По территориальной близости и степени вовлеченности европейских стран, войну в Ливии можно считать самой европейской войной после балканских событий. Как и в случае бывшей Югославии, где в 1999 году проводилась сначала воздушная, а затем и наземная операция по освобождению Косово, операция в Ливии началась только после того, как общественное мнение Запада достигло точки насыщения гуманитарной катастрофой этой страны.
Европейское сознание, а с ним и европейские правительства, не могли больше терпеть кровопролития у своих ворот.
Слободан Милошевич и Муаммар Каддафи допустили одну и ту же ошибку: спровоцировали это сознание, начав бомбардировку своего собственного народа. Оба дали лживое обещание не допустить больше кровопролития и прекратить огонь и не выполнили его. Оба прибегали к сходной демагогии, называя своих сограждан, стоящих к ним в оппозиции, «террористами». Оба использовали одинаковые методы борьбы с ними: этнические чистки, преследование, ссылки и бомбы.
В отличие от Косова, война в Ливии получилась более спонтанной. В первом случае целый год назревала дипломатическая напряженность, вводились санкции, ситуация накалялась постепенно. Этого времени было достаточно для подготовки военной операции. Самолетами НАТО была выполнена воздушная ее фаза. А через три месяца после «подготовки», повлекшей за собой тяжелые побочные потери, началась наземная операция.
Косовская операция имела план, структуру, командование и была выверена до мелочей. В Ливии все обстоит по-другому, однако если операция затянется и нужно будет наращивать обороты, придется прибегнуть к косовскому опыту. Однако имеются прецеденты и быстрого завершения военной операции. Так, в случае Японии во время Второй мировой войны поставленной цели удалось добиться с помощью одной только воздушной операции (правда, с использованием атомной бомбы). Если в Ливии придется проводить наземную операцию, все будет гораздо сложнее, чем мы ожидали сначала.
Есть у ливийской войны и положительные отличия. Несмотря на сомнения арабских союзников (в Косово роль сомневающихся всегда играли французы), сегодняшняя операция абсолютно законна. Конечно, косовская операция частично соответствовала требованиям международного права (ее можно поместить где-то между войной в Персидском заливе, отвечавшей всем международным нормам, и войной в Ираке, проведенной в нарушение всех норм), но проводилась она без санкции Совета Безопасности (заблокированной Россией), да и резолюция ООН появилась только 10 июня, за два дня до высадки танков. Можно сказать, что одобрение операции происходило по мере ее проведения.
Законность операции в Ливии имеет ключевое значение не только потому, что отличает «справедливую войну» от «несправедливой» и подтверждает действительность истощения дипломатических мер и пропорциональность применения силовых мер, но и потому, что дает моральное основание для ее проведения и упрощает присоединение политических сил к альянсу.
В отличие от косовских событий, ведущей скрипкой в ливийской операции на европейском уровне является Франция. Саркози вновь упрочил свои позиции. Германия остается в тени, робкая и нерешительная, как политический карлик. Мы снова наблюдаем вечную борьбу между мощной немецкой экономикой, цветущей на фоне сегодняшнего кризиса евро, и французской политикой, подкрепленной военной силой. Но этого недостаточно. Если Косово привело к появлению Пакта о стабильности на Балканах, Ливия должна заложить фундамент для переосмысления и возобновления евро-средиземноморского процесса, подорванного Парижем.
Пока сложно сказать, к каким новшествам приведет сегодняшняя операция, при условии ее успешного завершения. В случае Косова, военное вмешательство ускорило создание Международного уголовного суда (1998) и стало первой крупномасштабной операцией НАТО после полувека политики сдерживания, практиковавшейся высокими кабинетами. Североатлантический альянс превратился в своего рода хребет Европы. Кроме того, косовская операция стала первым случаем развертывания вооруженных сил Германии за пределами этой страны со Второй мировой войны. Ей же Европейский Союз обязан появлением фигуры министра иностранных дел Евросоюза. Наконец, она заложила принцип «гуманитарного вмешательства», искаженный последующими конфликтами.