Немецкое исследование о том, как дети искажают воспоминания о нацистском прошлом своих родителей.

Как чехи однажды будут вспоминать о своем неприятном прошлом при тоталитаризме и о собственной роли в том режиме? Какие истории о коммунизме будут передавать младшим поколениям чешские семьи? Найти ответ нам поможет книга «Мой дедушка не был нацистом» немецких историков Гаральда Велцера,  Сабины Моллер и Каролины Чуггналл  (Můj děda nebyl nácek, Harald Welzer, Sabine Moller, Karoline Tschuggnall). Хотя  неожиданные результаты их исследования, скорее, рождают новые вопросы.

Герои ежедневного сопротивления

Авторы в книге обработали результаты проекта устной истории «Передача исторического сознания». Это исследование в конце 90-х годов рассматривало то, как в немецких семьях говорят о нацизме, о чем из времен нацизма вспоминают «совершенно нормальные немцы» и каким образом эти рассказы передаются от поколения к поколению. Ученые опросили 40 семей, провели почти 150 интервью с членами этих семей. Выбирались «обычные семьи», то есть те, кто не совершал военных преступлений или, наоборот, не стал жертвой нацистского режима. Исследователи сосредоточились на передаче от поколения к поколению пережитого в то время, они выслушали старших членов семьи как свидетелей событий, их детей и внуков.

После анализа рассказов стало очевидно, что по пути от одних членов семьи к другим эти истории существенно изменились. Если из рассказов старшего поколения вытекало, что бабушки и дедушки придерживались распространенных тогда антисемитских взглядов, поддерживали режим или были среди равнодушного, молчащего большинства, в глазах детей и, прежде всего, внуков они становились теми, кто все делал по принуждению (иначе им бы грозил концлагерь) или ради необходимых средств к существованию. Дети и внуки из своих бабушек и дедушек делают героев ежедневного сопротивления, которые никогда не были согласны с режимом и даже помогали евреям. Часто отрывочные рассказы старших дают поколению внуков возможность развить их, поместить в героический контекст, обратить внимание на борьбу своих родственников или хотя бы на их пассивное отрицание происходящего.

Об искажении или даже переворачивании смысла рассказа в процессе передачи от поколения к поколению свидетельствует история пани Круг (91 год). Она вспоминала период сразу после войны, когда по приказу оккупационных сил немцы должны были селить у себя людей, не имевших дома, в частности выпущенных их концлагерей заключенных-евреев. Пани Круг не скрывает своих антисемитских убеждений: «Евреи были самыми плохими. (…) Они были не против, чтобы мы их обслуживали. Я смотрела, чтобы мне не попались евреи или русские. Они были неприятны». Потом она рассказывает о своей «махинации»: ей удалось избежать неприятной обязанности. Она отказалась разместить у себя людей, сказав, что все уже занято. Ее сын (65 лет) в свою очередь рассказывает известную историю, как одна немка укрывала в своем поместье евреев, бежавших из лагеря. А внучка (26 лет) уже объединяет эти два рассказа и укрывание евреев во время войны уже приписывает своей антисемитской бабушке: «Однажды она где-то укрывала кого-то, кто сбежал во время транспортировки (…) Я считают, что это небольшой, но очень важный и хороший поступок».

Из записанных историй ученые сделали еще один вывод: среди обычных немцев преобладает убеждение, что они были простыми жертвами режима – пропаганды, террора и войны. Рассказчики четко отделяют себя от режима: преступления совершали всегда другие, нацисты. Попытка «вытащить» свою семьи из исторического контекста и связей и защитить ее от столкновения с историческими фактами в семейных историях даже приобретает абсурдную форму. Пани Брак (1912 год рождения) рассказывает о своем муже, что он «должен был пойти в СА (Sturmabteilung), иначе он не получил бы работу, ведь он был безработным». Однако она добавляет, что «о нацистах у него не было общего представления». Пани Янновиц (1927 год рождения) тоже во время разговора о ее дяде подчеркивает, что, хоть он и работал в аппарате гестапо, «в принципе он никаким нацистом не был, он просто естественным образом вступил в партию. (…) Скорее всего, он мог там хорошо зарабатывать». И еще она напоминает, что благодаря своему положению он даже смог помочь некоторым еврейским семьям, когда их выселяли.

Очевидцы событий вспоминают о тяготах и мучениях при нацизме: нужда в годы войны, страдания семей солдат, воевавших под Сталинградом, бомбардировки союзников, изнасилования и грабежи, совершенные русскими солдатами. На вопросы о холокосте они отвечают, что о концентрационных лагерях они не имели понятия, а о масштабе катастрофы узнали только после 1945 года и в принципе эту тему стараются вытеснить из памяти. В том, что происходило с евреями, они не разбираются и постепенно ухудшавшееся положение евреев после издания Нюрнбергских законов они комментируют только замечаниями в духе: обычно евреи были богатыми и уезжали в Америку или просто «исчезали».

Эмоциональный семейный альбом

Анализ разговоров показал существенные противоречия между знаниями, полученными в школе, из книг и СМИ (которые в Германии однозначно находятся на высоком уровне), и эмоциональными представлениями о прошлом, связанными с собственной семьей, некое несоответствие «словаря» и семейного «альбома», которые, образно говоря, лежат на одной книжной полке в гостиной. В этом эмоциональном «альбоме», несмотря на «словарь»,  со стороны старшего поколения в воспоминаниях хранится определенное восхищение нацистским прошлым, а со стороны детей и внуков – попытка, несмотря на известные факты массовой поддержи нацистского режима (как минимум  до провала у Сталинграда), отделить своих предков от «словаря» и подчеркнуть их геройство, борьбу или страдания. То есть задача семейной памяти заключается в том, чтобы привести содержание этих двух книг к удобоваримому соответствию, с которым смогут жить все члены семьи.

Книга показывает определенный парадокс в поведении респондентов: охотнее говорили люди, пережившие нацизм, а не их дети, поколение так называемых восьмидесятников. Этот факт удивляет, если учесть роль этого поколения в открытии дискуссий о прошлом в Германии. И поэтому авторы рекомендуют посвятить этому вопросу отдельное исследование, причины этого явления они не разбирают. Некоторым объяснением может служить принцип выбора семей: насколько это было возможно, выбирались семьи, неактивно участвовавшие в политической жизни. Авторы понимали, что они работают только с небольшим количеством семей. Поэтому в июне 2002 года по их просьбе было проведено репрезентативное исследование населения ФРГ организацией Emnid-Institut. Однако ответы на основные вопросы подтвердили результаты первоначального исследования (49% респондентов были убеждены, что их предки негативно относились к нацизму, только 6% сказали о положительном отношении).

Мой дедушка не был плохим

Книге «Мой дедушка не был нацистом» говорит о том, что даже такой обстоятельный «словарь» истории нацизма и холокоста с трудом может противостоять силе самосохранения и эмоциональной семейной памяти. С этой точки зрения, повторяемые ответные реплики другой стороны, людей, переживших холокост и преследования, не теряют своей важности. Именно истории очевидцев и участников событий в таких фильмах, как «SHOAH /Холокост» или «Забытые эшелоны», производят сильное эмоциональное впечатление, и тем сложнее их вытеснить из памяти.

Мы свой «словарь» о коммунизме еще только создаем и в поиске консенсуса, как работать с историей тоталитаризма, нам не следует забывать, что необходимо слушать и другие голоса, не только истории об очередях за бананами и сложностях на работе и учебе. Рассказы конкретных людей о настоящем лице коммунизма в этом чешском словаре однозначно должны быть. Иначе, чешский коммунизм в сознании наших потомков через несколько десятилетий может выглядеть так, что многие, пережившие то время, его даже не узнают.