Редакция ИноСМИ благодарит Алексея Ковалева за предоставленный перевод.
Самый печальный рассказ, который мне выдалось прочесть в жизни – это “Шинель” Гоголя (начинается мрачно, заканчивается еще хуже). Далее на очереди - чеховская “Тоска” (Набоков как-то заметил, что Чехов писал “печальные книги для веселых людей; я хочу сказать, что только читатель с чувством юмора сумеет по-настоящему ощутить их печаль”). Ну а если продолжать этот список беспросветно унылой беллетристики, то на третье место можно поставить что угодно, написанное Достоевским. Ничего хорошего от этих историй ждать не стоит.
Замечаете закономерность? Русские писатели – великие мастера нагнетать тоску. Неудивительно, что русских принято считать угрюмыми типами, погруженными в свои мрачные мысли и экзистенциальное уныние. Исследование, проведенное Игорем Гроссманом и Этаном Кроссом из Мичиганского университета и опубликованное в журнале Psychological Science, подытоживает этот стереотип: “Чтобы убедиться в том, что в русском дискурсе доминируют темы самокопания и эмоциональных страданий, далеко ходить не надо – достаточно заглянуть в местную русскоязычную газету или библиотеку. Данные наблюдения, а также этнографические данные, подтверждающие большую склонность русских концентрироваться на негативных переживаниях и чувствах по сравнению с жителями западных стран, привели некоторых исследователей даже к таким далеко идущим выводам, что в России преобладает культура “клинического мазохизма”.
В связи с этим клише возникает два вопроса: а) правда ли это и б) если да, то каковы психологические последствия такой одержимости собственными мрачными мыслями?
Первый проведенный эксперимент был достаточно прямолинейным: психологи предложили участникам исследования в Москве и Мичигане прочесть несколько коротких рассказов, герои которых либо анализировали, либо не анализировали свои чувства в сложной ситуации. После прочтения рассказов студентов попросили определить, с кем из героев они себя отождествляют. Результаты были весьма однозначны: если среди американских студентов те, кто выбрали героя, погруженного в свой внутренний мир, (“мыслителя”) составили примерно половину группы, то русские в подавляющем большинстве оказались склонны к самопопанию (рассказы прочитали 83 русских студента, 68 из них отождествили себя с “мыслителем”). Другими словами, истинность клише подтвердилась: русские постоянно копаются в себе. Они одержимы собственными проблемами.
На первый взгляд, эти данные могут показаться весьма тревожным сигналом о состоянии душевного здоровья русских. Ведь уже была доказана связь между склонностью к постоянному переосмыслению своих проблем и депрессией (само название болезни происходит от латинского глагола, который означает процесс переваривания пищи крупным рогатым скотом, когда корова сначала пережевывает пищу, глотает, а затем отрыгивает и пережевывает снова). Эта склонность к глубоким раздумьям имеет ярко выраженные негативные психологические последствия, поскольку человек концентрируется на собственных ошибках и недостатках, думает только о плохом. От обычной меланхолии клиническую депрессию отделяет лишь интенсивность этих переживаний, а страдающие депрессией вынуждены бродить по замкнутому кругу негатива.
Однако, утверждают Гроссман и Кросс, не все “мыслители” устроены одинаково. В то время как американцы, проявившие высокую склонность к самокопанию, продемонстрировали чрезвычайно выраженную депрессивную симптоматику (измерялась по шкале депрессии Бека – BDI), русские, напротив, оказались даже меньше подверженны депрессии, чем американцы, не занимающиеся самокопанием. Из чего можно сделать вывод, что самокопание, или саморефлексия, имеет крайне неоднородные последствия для психики, зависящие от культурной принадлежности каждого конкретного человека. Если американцев самокопание подталкивает к депрессии, то русским оно, напротив, помогает создать эмоциональный буфер.
Как объясняются эти культурные различия? Обработав результаты первого эксперимента, Гроссман и Кросс попросили студентов в Москве и Мичигане “вспомнить и проанализировать свои мысли и чувства по поводу недавнего проявления гнева в личных отношениях”. Затем участников опросили по результатам самостоятельного анализа. Их попросили заполнить анкету, в которой нужно было по семибалльной шкале оценить, насколько они способны отдалиться от ситуации – от взгляда изнутри (1 означает, что они “проигрывали ситуацию заново в своей голове, как будто она произошла только что прямо перед глазами”) до позиции стороннего наблюдателя (7 - “смотрел на ситуацию как бы снаружи, смотря на себя самого со стороны”). Наконец участников попросили описать, какие чувства вызвал у них эксперимент в целом. Пережили ли они заново гнев, который их попросили вспомнить? Могла ли память оживить эти эмоции?
И вот в чем проявились культурные различия. Когда русские занимаются глубоким самоанализом, они гораздо чаще как бы отрешаются от собственного опыта, рассматривая его с позиции стороннего наблюдателя. Вместо того, чтобы заново переживать свои сложные, противоречивые чувства, они анализируют негативные воспоминания, что помогает им сделать из них конструктивные выводы. Если верить исследователям, благодаря этому уровень эмоционального стресса среди русских испытуемых был существенно ниже (кроме того, они реже винили в своих бедах других). Более того, эта привычка глядеть на собственный опыт отрешенно помогла объяснить разительные отличия в депрессивной симптоматике среди американцев и русских. Проблема, как выяснилось, была не в собственно самокопании, а в том, что американцы не способны при этом как бы эмоционально отдаляться от рассматриваемой ситуации. Вот что говорят Гроссман и Кросс: “Наш эксперимент помог выявить психологический механизм, объясняющий эти культурно-психологические различия: русские больше, чем американцы, склонны дистанцироваться от ситуации, анализируя свои чувства. Эти данные согласуются с более широкой картиной исследований, в ходе которых было доказано, что реакция на негативные переживания может быть либо адаптивной, либо дезадаптивной. Кроме того, наш эксперимент помог дополнить предыдущие выводы данными межкультурного анализа и подчеркнуть, какую важную роль играет способность к отчуждению от ситуации в определении типа самоанализа – адаптивного или дезадаптивного – характерного для различных культур”.
В общем, картина ясна: если собираетесь копаться в себе, учитесь у русских. Главное – не перестарайтесь с водкой.
