Философ анализирует кризис интеллектуальной элиты. Всем нам известно, что изначально интеллигенция – это русское слово и понятие, описывающий элиту, которая размышляет, продвигает вперед новые идеи и в определенной степени направляет общественное мнение: в прошлом ее влияние особенно ощущалось в салонах, а сегодня в СМИ. Она обладает мощнейшей способностью анализа и владения языком, в связи с чем недооценивать ее силы очень опасно: хотя число ее представителей крайне ограничено, она все равно задает тон и вдохновляет новый образ жизни и политику, несмотря на разногласия с широкими массами населения.
Сборник «Вехи», который выпустил в начале XX века ряд российских мыслителей и, прежде всего, Николай Бердяев, попал в то время в список запрещенной литературы (позднее все авторы оказались в эмиграции). Сегодня же он впервые публикуется во французском переводе. Произведение стремится осмыслить зарождающийся революционный процесс и обращает свой взгляд на центральную причину этого явления: кризис интеллектуальной элиты. Кризис означает приговор. Кризис элиты – это приговор элите.
Как ни удивительно, но представленное здесь описание носит универсальный характер. За исключением определенных ситуационных отличий любая интеллигенция (по крайней мере, в современном мире) обладает набором качеств, которые без сомнения отражают ситуацию в обществе. Таким образом, нарисованная авторами сборника картина выглядит скорее социологической, нежели исторической. Глядя на описание российской интеллигенции того времени, нынешняя французская интеллигенция словно смотрит на себя в зеркало.
Интеллигенция живет в своем особом мире. И в этом, возможно, вся проблема. Она питается новыми идеями и, в конце концов, начинает свято верить в то, что весь мир думает точно так же. С проблемами, которые поджидают простых граждан в повседневной жизни, она знакома очень слабо.
Интеллигенция тем сильнее замыкается в себе, чем более централизованным является ее государство. В этом случае она не участвует в принятии политических решений и зачастую создает у себя совершенно иллюзорное представление о власти. Интеллигенция времен французской революции пыталась построить общество и власть, не имея ни о том, ни о другом ни малейшего понятия. То же самое касается и российской интеллигенции начала XX века, так как Россия (как и старорежимная Франция) была автократией. И хотя сейчас мы живем при демократии, французская централизация и технократические традиции определили то, что наша элита не привыкла заботиться об общем благе. Ей мало что известно о мире предприятий, мире деревень, мире пригородов. Другими словами, она живет сама по себе в наглухо закупоренной бутылке. Она находит прибежище в столице, потому что, как поговаривала венская элита в эпоху Гофмансталя, «в провинции слишком сильно веет действительностью».
Тем не менее, интеллигенция отнюдь не черства. Ее терзает вид угнетаемого или покорного народа. В то же время интеллигентов не отпускает чувство того, что народ не понимает, что для него лучше, и что именно они, те, кто несет ответственность за судьбу страны с печалью на мудром челе, обязаны его спасти. Однако их приверженность к абстракции означает, что они готовы последовать за первой подвернувшейся под руку утопией. Так, французская интеллигенция была марксисткой вплоть до падения берлинской стены. Если же подходящей утопии не обнаруживается, она погрязает в морализме и строит из себя уязвленную святость. Все ее диссидентство перед лицом власти сводится к чтению нотаций.
Так мораль заменяет собой истину и стремление к прекрасному и становится чем-то утилитарным, за неимением ничего лучшего. Что в свою очередь выливается в манихейство: богатые становятся абсолютным злом. Рассмотрим нашу действительность.
В начале XX века российская интеллигенция испытывала эту характерную одержимость: она интересовалась исключительно разделом богатств и равноправием, совершенно забыв о производстве. Богатства, это необходимое условие счастья, должны были быть конфискованы у владельцев, а никак не созданы. Главное здесь – не само богатство, а его раздел: не комфорт, а равенство, пусть даже в нищете. Что напоминает нам о многих других вещах… Как, например, фантасмагорическом докладе Мартин Обри (Martine Aubry), которым та пыталась оправдать введение 35-часовой рабочей недели, и множестве абсолютно пустых современных экономических анализов.
Такое презрение к истине и готовый на любую низость сочащийся гноем морализм в итоге заложили основы тоталитаризма. А сегодня служат новым олигархиям, погрязшим в технократии и материализме.
Если интеллигенция порождает значительную часть культуры, которая является всеобщим наследием, то несет ответственность перед этой культурой: она не должна пытаться сбить ее с курса.