Отныне в обсуждении вопросов глобализации появятся «до» и «после» восстания на площади Тахрир. И речь здесь идет не только о хронологии. Это событие стало вехой в одной из важнейших битв нашего столетия: противостоянии общественных моделей. Вот почему.
Уже несколько лет во всем мире слышны хвалебные оды в адрес так называемого «пекинского консенсуса». Эта элегантная формулировка описывает режимы, которые одновременно выступают за капитализм и однопартийную систему. Она представляется многим как наилучшее решение для развивающихся стран, рецепт экономического и социального подъема и интеграции в глобализированную экономику. Примером успешной реализации этой модели служит Китай, который стал на этой неделе второй по величине экономикой мира после США. Пусть китайцы и всегда воздерживались от «экспорта» своей модели, у «пекинского консенсуса» все же появились подражатели.
В России ей негласно вдохновлялся Владимир Путин, не оставила она равнодушными и многие африканские государства. И покорила соратников Махмуда Ахмадинежада в Иране. Ее без зазрения совести копируют в Азии и других уголках планеты. Беспроигрышный вариант зиждется на знаменитом китайском уравнении: свобода предпринимательства и авторитарная власть. Вот как это работает. Точно также считали в Египте, по меньшей мере до кровавой «неожиданности», которая произошла этой зимой на берегах Нила: восстания на площади Тахрир.
«Пекинский консенсус» расхваливали не только в развивающихся странах. В Европе и США нашлись эксперты, которые заявили, что именно он определит лицо будущего столетия. Вообще, автором этого выражения считается американский писатель и консультант Джошуа Купер Рамо (Joshua Cooper Ramo), который употребил его в конце 1980-х годов в противовес «вашингтонскому консенсусу»: максимально демократическая система управления, свобода предпринимательства и открытость границ для иностранных товаров и капитала - вот что Международный валютный фонд и американское казначейство продвигали как безусловно выигрышную модель для развивающихся стран и «десоветизированной» России и Восточной Европы.
Тем не менее, по мере роста числа достижений Китая «пекинский консенсус» начал выглядеть все убедительнее. Китай постепенно становился не только экономическим и военным, но и идеологическим противником США: у него была своя «мягкая сила», способность привлекать сторонников.
В развивающихся странах его модель побила карту «вашингтонского консенсуса»: она выглядела лучше приспособленной, нежели «западная» демократия, и смогла успешнее противостоять кризису 2008-2009 годов, который, кстати говоря, вызвал ее визави. Пустив корни в Египте, «пекинский консенсус» проявился следующим образом: капитализм и «мухабарат» (засилие спецслужб).
Политический авторитаризм на службе капитализма, при котором у государства остается решающая роль в экономике, против демократии и свободы предпринимательства в западном понимании этих понятий... Идеологическая битва века. Одна модель против другой. В таких случаях всегда находится американец, который выступает против своего лагеря и пророчит его неизбежный упадок в сенсационной книге. Нашего зовут Стефан Халпер (Stefan Halper).
Бывший дипломат и профессор Кембриджа, Халпер опубликовал в 2010 году блестящее эссе «Пекинский консенсус, или как китайская авторитарная модель станет доминирующей в XXI веке». Его главная мысль такова: Китай доказывает своим примером, что однопартийная система и свободное предпринимательство без политических свобод может быть жизнеспособной и мощной альтернативой американской системе управления государства гражданами.
Однако год спустя молодежь решила собраться на площади Тахрир, чтобы поколебать убежденность профессора Халпера и сообщить всему миру о своей точке зрения. Нельзя безоговорочно утверждать, что «пекинский консенсус» является панацеей. Что он способен обеспечить политическую стабильность на долгие годы. И что политический авторитаризм (даже если он способствует экономическому развитию) может обеспечить благополучие народа. У заслуг тираний Бен Али и Мубарака есть свои границы.
Справедливости ради нужно отметить, что китайцы никому не навязывают свою модель. Они занимаются экспортом товаров и услуг, а не идей. По этой причине нужно также с большой осторожностью относиться к параллелям, которые проводят между такими непохожими странами, как Китай и Египет. Тем не менее, это не отменяет важности того факта, что события на площади Тахрир получили минимальное освещение в китайских СМИ: прессе запретили публиковать любую информацию за исключением той, что предоставляло официальное китайское информагентство, не менее жесткий контроль был установлен и за интернетом. Как будто выступление египетской молодежи было чересчур вызывающим, по мнению пекинских властей.
В другой крупнейшей автократии нашего времени, путинской России, прессе оставили гораздо больше свободы. Ее мнение о восстании на площади Тахрир представляет большой интерес. «Несмотря на всю шумиху, которую наделали в прошлом году политические анализы о потере влияния демократической западной модели и росте популярности автократической модели (Китай, Сингапур и т.д.), история стоит не на стороне автократии, так как она страдает от нехватки легитимности и, значит, неустойчива по самой своей природе», - пишет газета The Moscow Times.
«Выступления пенсионеров в 2005 году и акции протеста в Калининграде в прошлом году были первыми предупреждениями для режима Владимира Путина. (...) Будем надеяться, что Кремль сможет извлечь нужные уроки из «жасминовой революции» в Тунисе и протестов в Египте, пока еще не стало слишком поздно», - пишет издание. Увы, полагает газета, «Кремль, кажется, уверовал в то, что россияне будут бесконечно терпеть нищенский уровень жизни, коррупцию и жестокость правительства». То же самое, вероятно, думал и Мубарак о египтянах...
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
«Пекинский консенсус» - это элегантная формулировка, описывающая режимы, которые одновременно выступают за капитализм и однопартийную систему. Она представляется многим как наилучшее решение для развивающихся стран. Примером успешной реализации этой модели служит Китай. В России ей негласно вдохновлялся Владимир Путин, не оставила она равнодушными и многие африканские государства.
