Все революции имеют свои собственные траектории, и любая попытка поместить то, что происходит на Ближнем Востоке, в контекст происходившего раньше, лишь убедит нас в таком выводе.
Тем не менее, у истории есть несколько полезных уроков. Первый - когда случаются революции, приходится терпеть беспорядки. Ни одна революция не переходит аккуратно и четко с улиц к мирному и стабильному новому мироустройству. Американская революция так и не упорядочилась до 1787 года - а в реальности до 1865. Франция вышла из эпохи высоких идеалов 1789 года и перешла к Царству террора, а потом к бонапартизму. После 1989 года вторая революция в России быстро перешла из стадии рыночного либерализма к клановому кумовскому капитализму и потом к узаконенному авторитаризму. Попутно сочувствующие, находившиеся вне революционного поля, впадали в уныние. Уильям Вордсворт поспешил во Францию («Блаженством было просто жить тогда»), но потом осудил милитаристский разворот революции и закончил на позиции ворчащего сельского консерватора.
Всем необходимо набраться терпения. На Ближнем Востоке мы имеем дело с чем-то новым. Мы знали, что думать о старых структурах власти на Ближнем Востоке, колеблющихся между полюсами автократии и исламизма. Но сейчас нам придется договариваться с новым источником силы: молодыми людьми, при помощи технологий связанными друг с другом и с внешним миром, чьи безысходность, бессилие и разочарованность по своей природе носят принципиально экономический характер, а не религиозный, антиколониалистский или националистский (по крайней мере, не в том смысле, чтобы желать выйти на улицу и кого-нибудь избить).
И хотя мы не можем знать, как эта новая сила самоорганизуется, или же кто захочет вобрать ее в себя, но экономическая природа этого недовольства ободряет. Если бы это был старомодный националистический мятеж, риск того, что он вскоре вступит в конфликт с интересами других стран был бы значительно больше. Но экономические реформы могут быть начаты (или ускорены) на Ближнем Востоке без того, чтобы этот процесс дестабилизировал отношения с другими странами.
Урок второй - стоит помнить о том, что лидеры конечно играют роль, но учреждения и институты важней. Некоторые из наиболее успешных примеров переходов к демократии в современное время - Испания, Индонезия - позволяют говорить о том, что у них не было очевидного харизматичного лидера. Но все успешные революции имеют институциональные структуры, которые дают возможность созреть основным установлениям. Порой это могут быть политические партии - как Африканский национальный союз в ЮАР или исторические социалистические партии в Испании и Португалии. Иногда это организованные, но неформальные группы, как например выступавшие в поддержку «Хартии 77» в Чехословакии. Иногда эту роль берет на себя религиозная группа, как это сделала церковь в Польше.
Когда институциональной структуры нет, революция идет неправильно или ее ход могут оседлать узкие группы, использующие ее в своих интересах, как это было в России после 1989 года. В Египте очевидно сильными структурами сейчас являются армия и «Братья-мусульмане». Они выражают все правильные мысли, но они придерживаются собственных программы действий и у них есть интересы, которые они будут защищать. А вот новая энергия молодых менее организованна, или, по крайней мере, менее организованна в том смысле, который делает более простым принятие на себя государственной власти.
И урок третий - если они хотят преуспеть и внести вклад в региональную и глобальную стабильность, революционные государства надо приветствовать в международных клубах. В случае европейских переходов от автократии в 1970-х и 1990-х поразительно, насколько важным оказалось обещание членства в ЕС и НАТО. Когда такого предложения не поступает извне, события могут пойти неверным путем. Существует убедительная теория, что большой ошибкой Запада, сделанной в 1990-х, было недопущение России к участию в международных институциональных механизмах.
Так что стоит спросить: что за предложение подобного рода может быть сделано постреволюционным государствам на Ближнем Востоке? И на Европе здесь лежит особая ответственность. Европейский Союз - самый близкий сосед арабского Ближнего Востока и естественный рынок для него. (В 2009 году объем торговли Египта с Европейским Союзом более чем в три раза превышал таковой с Соединенными Штатами). Если вы тунисец, алжирец или марокканец, вы хотите эмигрировать в Париж, а не в Питтсбург. Это футбольные общества, а не бейсбольные.
По правде говоря, для Европы оказалось очень трудным сделать широкий жест своим мусульманским соседям. Она колеблется по поводу членства в Евросоюзе для Турции. И закрывает свои двери для иммигрантов. Но три года назад президент Франции Николя Саркози высоко оценил выгоды, которыми обернулось бы появление средиземноморского сообщества, связывающего север с югом. Как многие из его идей, эта была несколько грандиозной, и на данный момент вызвала незначительный отклик в остальном Европейском Союзе. Но это не означает, что она была неправильной.
