Русское искусство коммунистических времен выдыхается

Хвост белки. Зуб волка. Листы золота. Льняное масло.

Все это вещи, которые Владимир Булдаков использует, чтобы создать результат мастерства современной алхимии: превратить обычную коробку из папье-маше в миниатюрный позолоченный шедевр, который расскажет историю святых, героев, фей или драконов.

Булдаков – из Палеха, русского поселка, история которого насчитывает уже 700 лет, поселка, где лавандовые луковицы куполов церкви возвышаются над покрытыми снегом домами, замерзшей рекой и березовым лесом в отдалении. Город известен своей красотой, но те редкие гости, которые сюда приезжают, едут за лакированными шкатулками, которые носят его имя.

Сейчас уникальный вид искусства, который возник в 1920-е годы после того как атеисты-большевики одобрили новый вариант, при котором мастера религиозной иконописи могли бы использовать свои таланты, пытается найти повод к существованию в капиталистическом обществе.

Если он полностью исчезнет, его чахлая жизнь станет живым свидетельством поворотов бурной российской современной истории. А Россия потеряет одну из своих знаковых побрякушек, продукт удивительно высоковалифицированного процесса.

В Палехе тонкая кисть 60-летнего Булдакова сделана из белки, пойманной в августе - если позже, то мех расщепляется. Он кипятит папье-маше в льняном масле, чтобы оно стало твердым. После раскраски и покрытия лаком он наносит крошечные пятнышки золота, замешанные с гуммиарабиком, и разглаживает поверхность зубом волка.

На завершение шкатулки уходит несколько месяцев. За свой непосильный труд он в случае удачи получит несколько тысяч долларов. Булдаков и его жена Наталья - мастера своего дела; менее талантливые художники с трудом выручают пару сотен долларов за шкатулку.

С падением спроса становится крайне трудно удержать дочь Ксению, чтобы она сохраняла семейную традицию, передаваемой по наследству уже пять поколений. Она училась палехской росписи шкатулок, но потом переехала в Санкт-Петербург, чтобы делать кукол в кукольном театре, что менее трудно.

«Со шкатулками это не имеет смысла, - говорит тридцатилетняя девушка, добавляя, что большинство представителей ее поколения думает так же, - очень немногие остаются… все хотя выбраться, тут все стесняет, ограничивает и вызывает скуку».

В советские времена палехские шкатулки были широко субсидируемым видом искусства, и делали их создателей относительно богатыми. Но в современные дни глобализации и вольного капитализма, когда нефтяные олигархи стали одними из самых богатых людей в мире, перспектива делать шкатулки при скромных заработках, которые снижаются год от года, становится все менее соблазнительной.

Даже молодые люди, которые, как Ксения Булдакова, вышли из палехской художественной школы, где преподает ее отец, сейчас работают разработчиками программного обеспечения, мультипликаторами, учителями и даже маникюрщицами, поражая клиентов сложными деталями, которые их опыт позволяет рисовать на ногтях.

Палех не одинок в списке известных российских ремесленных поселков - деревянные игрушки из Богородска, голубая майоликовая керамика из Гжели, железные подносы из Жостово, вот лишь некоторые из них - которые вскоре могут стать историей.

Тренд углубляется еще и тем, что традиционные русские стили в еде, в одежде, в танцах - тоже увядают. Уже сложно найти большие кирпичные печи для топки дровами, которые некогда были в каждом домохозяйстве. Они были неотъемлемой частью паровой бани и традиционной готовки, и когда им на смену пришли газовые плиты, «исчез целый класс традиционной российской еды», говорит историк еды Вильям Похлебкин.

Подростки меняют традиционные валенки на китайские кроссовки и смеются над традиционной народной музыкой и танцами; честолюбивые, желающие чего-то добиться музыканты предпочитают электрогитары и синтезаторы аккордеонам и балалайкам - истребляя ряды производителей последних.

Ремесленники винят в упадке российских ремесел, в основном, промышленную рецессию в стране, где заводы и фабрики не могут конкурировать ни со сложными современными западными технологиями, ни с дешевизной китайского производства.

«Матрешки теперь делают в Китае и привозят сюда», - говорит 54-летняя владелица сувенирной лавочки у стен Кремля София Панфилова, которая также раскрашивала эти матрешки больше двадцати лет.

Палехские художники не рекламируют свои работы из опасения, что их дизайн будет дублироваться при помощи печати высокого разрешения, наноситься на шкатулки и покрываться лаком. Один из художников, Николай Кукульев, вспоминает, как его дородный, с седой бородой отец Борис в раздражении выбежал из московского магазина сувениров, после того, как увидел там поддельную шкатулку со своим рисунком.

«Почему дедушка на меня злится? Я дам ему хорошую скидку на шкатулку», - сказал бизнесмен Кукульеву.

«Дедушка был ее автором», - парировал Кукульев.

Возможно, самым фатальным стало иссякший поток государственных субсидий. Палехская миниатюра возникла и процветала, потому что коммунистические идеологи выбрали ее живым примером, олицетворением советского искусства. Веками Палех был центром иконописи, но после большевистской революции 1917 года художники переключились на светские сценки и зарождающуюся коммунистическую пропаганду.

Советским лидерам льстило видеть самих себя изображенными в виде мучеников и святых. В те времена палехские мастера и другие центры ремесел пользовались благами, получали государственные награды, а также тщательное внимание со стороны официальных функционеров в области культуры, которые должны были одобрять каждый набросок.

По всей России поселки ремесленников часто являлись островками процветания, окруженными океаном убогих колхозов. Правительственная монополия также продавала большинство ремесленной продукции за границу или в специализированных магазинах для иностранных туристов.

«Продажи не были нашей головной болью», - говорит Максим Чуриков, директор фабрики Федоскино близ Москвы, которая, как и Палех, производит лакированные шкатулки, часто инкрустированные перламутром, серебром или золотом.

Распад Советского Союза в 1991 году принес художественную свободу, включая возврат к религиозной тематике, и беспрецедентный бум спроса на Палех, за палехскими миниатюрами гонялись зарубежные музеи и коллекционеры.

Но бум закончился, когда западный спрос на палехские шкатулки уменьшился. Лишь несколько ремесленных центров в наши дни могут похвастаться государственной финансовой поддержкой, что означает, что трудно выжить без близости к Москве, из которой приезжали бы автобусы с иностранными туристами и богатыми русскими отдыхающими. Палех – в 340 километрах (двухстах милях) к северо-востоку от столицы, пять часов езды по ухабистой дороге.

Возвращение к религиозной тематике тоже нанесло удар по палехским миниатюрам. Когда православная церковь начала вновь открывать тысячи церквей и монастырей по всей стране, спрос на иконы сильно вырос, и многие ученики палехской художественной школы занялись некогда забытым искусством.

Но палехские художники говорят, что иконы, которые приходится бездумно копировать с древних оригиналов, не оставляют пространства для творчества. «Есть опасность, что мы превратимся в школу иконописцев», - говорит директор школы Михаил Белоусов.