С 2008 года между Россией и Польшей существует такое тесное взаимодействие, какое прежде казалось просто немыслимым. Некоторые проблемы остаются нерешенными, но они не являются непреодолимыми. Другим российским соседям следовало бы взять это себе на заметку, утверждает Дмитрий Тренин.
Визит российского президента Дмитрия Медведева в Польшу 6 декабря не станет крупным прорывом. Его цель – расширить и углубить позитивные изменения в российско-польских отношениях. Если удастся сохранить тот момент силы, который создавался в течение двух последних лет, эти взаимоотношения смогут превратиться в одну из ключевых основ стабильности и безопасности в Европе. В этом случае данные взаимоотношения встанут рядом с франко-германским, польско-германским и российско-германским примирением, создав фундамент для построения общеевропейского сообщества безопасности.
То, что происходит в отношениях между Москвой и Варшавой с осени 2008 года, просто поражает. Во-первых, после войны в Грузии две страны провели дипломатические консультации, и российская сторона подала полякам сигнал: мы уважаем вас и ценим ваши мысли. Затем в 2009 году в Польшу приехал премьер-министр Владимир Путин, чтобы принять участие в торжественной церемонии в честь 70-й годовщины начала Второй мировой войны. Перед приездом он написал примирительную статью в ведущей польской газете. Во время визита в Польшу он не только выдержал критику по поводу советской внешней политики, но и провел полезную беседу с премьер-министром Дональдом Туском, гуляя с ним по гданьскому пирсу.
Следующим актом примирения, инициатором которого снова стала российская сторона, было приглашение Путина Туску приехать в апреле 2010 года в Катынь на совместную памятную церемонию в честь расстрелянных польских офицеров спустя 70 лет после их гибели. Путин даже на короткий миг преклонил колени, возлагая венок к памятнику. Его поступок не стал грандиозным моментом «Брандта в варшавском гетто», но этот по всей видимости естественный, хотя и весьма неожиданный жест оценили должным образом. Видимо, именно там и тогда был сломан лед.
Спустя три дня эти давшие первые ростки взаимоотношения подверглись серьезнейшему испытанию, когда возле Смоленска потерпел катастрофу самолет польского президента, на борту которого находилась президентская супружеская чета и большое количество высокопоставленных руководителей. Русские, потрясенные не меньше, чем сами поляки, приложили максимум усилий, оказывая содействие Варшаве. Впервые в памяти живущего поколения они объявили общенациональный день траура по погибшим иностранцам. Медведев отправился на похороны и четко заявил, что это Сталин и его подручные виновны в зверском злодеянии под Катынью.
После этого Москва получила удовлетворение от результатов президентских выборов в Польше и никак не отреагировала на обвинения некоторых поляков в том, что она вместе с членами польского правительства могла быть причастна к авиакатастрофе под Смоленском. Конечно же, обвинения эти были абсурдны, очевидно, являясь отражением особенностей внутренней политики Польши; но Москва постаралась не нагнетать антипольские настроения в России. Вместо этого Кремль перед визитом Медведева надавил на Думу, обычно являющуюся источником проявления российского патриотизма, чтобы та выступила с официальным заявлением и однозначно признала вину Сталина в гибели людей в 1940 году. Ставки сегодня слишком высоки, чтобы позволить кому-то испортить стратегию России в отношении Польши.
Тот курс, который Москва проводит по отношению к Варшаве, в первую очередь связан с самой Польшей, но еще больше – с Европой. Особенно во время правления тандема братьев Качиньских Варшава превратила свой спор с Москвой в препятствие на пути расширения отношений между Россией и ЕС. Среди прочего, она заблокировала переговоры по новому соглашению о партнерстве. Российские попытки надавить на поляков с небольшой помощью со стороны берлинских и парижских друзей оказались тщетными: такая возможность нарушения солидарности ЕС на пользу Москве никогда даже не рассматривалась. В итоге Кремль понял, что обойти Варшаву стороной не удастся.
Однако русским нужен был прагматичный польский партнер для ведения продуктивного диалога; и они увидели такую возможность в лице нового правительства, возглавляемого Дональдом Туском, как позже они увидят новый шанс в лице Барака Обамы. Русские также обнаружили, что министр иностранных дел Радек Сикорский (Radek Sikorski) является современным польским националистом, а не американской марионеткой, чего они боялись. Найдя подходящих партнеров, русские начали искать с ними контакты и способы взаимодействия.
С 2008-09 годов значение такого взаимодействия только увеличилось. Глобальный экономический кризис, нанесший мощный удар по России, заставил Москву искать пути модернизации экономики, чтобы страна осталась великой державой. Была проведена перестройка в российской внешней политике, чтобы обеспечить иностранные источники для технической модернизации России. Поскольку источники эти можно найти в основном на Западе, преимущественно в Европе, важность взаимоотношений с ЕС резко выросла. С Варшавой, являющейся стражем европейских ворот, надо было обращаться с еще большим вниманием и осторожностью.
Таким образом, сегодня понятно, что инициатива по налаживанию сотрудничества принадлежит Москве, и что исходит она не из сердца, а из головы. Это отнюдь не плохо. Национальные интересы это более солидная и прочная основа для взаимоотношений, нежели чувства сопереживания и раскаяния руководителей государств. Но было бы ошибкой говорить о том, что нынешних российских лидеров совершенно не трогают страшные преступления сталинизма. Эти преступления внушают ужас даже людям циничным, с безразличием относящимся к ценностям.
Итак, возникает следующий вопрос: а что дальше? Какими будут отношения между Россией и Польшей после примирения? Во-первых, пока еще решены не все, как говорят российские и польские дипломаты, «трудные вопросы» из изменчивой истории двух стран. Их необходимо вывести на поверхность, проанализировать и дать им честную оценку. Во-вторых, отношения надо сделать такими, чтобы они были устремлены в перспективу. Надо дать возможность польской и российской молодежи заново познакомиться друг с другом. В-третьих, российско-польские политические консультации должны стать еще более активными, охватывая широкий круг вопросов. Варшава должна почувствовать, что Москва обращается с ней как с ценным и даже как с привилегированным партнером в Европе.
В какой-то момент Москве надо будет расширить свою политику примирения, перенеся ее на других трудных соседей, начиная с прибалтийских государств. Признав, что страны Европы сегодня гораздо ближе друг к другу, чем они думали, российские руководители должны будут уделить определенное внимание Вильнюсу, Риге и Таллинну. Все эти прибалтийские страны отличаются друг от друга, и все требуют индивидуального подхода. Опыт примирения с Польшей нельзя попросту копировать, но он может вдохновить на новые шаги. Самое важное из того, что начинают понимать российские лидеры, заключается в следующем: нельзя иметь хорошие отношения с Европейским Союзом в целом, пренебрегая своими ближайшими соседями.
Да и прибалтам здесь есть чему поучиться. Выход из империи это параллельный процесс, осуществляемый как бывшей метрополией, так и ее бывшими подданными. Это процесс длительный и непростой для обеих сторон. Да, Россия первой протянула руку Польше, но смогла сделать это лишь тогда, когда Польша достаточно возмужала как новая демократия и почувствовала себя уверенно, чтобы начать контакты с бывшим гегемоном. Чтобы возникло партнерство, должны существовать партнеры – люди со стратегическими представлениями и предвидением, обладающие определенным мужеством, чтобы пойти впереди своих соотечественников. Это и называется лидерством.
Дмитрий Тренин – директор Московского центра Карнеги, консультант Комиссии Евро-Атлантической инициативы в области безопасности (Euro-Atlantic Security Initiative).
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
С 2008 года между Россией и Польшей существует такое тесное взаимодействие, какое прежде казалось просто немыслимым. Некоторые проблемы остаются нерешенными, но они не являются непреодолимыми.
