У россиян больше свобод, чем мы часто снисходительно думаем. Не верите? Попробуйте побродить по блогосфере.

Революционные романтики всех стран объединились не только для того, чтобы поаплодировать египетским демонстрантам, но и чтобы потребовать таких же перемен от своих властей. Внутри и за пределами Египта раздались крики о том, что «после активной поддержки коррумпированной и жестокой власти Мубарака Запад просто обязан помочь с ней покончить». На это люди упертые обязаны были ответить – нет, не должен. Но не ответили. Интересы Запада заключаются в осознании и признании реальности, а также в том, чтобы правильно и обоснованно принимать решения о переходе на ту или иную сторону: когда это делать, и стоит ли это делать вообще. Похоже, этот урок усвоил даже Тони Блэр после своей наглой авантюры в Ираке.

Когда Мубарак перестал быть стабилизирующей силой в Египте и превратился в дестабилизирующий фактор, пришло время переходить на противоположную сторону. Романтики с недовольством говорили о том, что ни Вашингтон, ни Лондон, ни Брюссель не выступили однозначно в поддержку демократии, пока не поняли, что протестующие победили. Правда и то, что тихое бегство от Мубарака выглядело неэтично и неэлегантно. Но такова жизнь. Если революция не может одержать верх изнутри, то люди со стороны вряд ли смогут что-то сделать для ее поддержки – разве что усугубят ситуацию. Лучше стоять на обочине.

Это приводит нас, пусть и окольным путем, к Британии и России. Среди исторических параллелей, проводившихся в последние недели, самым устойчивым было сравнение с пьянящими днями 1989 года в Европе, когда пала Берлинская стена и развернулись всем известные события. Аргументация состоит в следующем. Запад тогда активно поддержал революции, прошедшие в другой половине Европы, но засомневался, стоит ли это делать в Тунисе и Египте - потому что  мы относимся к арабскому миру иначе. Иными словами, потому что  у нас двойные стандарты.

Оглядываясь назад на события более чем 20-летней давности, я думаю, что дело не в этом. Разница в отношении появляется из расчета по поводу жизнеспособности революций. Политика разрядки – хельсинкский процесс по безопасности и сотрудничеству в Европе – была запущена в 1975 году. Она подразумевала поддержание отношений с враждебными и антидемократическими государствами параллельно с признанием движения внутреннего инакомыслия в этих государствах. Несмотря на все эти встречи в Хельсинки и завтраки Маргарет Тэтчер с диссидентами в Москве (к неудовольствию ее официальных хозяев), никто в западных странах не раздувал пожар революции. То был удел преданных активистов – с обеих сторон.

Целью была мирная революция – более продолжительная версия того «упорядоченного перехода», который придумали в Египте. Когда революции в Европе произошли на самом деле, они застали западных лидеров врасплох. Но эти революции были жизнеспособны изнутри, и в большинстве случаев сей факт не вызывал никаких сомнений. Дело в том, что у внутренних оппозиционных движений были мощные национальные корни, а имперская держава Россия была ослаблена, и сама находилась в революционных родовых муках. С тех пор страны Восточной и Центральной Европы вступили в Евросоюз и НАТО, а Россия по-прежнему  сидит на обочине и сердито смотрит на них. Обращаясь с Россией так, будто у нее никогда не было своего 1989 года (в 1991-м), мы создали отдельную головоломку.

Скоро будет 20 лет с момента распада Советского Союза. У США ушло почти столько же времени на то, чтобы собраться с мыслями по поводу России. Инициатива президента Обамы относительно того, чтобы «нажать кнопку перезагрузки», оказалась весьма своевременной, поскольку Россия начала ощущать первые серьезные мучения от изоляции. Кроме того, она была хорошо и правильно задумана – наращивать усилия на знакомом поле безопасности, которое дало первый урожай в виде нового договора о сокращении вооружений. Старая Европа в составе Франции, Германии и Италии сумела упрочить отношения  с постсоветской Россией раньше, уравновесив коммерческие интересы с реалистичной оценкой внутренних трудностей российских руководителей. Ангела Меркель оказалась особенно искусной в деле откровенных разговоров без проявления неуважения.

Но одна страна сохранила прямо-таки экстраординарную способность понимать Россию неправильно. Это наша страна. И причиной тому стала битва между романтиками и реалистами, которая в Британии ведется более яростно, чем в любой другой стране, более жестоко, чем в любой другой области внешней политики. Почему скопилось так много романтиков в сфере политики в отношении России (и реалистов в «верблюжьем корпусе» арабистов британского МИДа) - это вопрос, на который нет четкого и ясного ответа. Но результат оказался удручающим. На протяжении едва ли не всех этих 20 лет Британия постоянно, даже с каким-то извращенным упорством неверно истолковывала действия и мысли Кремля, включая общеизвестную вторую резолюцию Совета Безопасности ООН по Ираку. Нынешний визит в Лондон российского министра иностранных дел Сергея Лаврова, а также запланированный на этот год визит нашего премьер-министра в Москву могут стать свидетельством того, что и мы теперь ищем кнопку перезагрузки.

Доказательством того, насколько непростые сегодня отношения  между двумя нашими странами, является то, что поездка Кэмерона в Москву станет первым визитом британского премьера за пять лет. Об этом свидетельствует и то, что и визит министра едва не был сорван из-за спора по поводу визы британского репортера. Как часто случается, к спору подключили идеологию, хотя ей там не место. И едва ли не каждый поспешил сделать самый мрачный вывод: все вернулось в старые и недобрые советские времена.

Возникает некий парадокс. Почему Тэтчер удавалось вести дела с Михаилом Горбачевым, а более поздним правительствам Британии оказалось слишком сложно поддерживать связи с Россией в любых областях, кроме нефти и газа? Я подозреваю, что это связано с завышенными надеждами, которые возлагали на постсоветскую Россию романтики от внешней политики. Когда они спрашивают с тоской в голосе, почему Россия не может быть похожей на Польшу или страны Балтии, их заблуждения сразу становятся очевидны.

Я не хочу сказать, что русские не понимают и не могут осмыслить такие понятия как свобода и демократия, или что они другие от природы. Хотя именно это имеют в виду романтики, когда думают, что все их разговоры о «ценностях» остаются неуслышанными. Я хочу сказать, что каждый сам для себя определяет свое будущее, и что у русских на самом деле больше свободы и демократии, чем мы часто снисходительно думаем. Если не верите, попробуйте побродить по блогосфере.

Есть еще одна особенность, которая заставляет Британию отдаляться от России. Речь идет о разношерстной российской оппозиции в изгнании, которая демонизирует Владимира Путина и таким образом влияет на британское общественное мнение. Под стать ей и чеченские эмигранты, пользующиеся поддержкой в весьма высоких и звездных кругах. Сюда же можно отнести наше разведывательное сообщество, воспитанное в шпионских традициях холодной войны и оправдывающее свое существование продолжением этой борьбы. Да и политиков, которые спешат со своими негативными суждениями и оценками – скажем, по поводу того, кто несет ответственность за войну в Грузии - вместо того, чтобы  признать более сложную правду.

Если кто-то и в состоянии понять разницу между пост-имперскими амбициями и реальными возможностями, то это должна быть в первую очередь Британия. Она должна также ощущать уязвленное российское чувство собственного достоинства и интересы России. Видимо, у Москвы есть основания для того, чтобы вести себя раздраженно и воинственно, когда враждебный ей альянс подбирается прямо к ее границам и планирует размещение противоракетных установок, рассматривая ее в качестве врага. Наверное, у нее есть причины говорить о нечестной игре, когда страна, выплачивающая компенсации жертвам внесудебного тюремного заключения и выдачи другим государствам, напоминает ей о «ценностях», под которыми Россия подписалась, вступая в Совет Европы.

Не помню, чтобы кто-то активно говорил о «ценностях» в наших отношениях с Египтом. Или с Китаем. Или с Францией. Или с США. Это слово мы приберегаем для тех, кого хотим обратить в нашу веру, чувствуя, что можем это сделать. Но давайте отбросим в сторону наш покровительственный романтизм и посмотрим, насколько улучшатся наши отношения, когда мы прекратим требовать от России стать тем, чем она не является.