Жизнь в России – театр абсурда

Жизнь в России. Это театр абсурда. После успеха объемного романа «Дороги в Сибирь» (Cesty na Sibiř) Мартин Ришави (Martin Ryšavý) представил новый «русский» роман – монолог потерпевшего крах театрального режиссера.

Мартин Ришави два года назад мощно вступил в чешскую литература своим внушительным произведением в двух томах «Дороги в Сибирь». Этот рассказ о путешествии из центра Европы в морозную Азию (во многом, безусловно, автобиографичный) был достоин внимания не только из-за определенной экзотичности описываемых мест и людей, но и главным образом из-за независимости рассказчика. Особенно интересной была специфическая связь между пейзажем и языком, или, скорее, ритмом повествования: чем дальше на восток, тем сильнее расширялся горизонт, время текло медленнее, и в жизни появлялись совсем другие приоритеты.

Время в Центральной Европе бежит быстрее, пейзаж – обозримый и уютный, что обязательно отражается и в повествовании: оно должно быть сжатым и иметь какую-то структуру. Сибирь, наоборот, открыта, царственно огромна и вечно неизвестна. Так же непостижимы и герои, которых здесь встречает автор – охотники и его милая Анжелика. Рассказчик в поисках смысла жизни оказывается на самой границе слов, и, если он не хочет исчезнуть в пустоте и тишине сибирского пейзажа, надо придумать способ, как этот пограничный опыт воплотить в языке.

Ожидание и удивление

Говорят, что второй роман – это вызов, особенно если в первом настолько сильны автобиографические элементы, как у Мартина Ришави. И поэтому ожидания, связанные с новым романом «Врач» (Vrač), были отмечены некоторыми сомнениями: удастся ли автору выйти из тени успешного дебюта? Не станет ли второй роман просто повторением первого опуса? Не попробует ли автор использовать материал, который не вошел в дебютное произведение? А если нет, что нового для читателя приготовит Мартин Ришави? И не будет ли это слишком большим отклонением от первой книги?

«Врач» на эти вопросы, к счастью, сразу дает убедительный ответ. Уже после прочтения нескольких страниц становится ясно, что от романа можно ждать впечатлений, сравнимых с прекрасным дебютом автора. И сразу же очевидно, что нас опять ведут на восток, хотя на этот раз не так далеко: «Это бора, вихрь, возникающий, когда поток холодного воздуха наталкивается на горный массив и, преодолев препятствие, с огромной силой обрушивается на долину».

Мы снова оказываемся в местности, которая для европейского читателя чужая – и в прямом смысле, и в метафорическом. Если в «Дорогах в Сибирь» мы сталкиваемся с различием, которое очевидно, то есть настолько очевидно, что его достаточно просто очень мягко обозначить, то «Врач» представляет различие, которое обескураживает и напоминает что-то близкое. Впрочем, и описываемая бора происходит в приятном месте, которое во многом напоминает юг Европы.

«Врач» описывает различие скрытое и подкрадывающееся незаметно, различие, которое прячется под маской чего-то очень знакомого, но конечно, в тот момент, когда оно проявляется в полной мере, эффект получается ошеломляющий, например, когда поднимается бора: « … страшные вещи творились…». Это различие, которое даже не хочет быть само по себе и требует, чтобы Европа признала его своей частью. И если не получается по-хорошему, этой цели пытаются добиться силой, как во второй половине ХХ века, или деньгами, как в настоящее время. Да, действие нового романа Мартина Ришави происходит в России.

Поток сознания по-русски

Перенос действия романа в Россию имеет свои плюсы и специфику. Прежде всего, как и в «Дорогах в Сибирь», это позволяет автору использовать эффект перевода: роман, рассказанный русским человеком чешскому слушателю (по некоторым косвенным признакам герою «Дорог в Сибирь») - это своего рода перевод. Рассказчик российскую действительность пытается как-то втиснуть в европейский контекст, но в то же время он должен сохранить что-то типично русское, что-то, что сделает его для нас немного чужим. Именно из этого противоречия, из невозможности действительность адекватно перевести на другой язык, рождается странное напряжение, движущее повествование вперед и придающее тексту силу.

Усилить «аутентичность» автору помогают русские слова, которые сложно перевести, это и само название: «Врач, vrač, был смешной фигурой и его «имя» было связано с его стандартной профессиональной деятельностью. То есть жнец – жнет, кочегар – кочегарит, жрец – жрет, в конце концов, а врач, конечно, врет. Врать, vrať, в русском языке означает лгать, и ничего больше».

Таким «врачом» и является рассказчик, и он с радостью готов выполнять свою роль: «Выпала мне роль безумца, это так, и я уже играю ее, хотя я и не стремился ее получить. Я был режиссером, потом интересным чудаком, у которого собирались известные театралы, а теперь я уже просто чудак. Болтливый дед, который колдует с картами и живет в коммуналке с киргизами, это теперь мой общественный статус».

Читатель-слушатель завален потоком мыслей, воспоминаний и сомнений. Здесь есть и определенная русская плаксивость, что так к лицу человеку в зрелом возрасте, которому в жизни удалось немногое и который сам собой недоволен. Тем не менее, в подаваемых восхитительным образом личных воспоминаниях получается создать удивительный образ прошедших десятилетий. Свои смешные рассказы автор перемешивает с проникновенными литературными экскурсами, например, анализ «Дяди Вани» мог бы быть самостоятельным текстом, то же самое можно сказать и о некоторых других эссе в романе.

Но ярче всего Марин Ришави проявляет себя в тех частях, где герой рассказывает о судьбе своего друга Багшева. Это воплощение барда-героя, который ближе стихии, чем человеку. Багшев в жизни совершил много и ошибок, и подлостей, тем не менее, его жизненный энтузиазм и держащаяся на водке беззаботность завораживают. Фигура Багшева, а в нем отражается и что-то от Владимира Высоцкого, трогательна, комична, и в то же время немного трагична, ведь перед нами романтический герой, который хочет жить в полную силу, он одарен мощной жизненной энергией, только он не может претворить ее во что-то, имеющее смысл, и растрачивает на эксцессы и разные выходки.

Достоевский против Конрада

С этим связана еще одна тема, которую рассказчик затрагивает на протяжении всего повествования, - это русская склонность к мистике. Эта тема эксплицитно фигурирует в виде различных современных сект, тем не менее, имплицитно она присутствует и в выходках Багшева. Федор Михайлович Достоевский полагал, что русский мистицизм – это то, что может помочь русским. Джозеф Конрад, знавший Россию с другой стороны, через несколько лет довольно убедительно показал, что склонность к мистике – часть проблемы, а не ее решение.

Эту вторую точку зрения можно увидеть и в романе Мартина Ришави. Россия непостижима, заключена в заколдованный круг и, несмотря на все попытки стать похожей на Запад, она остается другой, непохожей: «Почему в России театр абсурда никого не мог ни шокировать, ни удивить? Потому что в нем никто ничего абсурдного не видел, это была и есть наша обычная повседневная жизнь», - говорит автор в романе «Врач», создающий ценную картину такой жизни.