С Европой без политики

Выступая в Лондоне, министр иностранных дел России Сергей Лавров призвал превратить модернизацию России в «общеевропейский проект», «как это было еще во времена Петра Великого», который «может стать центральным для преодоления последствий мирового финансового кризиса». Насчет, мирового кризиса глава российской дипломатии явно преувеличил, судьба глобальной экономики решается не в России, и даже не в Евросоюзе. Но в остальном высказывание отражает дух времени – еще не наступившего, но уже наступающего.

Прошлым летом президент Дмитрий Медведев повелел российским дипломатам направить все усилия на содействие модернизации. С тех пор в отечественной внешней политике сложилось достаточно четкое распределение тем по различным направлениям. Стратегическое проблемы – разоружение, нераспространение и прочее – обсуждаем и решаем с Америкой. Насчет будущего мировой политики – внимательно присматриваемся к Азии, где это будущее и созидается. А про модернизацию, то есть по вопросу не столько политическому, сколько социально-экономическому, – разговариваем с Европой.

Последнее отчасти связано с исторической традицией (в Старом Свете всегда черпались стимулы для российского обновления, не случайно Лавров вспомнил про Петра). Но важнее те перемены в мировой повестке дня, которые происходят у нас на глазах. Европа перестает быть серьезным геополитическим игроком, замыкаясь на собственных делах. И именно это позволяет рассчитывать, что анонсированный российским министром «общеевропейский проект» возможен.

Европейское «окукливание» начало проявляться с середины 2000-х годов, когда забуксовала Конституция Евросоюза, призванная знаменовать собой шаг к федерализации объединения и централизации «политической воли». К началу текущего десятилетия Европа вместо единого международного игрока превратилась в сложный конгломерат внутренних взаимоотношений, в котором любое внешнеполитическое решение принимается с огромным трудом и по принципу наименьшего общего знаменателя. Если к этому добавить плохо пока отлаженные новые институты и глубокое экономическое расслоение, то понятно, что Брюсселю и прочим европейским столицам сейчас совсем не до окружающего мира.

Единая внешняя политика свелась к имитации, но последние события в Северной Африке, похоже, зачеркнули и ее. ЕС оказался не в состоянии откликнуться на события не где-то на другом конце планеты, а в зоне непосредственных интересов – географических, исторических, культурных и экономических. Если еще относительно недавно Европа претендовала на независимую от Америки позицию по важным международным вопросам, то сейчас баронесса Эштон напряженно ловила, что скажет Вашингтон, чтобы сделать аналогичное заявление. Надо сказать, что плоды такой беспомощной политики не заставили себя ждать. Поток беженцев из Туниса, уже захлестнувший Италию, показывает, что происходит, если не занимать активную позицию и не пытаться урегулировать проблемы превентивно.

Как бы то ни было, замыкание Европы в себе – процесс не случайный, а, судя по всему, долгосрочный. На обозримую перспективу задачей Старого Света будет преодоление разнообразных внутренних противоречий, в основном экономического и социального характера. Из внешнеполитических проявлений можно ожидать разве что остаточной активности в странах «восточного партнерства» (Белоруссия, Молдавия, Украина), да и то в ограниченных объемах – денег на реальную экспансию нет, а имитация рано или поздно сойдет на нет сама собой.

«Партнерство для модернизации» с Россией, которое обсуждают уже полтора года, дает обеим сторонам возможность почувствовать себя в центре серьезного и перспективного проекта. Объективно Россия и Европа взаимно дополняют друг друга, о чем говорится еще с начала 2000-х, когда эту тему сначала поднял Владимир Путин, а затем подхватили и европейские лидеры. Однако реализация «сближения посредством взаимопереплетения» (термин германского МИДа) наталкивалась то на одни, то на другие препятствия. Сначала ЕС полагал, что находится на резком подъеме, поэтому кооперация должна осуществляться исключительно на его условиях. Потом Россия ощутила прилив углеводородных сил и начала противостоять европейскому нажиму, иногда даже превращая это в самоцель. Не прекращалась и идеологическая перепалка – Европа обвиняла Россию в несоответствии неким универсальным «ценностям», а Россия в ответ изобретала самобытные идейные конструкты.

Сейчас, похоже, наступает осознание реальности. Во-первых, вообще все европейское пространство переходит в разряд глобальной периферии, и от остающихся там трений и разногласий (они еще недавно казались судьбоносными) на земном шаре зависит весьма немного. А значит и вес европейских игроков снижается. Россия, кстати, если его и увеличит, то скорее за счет действий в Азии. Во-вторых, понятно, что в XXI веке ни одна из частей Большой Европы – ни та, что объединена в Европейский Союз, ни та, что осталась вовне – не имеют шансов войти в число мировых лидеров. В-третьих, количество внутренних проблем, препятствующих внешнему успеху, и у тех, и у других переходит в неприятное качество. И именно их решение является первоочередной задачей. Наконец, ценностные различия, похоже, будут слабеть по мере понимания взаимных выгод от партнерства – прагматизм и рационализм не менее фундаментальные основания европейской цивилизации, чем гуманитарные ценности. В конце концов, предшествующие исторические примеры европейского участия в российской модернизации – от Петра до Сталина – никоим образом не опирались на «общие ценности».

Поэтому перспектива «общеевропейского проекта» по модернизации России, а точнее – по объединению взаимных экономических возможностей и потребностей, сейчас реальнее, чем раньше. И Россия, и страны Евросоюза нуждаются в стимулах к развитию, и способны друг другу их дать. Деполитизация отношений и их окончательный переход в социально-экономическую плоскость дадут надежду на взаимное обогащение.