Парадокс первого блицкрига — вертикаль без общества
За год, прошедший со дня инаугурации В.Януковича, Украина разительно изменилась. Перемены происходят по всем азимутам и направлениям. Но наиболее существенные, так сказать, коренные изменения, коснулись политической системы. Трансформация политической системы предыдущего периода в новый политический режим происходит благодаря институциональной перекройке политического режима и «статусного» переворота в элитах.
Коалиционная, плюралистическая, конкурентная по своему политическому содержанию политическая система 2006—2010 заменяется режимом доминирующего игрока, роль которого берет на себя президент. Возвращение к Конституции 1996 года было необходимо для ликвидации институционального дуализма между президентом и премьер-министром, заложенного политической реформой 2004 года. Формальное изменение юридических правил открыло возможности для пересмотра и правил политической игры. В условиях обновленного юридического и институционального контекста президент как самый влиятельный игрок получил ресурсы для навязывания своих правил и собственной повестки.
Изменение институциональных норм сопровождается добровольно-принудительной ротацией элит. На задний план оттесняются элиты, стоящие за проигравшей президентские выборы Ю.Тимошенко, а также те, кто имел влияние в предыдущий коалиционно-партийный период. Лидеры политических партий и фракций, спикер парламента оказались ненужными в новых институциональных условиях. С другой стороны, выходят на первый план новые игроки: команда В.Януковича как победитель выборов, административная элита — министры, губернаторы, чиновники как новая опора-вертикаль президента, крупные бизнес-группы. В качестве аппендикса к ним примыкают и бизнес-крылья из других партий, которые стали известны как парламентские тушки.
Этот первый этап, который сам Янукович, выступая в Верховной Раде, назвал «реформой власти», по замыслу правящей команды, должен стать демоверсией будущей реформы «всей политической системы». Какова цель будущих этапов трансформации системы? Де-факто отказ от коалиционной парламентской системы и консенсусной стратегии взаимодействия элит свидетельствует об одном: цель таких изменений состоит в создании устойчивой системы правления, гарантирующей получившим власть элитам закрепление своих правящих позиций и сохранение статус-кво на длительное время. Это означает, что правящая элита намерена перевести режим конкурентной демократии в режим управляемой демократии, установить контроль над выборами и политическими акторами (оппозицией, партиями), перевести политическую систему в режим прямого президентского управления.
Данный сценарий перекройки политического режима уже на современном этапе демонстрирует определенные сбои и ограничения. Достигнув административной стабильности, сколотив путем фабрикаций парламентское большинство, президент столкнулся с тем, что общество стало еще более отчужденным от власти, элит и политиков. Намного более отчужденным, нежели это было при предыдущем режиме. Гражданское общество заняло жесткую оппозицию к власти и персонально к В.Януковичу. Одновременно в парламенте вместе с политической кончиной коалиции оборвалась связь между социальным и парламентским большинством, избирателями и партиями. В этой связи парламент перестает быть представительским органом, а соответственно и разрушается система контрактных обязательств между властью и обществом.
Парадокс первого блицкрига власти состоит в том, что административное усиление власти привело к ее политическому и социальному ослаблению. В результате, взяв, казалось бы, под контроль элиты, перекроив институциональные условия в благоприятный для себя формат, новая власть очутилась над пропастью между вертикалью и обществом. А именно широкая социальная поддержка является тем базисом, благодаря которому возможны политические режимы доминантного игрока. Если обратиться к опыту соседних России и Белоруссии, то условием стабильности и эффективности режимов там выступает высокий рейтинг президента на уровне 60—70%. Опора на социальное большинство дает возможность российскому и белорусскому лидерам не заключать контракт с элитами, поскольку элиты в таком случае сами готовы подчиняться президенту. Именно высокий личный рейтинг российского президента дает ему все рычаги для того, чтобы «строить» чиновников, олигархов, силовиков и проч.
С украинским президентом ситуация обстоит намного сложнее. У Виктора Януковича нет широкой социальной опоры: во втором туре за него проголосовало 48% (необходимо понимать особенность второго тура, который показывает не столько персональный рейтинг политика, сколько перераспределение голосов от выбывших кандидатов в пользу прошедшего), а президентский рейтинг В.Януковича по прошествии первого года колеблется в районе 30%, причем с тенденцией к падению, а не к росту. К тому же после президентских выборов В.Янукович теряет символический статус лидера и идеолога Юго-Востока. В такой же ситуации инфляции статуса представителя и защитника интересов жителей Восточных и Южных регионов очутилась Партия регионов. Янукович стал президентом как лидер партии, которая исполняла роль партийно-программной машины. Но в новых институциональных условиях, где нет партийного плюрализма, а есть административная вертикаль, партия превращается в партию власти для чиновников всех уровней, партию-сервис президентской администрации.
Исчерпанность неисчерпаемого авторитаризма
Если режим не имеет опоры на широкую социальную базу, то возникает вопрос, на каких скрытых резервах могут выживать президентские режимы, опирающиеся только на элитно-олигархический контракт. Такие режимы могут держаться на плаву только благодаря стратегии неопределенности. Неопределенность в элитах, да и в обществе в целом, поддерживается с помощью постоянных изменений правил игры и манипуляциями прав собственности. Отмена Конституции 2004 года и возвращение к Конституции 1996-го, неопределенность со сроками парламентских выборов, которая длилась почти вплоть до даты объявления кампании, продление сроков каденции Верховной Рады, которое противоречит Конституции-96, — все это манипуляции для поддержания стабильной неопределенности. Впереди еще предстоят манипуляции с избирательной системой, с перекройкой партийной системы и т.д. Кроме этого, политическую неопределенность дополняет экономическая — манипулирование правами собственности через меняющееся налоговое законодательство, негарантированность прав собственников и частной собственности, отсутствие возможности защиты своих прав в коррумпированных судах. Но власть, надеясь на удержание ситуации под контролем, не учла исчерпанности ресурсов для подобного режима, которая уже наступила к концу второго срока Кучмы. Для поддержания системы авторитаризма, пусть и в его софт-варианте, нет ни экономических, ни силовых, ни идеологических ресурсов. Авторитаризм политический в Украине закончился в 2004 году, в том числе символическим его завершением стал Майдан как демократическая революция против фальсификаций на выборах. Авторитаризм экономический также не складывается, поскольку политэкономический режим держится на монополизме компрадорского крупного капитала. Такой капитализм не прогрессивен, а регрессивен — олигархи, получившие сейчас в стране доступ ко всем ресурсам и стараясь монополизировать их, играют против национальной экономики и национальных интересов, а значит, против общества и государства. Если коснутся силового ресурса, то он в Украине всегда был слаб и неэффективен. Наши силовики — прокуроры и налоговики, — может, и наводят некое подобие страха, но большинство уже научилось покупать или оплачивать этот страх, приноровилось жить со страховкой на ренту спокойствия.
Вопрос об идеологическом ресурсе режима становится чуть ли не риторическим. Отказываясь от идеологического наследия предыдущего режима, который делал упор на строительство национального государства, новая власть предлагает перекодировать государственность, денационализировать государство. В этой модели Янукович стремится играть роль умеренного государственника, прагматичного национализатора. На фоне радикальных националистов и не менее радикальных левых пророссийских сил Янукович будет стремиться занять нишу умеренного, постсоветского центриста. Но, опять же, без социальной базы занять такую нишу ему вряд ли удастся. В украинских условиях расколотого электорально, регионально и социально общества центристская ниша очень узка и потому провальна. Это, кстати, подтверждают попытки создания в разные времена партий власти, который имели рейтинг на уровне 10—15%. И такая же судьба ждет ПР в результате ее деэволюции от партии интересов Юго-Востока к партии власти.
Если отсутствует социальное большинство, то невозможно выстроить большинство ни электоральное, ни парламентское. Электоральное становится возможным путем поддержания фальсификаций во время выборов, а парламентское — путем фабрикации с помощью соответствующих стимуляций депутатов. Но все эти имитационные, виртуальные большинства в конце концов сработают против своих аватаров. Потому что устойчивое большинство не может появиться, если не сложились организованные интересы. А власть как раз делает все для того, чтобы дезорганизовать возможные группы интересов, особенно, если они имеют экономическую и социально-классовую подкладку. Яркая иллюстрация — удар по среднему и малому бизнесу, чтобы они не оформились в социально активную группу, а тем более не сформировали политическую повестку. Ситуация для власти во многом тупиковая. С одной стороны, элиты не хотят и не готовы сформулировать современную идеологию, включая прогрессивную повестку реформ, а с другой — всеми силами препятствуют формированию такой повестки со стороны общества. Но и поддержание такой ситуации становится все более невыносимым, причем в первую очередь для общества, на которое и падают все издержки поддержания стабильности в элитах. По сути, в этом тупике кроется то самое рискованное и опасное «накануне», игнорирование которого может привести к активной фазе революционной ситуации.
Постсоветский Левиафан: забыть нельзя построить
За прошедшие 20 лет изменялась политическая система и сменялись политические режимы, однако эти изменения касались отношений между элитами, но не затрагивали государство. Проблема в том, что такие институты, как прокуратура, налоговая и таможенная службы, МВД, СБУ, остались по своей сути советскими, репрессивными. Государство остается ориентированым на защиту своих интересов, но не прав гражданина, который лишен правового инструментария для равноправного спора с государством. Государство всегда выигрывает, потому что на его стороне работает административное право, судебная администрация, бюрократия. Поэтому необходим переход от сословного, коррупционного, фрагментарного государства к принципиально новому — правовому, либеральному, демократическому. Политическая система требует правовой либерализации, суть которой заключается в построении либерально-буржуазного государства, гарантирующего права и свободы гражданина, а не защищающего интересы правящего класса.
К сожалению, демократическая прививка от авторитаризма в 2004 году оказалась неудачной. Общество требовало политических прав и гражданских свобод, но советское, силовое по своей сути государство, не было готово играть по новым демократическим правилам. Оказалось, что демократия не может развиваться в условиях внеэкономического принуждения и правового монополизма. Правящие элиты не были заинтересованы в институционализации новых демократических норм. Поэтому сфера применения демократии свелась только к выборам того, кому предоставляется право распоряжаться бюджетными, финансовыми, инфраструктурными и другими ресурсами, то есть к выборам распорядителя постсоветской государственности.
2011-й может оказаться поразительно позитивным годом для будущего Украины. Активное проталкивание административной, судебной, налоговой, пенсионной реформ еще больше вскрыло противоречия, зревшие все эти годы. Сегодня стало очевидно, что основные противоречия сконцентрированы между коррупционной моделью государственности и требованиями либерального экономического развития. Экономика и общество хотят освободиться от спрута бюрократии, налогового пресса, административной зарегулированности, но государство эту свободу не дает. В результате тлеет конфликт между моделью государственности и реальной жизнью людей, которые ежедневно сталкиваются с дряхлой, коррупционной, подавляющей любые экономические и политические свободы государственной машиной.
Клановое монополистическое государство, сложившееся в 90-е годы, выступает неисчерпаемым ресурсом для процветания коррупции. Поэтому борьба с коррупцией должна означать создание либерального государства со стимулирующей налоговой системой, независимыми от судебной и государственной администрации судами и прокуратурой. Необходимо создание системы европейского правосудия, функционирующей по принципу «справедливость-для-всех». Тогда силовые структуры не будут выполнять роль политического инструмента для устрашения общества и плодить «узников режима».
Однако власть становится на иной путь — сворачивания и ограничения пространства свободы. С институциональной точки зрения демократии в Украине стало меньше, но ментально украинцы стали ближе к демократии. Общество уже понимает, что свобода — не эфемерное понятие, в иерархии индивидуальных ценностей занимающее второстепенные позиции. И в этом заключается принципиальное значение первого года правления новой администрации: вследствие ее советско-ренесансной политики в обществе постепенно проступают контуры реальной повестки. Такая повестка формирует не политтехнологический, не манипулятивный, не симуляционный, а реальный общественный консенсус — требование от государства антикоррупционной, либеральной, правовой политики, демонополизации экономики. Реформы должны быть ориентированы на производство свободы — экономической, социальной, политической.
Новая власть вроде бы и уловила общественный запрос: социальная усталость от неопределенности, конфликтов, пустого пиара и бездействия со стороны политиков. Вместо либеральной, защищающей, правовой стабильности правящая элита предлагает подавляющую, прессующую, полицейскую стабильность. Дальнейшее сохранение, а тем более «строительство» полицейского государства и полицейско-олигархической экономики невозможно, поскольку исчерпаны экономические и социальные ресурсы постсоветской государственности, а общество приблизилось к грани самовыживания. Если общество и власть не смогут договориться, если консенсус между общественными требованиями и интересами элиты не будет найден, то есть не будет заключен общественный договор, то, как заметил Брюс Джексон, люди будут продолжать тихо ненавидеть власть и государство. А если общество не доверяет власти, то любые реформы обречены на провал.
Задекларированная властью пятилетка реформ может стать пятилеткой социальной и политической нестабильности. Перед элитами сейчас стоит задача удержать ситуацию под контролем, провести реформы сверху и не допустить революции снизу. Вместо проектирования управляемой демократии, несущей в себе потенциал нестабильности, необходима управляемая реформация, либерализация сверху. В противном случае ситуация может выйти из-под контроля, а новый Майдан уже не будет мирным, терпимым к власти и элитам. Он будет радикальным и сокрушительным для господствующих элит.
Начатые властью псевдоконституционные процессы направлены лишь на закрепление властных полномочий, но не на конституирование новой модели государственности. Реальный конституционализм означает переоснование государства, установление пределов его вмешательства в частную жизнь, экономику, предпринимательскую деятельность, СМИ. Государство как часть общества должно быть ограничено правом, индивидуальными правами и свободами, независимой судебной системой. И если олигархическая реформация 1990-х—2000-х была в основном ориентирована на реформирование экономики, то государственная машина, несмотря на прохождение конституционных циклов 1995—1996 и 2004—2006, осталась постсоветской по форме и советской по содержанию. Конституции образца 1996-го и 2004-го годов были лишь конституциями власти, так как формализировали элитные договоренности, в них были прописаны механизмы страхования рисков межэлитного взаимодействия. Необходима Конституция общества, задача которой как раз и состоит в ограничении, обуздании «всеобщего государства», гоббсовского Левиафана.
В условиях кристаллизации нового общественного контракта на историческую авансцену выходят две условные партии — партия демократии, права и партия власти, привилегий. Очевидно, что роль партии демократии и права могла бы взять на себя оппозиция. Но проблема украинской оппозиции в том, что она не столько альтернатива, сколько критическое дополнение к власти. Если оппозиция сконцентрирована исключительно на критике, то она автоматически принимает правила игры и кооптируется в режим. Вместо критической оппозиции и обществу, и государству необходимо альтернативная модель развития. Потому залог выживания оппозиции состоит в том, сумеют ли оппозиционные силы перевести общественный запрос в образ желаемого государства и сформировать альтернативный план институциональных реформ.
