Второе создание Европы

“Второе немецкое чудо”, как его уже окрестили, процветает  во всей своей мощи и двусмысленной изолированности явления на фоне остальной Европы, все более разобщенной, велеречиво и зловеще поговаривающей о роспуске союза (cupio dissolvi). В то время как Германия отмечает свои экономические и социальные триумфы (годовой экономичеслий рост 5%, что  в два раза выше, чем в Америке, рост заработной платы и спроса, снижение безработицы, новый рост в автомобильной промышленности, сильнейшее увеличение экспорта в Китай), другие страны Европейского союза переживают удар за ударом, не в состоянии поддерживать необходимые параметры для стран–членов союза (экономические критерии, принятые в Маастрихтском соглашении, стабильность евро, солидарность с периферическими странами–участницами союза, особенно с Грецией и Португалией, которые чахнут в реанимационном зале, все еще не зная, что их ждет: возрождение или эвтаназия.

О волну движения крайне правых, которые отрицают необходимость существования Евросоюза, дробятся шенгенские соглашения. Эти соглашения, между прочим, имели глубокое символическое значение. Они должны были свидетельствовать о примирении целого континента со своей историей, где люди и материальные ценности могли бы  передвигаться свободно: без таможен, пошлин, пропускных пунктов, пограничников, в общем, без  линий Мажино и Зигфрида.

Все началось со справедливого решения Италии, вовлеченной в бесконечную войну с Ливией, на которй настаивала Франция, о выдаче европейских видов на жительство двадцати тысячам беженцев из Туниса. В ответ французы вместе со своими датскими и бельгийскими коллегами, заботливо поддержанными Европейской комиссией, нарушили критерии договора в Шенгене. Граница в Вентимилья была заблокирована. Эта акция приводит на память изоляционистский дух линии Мажино, который силовые ведомства Парижа прежде не проявляли. Будет уместно заметить, что “война с гуманитарными целями”, участвовать в которой более не Каролингская Германия отказалась, была развязана Саркози, который в свое время пытался продать Каддафи те же самые самолеты–истребители “Рафаль”, которые сегодня осуществляют бомбардировки казематов полковника в Триполи.

Цепная реакция, вызванная североафриканскими событиями, сопровождающимися необъяснимыми восстаниями и неостановимым массовым исходом, фактически ведет к закрытию европейских границ. Французские, фламандские, голландские, датские, финские, шведские популисты антиевропейской направленности нападают и шантажируют  соответствующие умеренные правительства своих стран, напуганные возможными результатами предстоящих выборов. Достаточно подумать о том образе Европы, который возникает после заявлений Венгрии, с января возглавляющей президентство Евросоюза. Виктор Орбан, авторитарный премьер–министр недвусмысленно заявил из Будапешта: “Мы не верим в Европейский союз, мы верим в Венгрию. Для нас работа в союзе будет иметь значение только в том случае, если это будет выгодно для Венгрии”.

Сомневаюсь, что обогатившаяся Германия, которая извлекла немалую выгоду из европейской интеграции, захочет или сможет стать спасительным локомотивом Евросоюза, который дал течь со всех сторон, который ежедневно отступает на шаг назад по направлению к национальному государству, вместо того чтобы двигаться к провозглашенному будущему транснациональной конфедерации. Локомотив этот в своем роде робкий, неуверенный, лишенный решительного континентального компаса. Он предпочитает передвигаться по надежным рельсам внешней торговли, а не идти навстречу опасностям внешней политики.  Для него достаточно на сегодняшний день союза со следующими за ним поляками, (экономический рост в Польше приближается к показателям Германии и составляет 4%), литовцами, эстонцами, латышами, чехами и словаками. В общем, речь идет об “особом пути”, который в современном неагрессивном значении может напомнить курс второго рейха времен Бисмарка. Осторожнейшая канцлер Меркель, которую в Германии считают первой среди равных, а в странах Восточной Европы – кем–то вроде императрицы: мирной и богатой главы обновленного восточного курса («Drang nach Osten»). Сегодня принято говорить, что в Европе четыре скорости. Точнее было бы сказать, что их двадцать семь. Это слишком много, что может привести к параличу из–за избытка раздробленности. Правда же заключается в том, что Европа, соответствующая замыслам Шумана и Аденауэра, Де Гаспери и Мартино, договорам Маастрихта и, наконец, Лиссабона, больше не функционирует. Отныне Европа после долгого и мучительного периода находится на грани самороспуска. К сожалению, в самых амбициозных исторических построениях тени являются составляющей частью партитуры.

Как же их преодолеть? Пассивно принять анахронизм возвращения к прошлому? Или же перестать созерцать как в гипнозе результаты германского чуда и подумать о том, как достичь второго европейского чуда? Отныне те, у кого есть глаза, видят, что нет другого пути, как второе возрождение Европейского союза после неизбежного и предстоящего распада первого. Может быть, следует пересмотреть отправную точку и отталкиваться уже не от экономики, но в основном от политики.