Французское издание La Croix опросило пятерых экспертов - философа, социологов, финансиста и географа. Они пытаются объяснить природу столь затяжного протестного движения.
Наша демократия просела
Синтия Флери. Философ, профессор Американского университета в Париже, Политехнической школы, Института политических исследований в Париже
Кризис длится, потому что сейчас мы переживаем не имеющий аналогов период проседания нашей демократии. Этому способствуют множество факторов. В первую очередь, систематическое унижение Другого, за что ответственно правительство, а также политики. С одной стороной, исполнительная власть исходит из принципа всемогущества и не считается с взаимной дополнительностью законодательной ветви. Таким образом, что касается столь важной реформы, каковой является пенсионная, поскольку она отсылает к выбору нашей социальной и экономической модели в будущем, то правительство остается глухим к требованиям и опасениям людей.
С другой стороны, парламентская оппозиция, а также профсоюзы, журналисты, думающие люди слишком легко впадают в демагогические преувеличения и постоянное оглупление правящих кругов. Все это серьезным образом бьет по нашей демократии. Регулирующие механизмы застопорились, и неудивительно, что возник кризис.
Более того, дискредитация политики усилилась с приходом к власти Саркози. Его система ценностей оказалась неадекватной. В самом деле, между кандидатом в президенты 2007 года и избранным президентом существует абсолютный разрыв.
Возьмем несколько примеров: в день выборов, отмечая победу на выборах в Fouquet’s (престижный ресторан в центре Парижа – прим. ред.) с известными светскими персонажами, Николя Саркози порвал с символической функцией главы государства. После этого последовали каникулы на яхте Боллоре (Венсан Боллоре – влиятельный французский бизнесмен), скандалы с Тапи (речь о политике и бизнесмене Бертран Тапи, поддержавшем Саркози во время избирательной кампании, Тапи подозревали в финансовых махинациях), Epad (государственная организация, управляющая обустройством делового квартала Дефанс, на одну из руководящих должностей которой претендовал сын президента Жан Саркози), финансовый скандал с участием Верта (министр труда Эрик Верт, которого подозревали в незаконном финансировании партии Саркози в избирательный период)… Все это не проходит бесследно, потому что демократия структурно неустойчивое образование и не может противостоять дурным примерам.
В этом контексте высок риск отклонений. В первую очередь, популистского характера. Посмотрите на то, что происходит на другой части Европы: там, где были проведены драконовские социальные реформы, вперед вырвались правые националисты. Это произошло в Нидерландах, Швеции, Бельгии, Германии… Растет риск авторитаризма. Но есть и другие риски, как, к примеру, уход в частную сферу, основанный на идее «спасение утопающего – дело рук самого утопающего». Подобное вызывает беспокойство, потому что делает людей уязвимыми. В самом деле, мы знаем, что защищенность каждого зависит от государственных стратегий и гражданских принципов.
Чтобы спасти демократию и избежать авторитаристских конфискаций, у нас есть императив созидания. Нужно выйти за пределы концепта конца государства всеобщего благоденствия и заново изобрести нашу социальную модель. В этом отношении молодежь играет важнейшую роль, потому что она олицетворяет будущее и имеет органическую связь с демократией. Но молодые люди не должны заниматься подражанием. Они должны придерживаться не того, что уже было, но того, что будет завтра.
Громадное недоверие среди молодежи
Франсуа Дюбе. Социолог, директор Школы высших исследований социальных наук (EHESS), профессор университета Бордо II
Если действия должны объясняться исходя из соображений рациональности, я бы углубил парадокс и сказал, что молодежи скорее выгодно продолжать бездействовать, то есть поддержать пенсионную реформу. Экономисты говорят: молодежь не могут начать работать не потому, что другие выходят на пенсию позже. При действующей системе именно они должны будут расплачиваться за пенсии, то есть делать более высокие социальные взносы, что влечет за собой снижение зарплат.
На самом деле вовлеченность молодежи в протестном движении объясняется другими причинами. Прежде всего, нутряная враждебность по отношению к президенту республики и правительству страны. После этого – чувство, возникающее в течение двух десятилетий, что все предпринятые реформы заканчиваются ухудшением того, что они призваны были улучшить. Международные исследование показывают, что юные французы испытывают большие трудности, и, прежде всего, в течение очень долгого времени они испытывают громадное недоверие. У них есть ощущение, что данные им обещания не выполняются. Им говорят: «Получайте образование, и вы найдете работу». Но этого не происходит. Растет число молодых людей, живущих за чертой бедности. Им платят не минимальную зарплату, а базовую зарплату начала карьеры. Продляется период временных работ. Связь между получением образования и устройством на работу разрывается …
Есть еще и что-то обрядовое: во взрослую жизнь и гражданское общество вступают путем манифестаций. Лучше сказать так: поскольку во Франции нет студенческой жизни (в американском смысле), полноценно почувствовать себя лицеистом или студентом можно, выйдя на уличные демонстрации. Молодые люди появляются в общественных местах, они вместе, царит братская атмосфера. Есть счастье манифестации. Но оно не появляется случайно. Это желание жить выражается при столкновении с властью, которая без конца негативно высказывается о молодежи и воспринимает ее как хулиганов в капюшонах, умеющих лишь чинить беспорядки.
Сейчас особенно активны лицеисты (школьников старших классов). Студенты организовывают собрания, призывают к демонстрациям, но не без энтузиазма воспринимают идеи беспорядков, потому что они пока еще помнят жесткий конфликт, возникший в прошлом году (касательно закона об автономии университетов), который через несколько месяцев окончился неудачей.
К молодежи обычно причисляют лицеистов и студентов. Есть тенденция забывать о молодежи из пригородов, которые учатся или нет, которые чувствуют, что в качестве козла отпущения выберут их. Все наблюдатели сходятся во мнении, что объективная материальная ситуация пригородов еще более ухудшилась. Они испытывают гнев, ярость, ненависть к полиции, если представится случай, желание грабить. Отношения полицейских и этих ребят из не самых благополучных кварталов просто неправдоподобны. Поэтому не стоит удивляться, что часть этих молодых людей воспринимает сегодняшние события как возможность свести счеты.
Не столько пенсионный кризис, сколько кризис работы
Мишель Лалльман. Социолог, профессор Национального фонда искусства и профессий
Изначально принцип увеличения трудовой деятельности общественным мнением не отвергался. Сегодня мы констатируем, что люди поддерживают движение, в котором активно участвует молодежь. Как объяснить этот очевидный парадокс? Я выдвигаю гипотезу, что движущие силы этого движения кроются не столько в пенсионной реформе как таковой, сколько в противоречиях между реформой и существующим рынком труда. И взрослые, и их дети хорошо видят, что пожилым людям не удается удержаться на работе.
С января 2010 года все компании обязались согласовывать условия работы пожилых людей. До настоящего времени конкретные результаты были весьма незначительными. Французы плохо переносят то, что они воспринимают как парадоксальные указания: их просят «больше работать», но в то же время их смещают с рынка труда. Эти противоречия, поскольку они ведут к потере смысла, и вынуждают людей выходить на улицы протестовать.
Потеря смысла, генерирующая тревогу, затрагивает все поколения. Молодые люди уже смирились с мыслью, что условия их работы не будут теми же самыми, что у их родителей. Аргумент, будто реформа проводится в их интересах, их не убеждает, потому что у них создается впечатление, что они наелись досыта изменений условий труда. Развитие системы стажировок, срочные контракты, замены задерживают и делают более неустойчивым их вхождение в профессиональный мир.
Это социальное движение происходит в напряженном контексте. Не будем забывать, что финансовый и экономический кризис, разразившийся в октябре 2008 года – самый масштабный, с которым мы имели дело с 1929 года. Больше всего он затронул молодежь, потому что они представляют собой подлежащие исправлению переменные величины: уровень безработицы среди людей младше 25 лет вырос почти до 25%. Это в три раза больше, чем среди людей 25-49 лет. Поэтому существует страх, сильная тревога, которую выражают лицеисты и студенты.
Не только молодежь, но все вообще трудящиеся заметили ухудшение условий труда, что частично объясняется кризисом. Повышенные психосоциальные риски регистрируются во всех профессиях, а не только наиболее вредных. Увеличение трудового стажа должно было бы сопровождаться настоящей трудовой политикой. Франция по сравнению с другими странами испытывает особенную сложность в развитии благоприятных условий для профессиональной деятельности. После окончания протестов необходимо послать сильный сигнал. Организовать некое глобальное реформирование пенсий и условий профессиональной деятельности, чтобы социальный мир воцарился вновь.
Нехватка веры в будущее
Хаким эль-Каруи, финансист
Протестное движение выявляет несколько проблем - помимо тех, которые упоминаются регулярно с учетом несправедливости самой реформы. В первую очередь, последствия экономического кризиса, ударившего два года назад: люди начали чувствовать его в повседневной жизни лишь только сейчас, потому что социальный кризис всегда наступает позже экономического. Протест против пенсионной реформы, таким образом, становится возможностью выразить протест и социальное недовольство.
Во-вторых, растет беспокойство, что нет никакой перспективы выхода из кризиса. И действительно, экономический кризис еще не закончился. Но он и не закончится до тех пор, пока не найдется способ оживить внутренний спрос. Потому что программа экономии – даже если она так и не называется – всегда принимается слишком рано. Она сразу тормозит потребление, которое и так замедлилось в результате действия антикризисного плана.
Что же касается стимулирования спроса, то оно приостановилось: со времени международного финансового кризиса банки ведут себя крайне осторожно в распределении кредитов как предприятиям, так и гражданам.
Нехватка веры в будущее составляет третью проблему, которая и объясняет силу нынешнего социального движения. Именно в этом и сосредоточена негласная цель этих протестов. Это и объясняет, что на улицы вышло большое количество молодежи. В этом я вижу следствие отхода страны от западного пути развития, что ведет за собой другой глубокий кризис – культурный.
Мы растеряли три монополии: на высшее образование, на историю (не все государства принимают демократическую форму правления) и на будущее: мы стареем. В развивающемся мире люди говорят себе: «А почему бы мне не попробовать?» Если мы не найдем способ вернуть молодежи и среднему классу будущее, это застопорит дальнейшие реформы.
Боязнь глобализации
Кристов Гиллюи, географ
Это социальное движение для меня отражает боязнь большинства французов последствий либеральной глобализации. Речь ни в коем случае не идет о классическом противостоянии правых и левых, с революционером Оливье Безансно, с одной стороны, и голлистом Николя Саркози – с другой. Мы даже не в классической и потому успокаивающей Франции – вечной Франции с подпирающими арками и социальными достижениями.
Дело касается 15 миллионов человек, у которых к концу месяца в кошельках остается 15 евро. Дело касается средней зарплаты в 1500 евро и средней пенсии в 900 евро. Как можно жить на эти деньги, учитывая, как подскочили цены на жилье?
Правительственные партии – как правого, так и левого толка – зря выдвигают на первый план преимущества глобализации, которая фактически заставила конкурировать китайского и французского рабочего. Поэтому зарплата рабочих падает последние 20 лет – чего между прочим не наблюдается в более обеспеченных слоях.
Сегодня новизна заключается в том, что тревога завоевывает и средние классы. В перспективе и французскому инженеру придется конкурировать с инженером из Индонезии. В этом контексте люди боятся потерять то, что их минимально охраняет от либеральной глобализации, то есть, речь идет о системе социальной защиты во Франции и Европе.
Свобода действий Николя Саркози – как и любых других правительств – весьма ограничена. И люди это понимают. Они боятся, что у политиков нет ответа. Сталкиваясь с подобной глобализацией, люди чувствуют себя в одиночестве. И система социальной защиты, в которую входит система начисления пенсий, воспринимается как последнее прибежище.
Это беспокойство выражается устойчивым одобрительным отношением большинства французов к социальным протестам. Это поразительно. Люди, которые поддерживают бастующих, не принадлежат ни к левым, ни к правым. В большинстве своем, это рабочие и служащие, то есть те категории населения, которые голосовали за Николя Саркози.
Эти протесты выражают настоящую социальную тревогу и не имеют ничего общего с событиями мая 1968 года. Потому что тогда средний класс – то есть большинство населения – не был затронут последствиями глобализации. Эти протесты принципиально новы, но мы на него навешиваем уже устаревшие интерпретации. Вопрос глобализации между тем совершенно отсутствует в политических дебатах. Об этом слишком мало говорят. Исследователь Эммануэль Тодд выступает, к примеру, за форму европейского протекционизма. Я не знаю, является ли это решением. Но, по меньшей мере, это следует обсудить!
