Сегодня, спустя 60 лет после своего возникновения Европейское объединение угля и стали выглядит как проект, который хоть и занимает свое место в послевоенной истории нашего континента, но у которого мало общего с сегодняшним днем. Тем более что вдохновение, сопровождавшее это начало европейской интеграции (развившееся в сегодняшний Европейский Союз) и возникшее благодаря опыту Второй мировой войны, вроде как исчезло. Достаточно сравнить утомительные и не вдохновляющие речи с саммитов ЕС сегодня с теми чувствами, которые весной 1951 испытывал, например, канцлер ФРГ Конрад Аденауэр. Жану Моне, который подготовил возникновение этого союза, он сказал: «Реализацию этого предложения я считаю своей важнейшей задачей. Если я смогу, то буду думать, что прожил жизнь не зря».
Пафос тех дней не был пустым. Несколько лет после мая 1945 демократические политики и в Соединенных Штатах ломали головы над тем, как сделать так, чтобы подобный ужас войны не повторился. Страх перед распространяющимся коммунизмом был сильным. Тем не менее, было очевидно, что две мировые войны друг за другом развязал вооруженный конфликт двух национальных государств, в котором каждый раз друг против друга вставали «наследственные враги» Германия и Франция.
Новым уникальным инструментом должна была стать экономическая интеграция, ведущая к интеграции политической. Идея Европейского объединения угля и стали в свое время представляла принципиальный переворот в политическом мышлении. До этого две ключевые державы в стратегически важных областях, дающих большую прибыль, рабочие места и производящих оружие, конкурировали так, что из-за этого они даже были готовы постоянно воевать друг с другом. Ровно 60 лет назад они договорились, что конкуренцию сменит сотрудничество.
Сегодняшние разговоры о том, что бы было, если бы еврозона разделилась на северную версию А, где была бы Германия, и южную версию Б с непростыми в плане бюджета государствами, только доказывают, что вопрос положения Германии в Европе, стоявшей у истоков европейской интеграции, не потерял своей актуальности.
Европейская интеграция перестала быть оправданной?
Сегодня Берлин и Париж, скорее, подозревают в том, что они хотят диктовать другим общие соглашения. Означает ли это, что первоначальные мотивы европейской интеграции потеряли свою актуальность? Разве сегодня все не перекрывают споры, кто и как будет участвовать в спасении той или иной страны, которая не в состоянии выплачивать высокие проценты своих собственных долговых обязательств? Не говорят ли попытки спасти тех или иных членов еврозоны о том, что весь проект в принципе изжил себя?
Эти доказательства могли бы быть убедительными, если бы то, свидетелями чего мы сегодня являемся, представляло что-то принципиально новое. В апреле 1972 члены тогдашнего Европейского экономического сообщества договорились о постепенной системе взаимосвязанных валютных курсов, о так называемой валютной змее. В мае того же года к ним присоединилась Великобритания, Дания и Норвегия. Через месяц Великобритания и Дания отказались от этой идеи и вышли, чтобы Дания в октябре вернулась обратно. В январе 1973 вышла Италия, через три месяца немецкая марка выросла на 3%, а в июне – еще на 5%. Спустя год из валютного тоннеля вышла Франция. Европейская валютная система начала работать только в 1979 году.
Причины проблем тогда были описаны словами, которые сегодня звучат очень знакомо: отсутствие политической воли стран-членов, их склонность выбирать индивидуальные решения, преследующие исключительно собственное процветание.
Подобные потрясения европейские государства переживали и в начале 1990-х годов прошлого века, когда родилось саркастическое определение суверенитета: суверенитет – это те 20 минут, в течение которых власти того или иного государства должны решить либо приспособиться к дальнейшей ревальвации марки, либо не обращать на нее внимания и нести убытки.
О суверенитете, которым часто злоупотребляют в контексте разговоров о европейской интеграции, нейтрально можно сказать так: объявить суверенитет легко, лишь бы те, кто рядом с вами, тоже воспринимали ваш суверенитет.
Что несколько десятилетий мира означают для истории?
Нынешние преимущественно экономические дебаты о евро затмевают главный смысл всего проекта, который был политическим – предотвратить вооруженный конфликт. Это положение, кажется, вычеркнуто. Потому что почему во всех кампаниях члены Евросоюза должны воевать?
Достаточно произнести слово «Балканы», откуда совсем недавно бежали тысячи человек и где десятки тысяч были перебиты. Во время холодной войны там не воевали, а по Югославии проносилось титовское «братство и единство». Этот лозунг националисты с легкостью стерли. Людей, которые тогда могли к новой надписи на доме в Сараево «Здесь Сербия» ночью приписать «Здесь всегда была почта, дебилы», нашлось слишком мало.
Здесь есть что-то существенное. Евронытье об интеграции упрекают в том, что это продукт социальной инженерии. Однако таблички с надписью «Крупнейший социальный революционер» повесить на шею, скорее, следовало бы тем, кто живет представлением, что сегодняшняя Европа на 100% защищена от войны и что изначальный смысл проекта интеграции уже не актуален.
Самый сильный аргумент в пользу попыток сохранить мир между европейскими государствами посредством их взаимосвязи предлагает консервативное, следовательно, скептическое видение истории. В течение 60 лет на нашем континенте не воевали. Но какой вес имеют несколько десятков лет в сравнении с историей? Вместо проекта европейской интеграции пока еще никто не предложил другой, сравнительно действенный рецепт.
То, чем когда были уголь и сталь, сегодня стали услуги
Можно ли сегодня найти параллели Европейскому объединению угля и стали? Одну – однозначно. Областью, где до сих пор действует больше всего ограничений и полная либерализация которой все еще не предвидится, являются услуги, которые сегодня в европейских странах, возможно, имеют больший вес, чем полстолетия назад добыча угля и производство стали. Это доказывает недавний бурный спор о либерализации услуг внутри Европейского Союза, в результате которого изначальное предложение было существенно урезано. Европейских политиков ждет их Родос, перед которым они будут либо сомневаться, как до сих пор, либо решатся его перепрыгнуть.
Самовлюбленный Евросоюз
Европейский Союз уже слишком долго занимается собой. С учетом растущей близкой конкуренции члены ЕС немного напоминают немецкие большие и маленькие государства в Европе 19-го века. Сегодня даже у такой экономически развитой страны, как Германия, нет шансов одной устоять перед набирающими силу мировыми державами. Европейская катастрофа в конце прошлого года в Копенгагене показала, к чему ведет объединение таких стран, как Бразилия, Китай и Индия. Тема, борьба с глобальным потеплением, в этом случае была не так важна, как вдруг вынырнувшее соотношение сил. Возможно, с пробуждением ото сна нам надо подождать до тех пор, пока Китай не попросит о более выгодных для себя таможенных пошлинах и обратится, прежде всего, к тем европейским странам, которым он недавно помогал выбраться из болота, покупая их долговые обязательства.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Евронытиков, сомневающихся в интеграции, упрекают в том, что это продукт социальной инженерии. Однако таблички с надписью «Крупнейший социальный революционер» повесить на шею, скорее, следовало бы тем, кто живет представлением, что сегодняшняя Европа на 100% защищена от войны и что изначальный смысл проекта интеграции уже не актуален.
