Экономический упадок в России не привел к ожидаемому всплеску организованной преступности. Причина этого парадокса кроется в предусмотрительно предпринятой реформе системы безопасности, считает Гэвин Слэйд.
В России известная связь между экономическим спадом, социальными и экономическими потрясениями и ростом преступности предстала в неожиданном и интригующем ракурсе. Этот вопрос при ближайшем рассмотрении может даже пролить некоторый свет на нынешнюю политическую обстановку в стране.
В 2009 году Россия была одной из стран, по которой мировой финансовый кризис ударил тяжелее всего. Спад экономики составил порядка 8%. Сопутствующая картина тенденций в изменении структуры преступности, по данным официальной статистики, оказалась довольно пестрой: общая преступность фактически снизилась на 6,7% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, при этом экономическая преступность возросла почти в восемь раз. В докладе следственного комитета Министерства внутренних дел указывается, что 429 тысяч экономических преступлений остались нераскрытыми, из них 172 800 предположительно относятся к категории особо опасных; число разоблаченных случаев взяточничества увеличилось на 13%; ущерб от экономических преступлений оценивается в 33 миллиарда долларов – впечатляющая цифра.
В результате независимого исследования, проведенного аудиторской компанией PriceWaterhouseCoopers, было сделано заключение, что Россия – мировой лидер в сфере экономической преступности (категория, к которой относятся случаи незаконного присвоения, составление ложных отчетов с мошеннической целью, коррупция, отмывание денег, нарушения налогового законодательства, ценовой сговор и образование картелей). До 71% российских компаний пережили на себе ту или иную форму экономических преступлений, что на 12% выше, чем цифра в предыдущем отчете (за 2007 год); для сравнения, в мире среднее число компаний, переживших экономическое преступление, составляет 30% (см «Экономические преступления в ситуации спада: пятый международный обзор экономических преступлений», PwC, 2009).
Криминальный рынок
Как в эту картину вписывается организованная преступность? Когда разразился экономический кризис, российские СМИ во всеуслышание высказывали свои опасения о том, что могут вернуться «войны бандитских группировок», которыми были отмечены кровавые девяностые. Но этого не произошло: из общего числа преступлений, совершенных в России в 2009 году – 2,47 миллиона случаев, – лишь 31 600 (по данным министерства внутренних дел) были связаны с организованными преступными группировками.
Правда, произошло несколько значительных инцидентов. В конце июля 2009 года один из самых известных российских бандитов – Вячеслав Иваньков, известный под кличкой «Япончик» - скончался в московской больнице от ран, нанесенных ему в столице выстрелами из огнестрельного оружия. По сообщениям, Япончик пытался рассудить две грузинские преступные банды, возглавляемые Тариэлом Ониани и Асланом Усояном, и в ходе разбирательства заставил удалиться от дел Ониани – который, предположительно, хотел ему отплатить.
В сентябре 2010 года было совершено еще одно покушение на убийство, после которого Усоян оказался в больнице (когда его соперник, Ониани, уже был за решеткой), что свидетельствует о том, что конфликт, видимо, по меньшей мере, подспудно тлел. Однако в условиях ужасного экономического положения, усугубленного роспуском в сентябре 2008 года правительственного ведомства, проголосовавшее за борьбу с организованной преступностью, сравнительно низкая активность знаменитой «мафии» просто-таки способна вызвать удивление.
Здесь кроется некий парадокс, который можно разъяснить с позиций рыночной экономики. В принципе, экономический спад увеличивает «спрос» на организованные криминальные группировки, способные «продавать услуги» защиты и арбитража. В период экономического давления бизнес заинтересован в поиске альтернативных кредитов, пытается давать взятки официальным чиновникам и договариваться о ценах с конкурентами. Эти действия открывают путь для насильственной защиты – рэкета, печально известной «крыши», в счет которой преступные группировки предоставляют кредиты, собирают долги, оказывают давление на официальных лиц и вынуждают заключать соглашения между участниками картеля. Кроме того, в тяжелые в экономическом плане времена законные деловые интересы страдают и у преступников, и это побуждает их обращаться к более традиционным рэкетирским видам деятельности.
В России хватает опытных и умелых людей, которые способны удовлетворить спрос на эти услуги, – особенно после 2005 года, когда их число непомерно увеличилось после прибытия из Грузии множества «воров в законе» - криминальных «авторитетов», бежавших от драконовских законов против организованной преступности, принятых правительством Михаила Саакашвили после «розовой революции». (см. «Грузинская мафия: политика выживания»).
Тот факт, что за нынешним кризисом не последовало подъема организованной преступности, указывает, что «дикая» Россия девяностых, наглядно проявившаяся во время обвала рубля в 1998 году, осталась в прошлом. Сегодня существующие подобные организованные преступные группировки либо трепещут перед государственной властью, либо слились с нею. Любое побуждение вернуться обратно к рэкету и вести войны за раздел влияния нейтрализуется отвращением к разбирательствам с властями. Это дает ключ к решению вопроса, кто удовлетворяет спрос на защиту в сложных экономических условиях.
Архипелаг безопасности
Место, где следует искать ответ на эти вопросы – недавно возникший в России сектор безопасности. Российский правовед Владимир Пастухов полагает, что, если посчитать всех, кто работает в милиции (полиции), Федеральной службе безопасности (ФСБ) и спецслужбах, в вооруженных силах, в службе погранично-таможенного контроля и сфере обеспечения безопасности частных лиц, то общее число занятых в этом секторе составит 10 миллионов человек. За прошедшие десять лет эти силы вернули государству его монополию на жестокость, в 1990-е годы перехваченную у него организованными преступными группировками. Профессор-юрист Яков Глинский расшифровал слова сотрудника милиции, заявившего ему «Кто защищает ларьки и предприятия? Милиция…» следующим образом: «Сегодня весь мелкий розничные бизнес - предприятия малого и среднего бизнеса – контролируются милицией» (смотри «О состоянии организованной преступности в России», RFE/RL, 14 октября 2010).
Вероятно, это может объяснить, почему 2009 году стал скорее годом политических скандалов и грубых нарушений закона, чем периодом возобновления войн бандитских группировок. Скандально известен случай со смертью юриста инвестиционного фонда Hermitage Capital Сергея Магнитского во время пребывания под стражей в ноябре 2009 года; он обвинил российских милицейских чиновников и судов в соучастии в крупном налоговом мошенничестве, осуществленном посредством принудительного поглощения компаний Hermitage осужденными преступниками. Милиция также участвовала в вымогательстве и «рейдерстве», посредством чего законных владельцев предприятия вынудили передать право собственности на свой бизнес с помощью фальсифицированных документов и юридических и физических угроз.
В то же самое время предпринимаются попытки более внимательного рассмотрения положения дел в милиции, и президент издал указы о реформировании ее структур, сокращении числа сотрудников и повышении зарплат. В 2010 году многие высшие милицейские чины потеряли работу; существенные изменения в законе 1991 года о милиции были одобрены парламентом. Отдел экономических преступлений будет модернизирован и возьмет на себя работу отдела налоговых преступлений (который будет ликвидирован). Министр внутренних дел (сейчас эту должность занимает Рашид Нургалиев) лишится права назначать руководителя внутренних расследований в министерстве. Кроме того, и Владимир Путин (премьер-министр), и Дмитрий Медведев (президент) во весь голос заявляют о необходимости новых законов для борьбы с «рейдерством».
Политический сателлит
Эти изменения можно объяснить с экономических позиций: они родились в период паники перед лицом экономической неразберихи и стали экстренным средством обуздания чрезмерно разросшихся сил милиции. Сегодня она вытеснила традиционную мафию, заняв ее место и участвуя непосредственно в ставших массовыми экономических преступлениях или облегчая их совершение, причем стране приходится платить за это такую цену, которую она больше не может себе позволить.
Однако, если катализатором реформ стал экономический кризис, они, возможно, имеют и политическое измерение, хотя пока неясно, что это может значить для российской силовой политики. Возможно, эти реформы отражают попытку Дмитрия Медведева поставить властные структуры под контроль до следующих президентских выборов 2012 года, а может быть, они станут лишь поверхностными поправками, которые допустят силовика и лиц из окружения Владимира Путина с целью смягчить бытующее среди населения отношение недоверия к полиции.
Реформы правоохранительных органов стали шагом в правильном направлении; впрочем, конфликт интересов и идеологий среди политической элиты России означает, что они будут ограниченными и подтасованными. Вероятно, для того, чтобы в следующий раз, когда в России случится экономический кризис, результатом стала новая волна экономических преступлений и связанное с этим увеличение коррупции и хищничества чиновников правоохранительных органов.
Гэвин Слэйд работает над докторской диссертацией в Центре криминологии Оксфордского университета; тема его работы - «Отчужденная государственность и воры в законе». Один из разделов работы носит название: «Угроза воровства: кто в грузинском обществе пользуется нормативным влиянием?» (Global Crime, 8/2 May.
