в прекращении кровопролития на Днестре. Но в то же время любовь приднестровцев к России лишена какого-либо налёта шовинизма. Приднестровцы называют себя частью России как надэтнического геополитического пространства, где объединяющей основой является не национальность, не кровь и даже не язык, а ценности и менталитет. 

Однако, говоря о достоинствах и удачах приднестровского проекта, было бы несправедливо с нашей стороны не упомянуть о недостатках и провалах. С первых же дней своего существования в Приднестровье, позиционировавшем себя в качестве «последнего островка советской державы», был установлен достаточно жёсткий авторитарный режим с сильной президентской властью и повышенной ролью министерства госбезопасности. Этот режим в приднестровских СМИ гордо именуют «военной демократией».

И действительно – в первые годы существования республики именно такой режим был жизненно необходим для спасения того культурно-исторического мира, который сохранился в Приднестровье, перед лицом агрессии Кишинёва и откровенного предательства со стороны радикально-прозападных режимов в России и на Украине. Однако то, что было жизненно необходимо в годы войны, оказалось совершенно излишним, когда прорумынские националисты в Молдове начали терпеть поражения и покидать политическую сцену.

В 1994 году в Молдове сменилась власть. Прорумынские националисты были отправлены в глухую оппозицию, а республику возглавила левоцентристская коалиция из Аграрно-демократической партии, Социалистической партии и Движения «Унитатя – Единство». В 1996 году окончательно сошёл с политической арены Мирча Снегур. Сначала республику возглавил Пётр Лучинский, а спустя пять лет – лидер Компартии Владимир Воронин, сам являющийся уроженцем Приднестровья.

Гагаузия, провозгласившая независимость одновременно с Приднестровьем, в 1994 году подписала с новыми властями Молдовы договор о создании Гагаузской автономии, в результате чего уже в течение 16 лет является международно-признанным государственным образованием с самыми широкими полномочиями. У Приднестровья, обладавшего выгодными стратегическими позициями и солидным экономическим потенциалом, были ещё лучшие позиции для переговоров с Кишинёвом, чем у Гагаузии. И нельзя сказать, что приднестровские власти не шли ни на какие уступки в переговорном процессе с Молдовой. В 1997 году под эгидой Евгения Примакова был подписан Московский меморандум о создании Общего государства Молдовы и Приднестровья. А в 2003 году президент ПМР Игорь Смирнов был готов подписать «Меморандум Козака» о создании ассиметричной федерации Республики Молдова и ПМР.    
 
Однако само приднестровское общество оказалось не готово принять новые международные реалии. Власти ПМР оказались заложниками собственной пропаганды. Можно, конечно, сколько угодно обвинять Воронина за срыв подписания Меморандума в ноябре 2003 года. Однако в Кишинёве националистическая оппозиция вновь подняла голову. В воздухе запахло «цветной революцией». Если бы Воронин чувствовал за своей спиной поддержку Приднестровья, его действия в тот период были бы гораздо более решительны. Однако этой поддержки как раз не было! Одна из близких к администрации Смирнова приднестровских газет выходила под шапкой: «Нет – оккупации под маской федерации!». В приднестровских СМИ на протяжении 2002 – 2003 годов продолжалась антимолдавская пропаганда, направленная, на этот раз, против молдавской Компартии и президента Владимира Воронина. Любой политик, выступавший за компромисс с Молдовой и Россией, включая некоторых основателей Приднестровской Республики, объявлялся «пятой колонной» и «агентом молдавского СИБ». В том, что не удалось подписать судьбоносный «Мемонарнудм Козака», согласно которому Приднестровье пользовалось бы правом вето на любое внешнеполитическое решение Молдовы, есть значительная часть вины Тирасполя.

Потеряв чувство реальности, президент Приднестровья Игорь Смирнов перестал делать различия между националистами и умеренными государственниками, находящимися у власти в Молдове. Более того – в 2004 году, в ходе проведения юбилейной конференции, посвящённой 80-летию Молдавской АССР, Смирнов достаточно грубо ответил ветерану партизанского движения, профессору Лукерьи Евстафьевне Репиде на вопрос о том, почему он не уделяет внимания проблеме русскоязычных в Молдове, многие из которых продолжают симпатизировать Приднестровью: «А какое мне дело до того, что происходит в Молдове?».

Апофеозом стала постыдная травля приднестровских историков Петра Шорникова и Николая Бабилунги – сторонников молдовенистского проекта. Эту травлю своих собственных коллег инициировала советник президента ПМР Анна Волкова. На обсуждении в стенах Приднестровского университета говорилось о том, что «молдавская самобытность – это идеология Владимира Воронина, и в Приднестровье она не нужна». Люди, делавшие подобные заявления, по всей видимости, «забыли», что молдавская самобытность – один из краеугольных камней приднестровского проекта – того, каким он был задуман ровно 20 лет назад.

В этом главная неудача приднестровского проекта. Приднестровье так и не смогло стать флагманом надежды для нескольких сотен тысяч русскоязычных, оставшихся в правобережной Молдове. Причём, если в первые годы существования республика действительно являлась таким флагманом (многие русскоязычные и даже молдаване – сторонники самобытности перебрались на работу в Приднестровье, а тысячи студентов из Кишинёва ездили учиться в Приднестровский университет), то в последние годы власти республики  сами лишили свой регион такого заманчивого статуса. Сегодня наблюдается обратная картина: в воскресные дни вечером на автовокзалах Тирасполя и Бендер практически невозможно сесть в автобусы и маршрутки кишинёвского направления. Это студенты – вчерашние выпускники приднестровских школ – едут учиться в кишинёвские вузы. А в пятницу вечером эти студенты возвращаются из Кишинёва к своим родителям в Тирасполь, Бендеры, Дубоссары и Слободзею. Почему Приднестровский университет, выдающий дипломы российского образца, проигрывает конкуренцию кишинёвским вузам – тоже пора задуматься чиновникам приднестровского министерства просвещения…

Мягко говоря, непоследовательной выглядит и любовь приднестровцев к России. Приднестровцы действительно любят Россию – но особую, идеальную Россию, которую они рисуют в своём воображении. Россию, «которая нас признает и присоединит к себе». Но любовь как-то странно улетучивается, как только высшие должностные лица России «не оправдывают доверия». Тогда в приднестровских средствах массовой информации, особенно контролируемых исполнительной властью, появляются материалы с общим лейтмотивом: «Россия нас сдаёт». И никому и в голову не может прийти, что у России могут быть свои интересы в регионе. Например, чтобы все русские по оба берега Днестра жили в едином пространстве.

И всё-таки приднестровский проект рано списывать со счетов. Он по-прежнему актуален, равно как гагаузский проект. В составе общей Молдовы.

Приднестровцы, празднуя 20-летний юбилей своей независимости, не должны забывать, что драгоценное время может быть упущено. Отгораживая себя от таких же, как и они, молдаван, украинцев, русских, болгар, гагаузов, евреев… живущих на правом берегу Днестра, приднестровская элита рискует остаться в полном одиночестве.