Ностальгия по будущему

Совсем недавно фантастический сюжет одной из гоголевских повестей трансформировался в реальность, притом в поразительных подробностях.

Помните, как некий майор Ковалев, он же коллежский асессор, внезапно обнаружил пропажу носа на своем лице, а тот принял человеческий облик и отправился странствовать по Петербургу?

Времена меняются, да и депутат парламента – это вам не какой-то там коллежский асессор, а расстояние между Украиной и Америкой поболее того, что преодолевал гоголевский Нос.

Поэтому «правительство обратило внимание» и дискуссия на тему, можно ли оказаться и в Америке и голосовать в сессионном зале Верховной рады одновременно, была нешуточной. В результате даже возникло ноу-хау – сенсорная кнопка. В ответ на то, как очевидное невероятное стало невероятно очевидным.

Однако, где гарантия, что и в следующий раз, когда опять не хватит голосов для принятия важных решений, ситуация не повторится, как уже бывало? Вполне могут найтись доброхоты, способные «выручить» коллегу каким-то иным непарламентским способом.

Но это, простите, уже не мистика, а чистое шулерство...

Едва были написаны эти строчки, как гоголевский сюжет приобрел несвойственный ему зловещий смысл: на этот раз парламентарии проголосовали вместо депутата, которого уже не было в живых!

Как же избавиться от уже ставшего привычным ощущения пребывания в театре абсурда? Крикнуть: «Автора!»? Но разве не каждый из читающих эти строки пребывает в нем то в качестве зрителя, то в качестве актера. Попеременно. Иногда нетвердо зная свои роли, но с твердым ощущением «жанра» происходящего. Особенно после осознания того, что текст-то знакомый – свой, авторский….

Вспомним одинокий возглас женщины во время телетрансляции недавних событий на Майдане: «Пускай придет к нам Гавел, а лучше – Пиночет!».

Подобные ностальгические нотки, увы, звучат все чаще, по мере того как возрастает всеобщий хаос и страх перед будущим.

К счастью, представление о сильной власти у большинства сограждан уже не ассоциируется с идеологией тоталитаризма. Те из них, кто первыми пришел на Майдан, чтобы защитить свои экономические права, обнаружили такую готовность к самоорганизации, которая служит основой для развития гражданского общества, существенно меняя функции властных структур и способы их взаимодействия с гражданами.

И все же надо признать: Украина находится у последней черты, отделяющей от возможных социальных потрясений. И чем увереннее звучат реляции правительства о грядущих экономических, административных и прочих реформах (безусловно, необходимых), тем хуже всем живется, тем острее ощущение кризиса – экономического, политического и духовного.

События 9 Мая во Львове были спровоцированы не только властью, но и отсутствием национальной идеи, моральной почвы, способной объединить людей разных поколений, независимо от их политических симпатий и антипатий.

Свобода досталась Украине раньше, чем она оказалась способной воспользоваться ею для достижения всеобщего блага, а психологические травмы, нанесенные обществу тоталитарным режимом, все еще слишком свежи и глубоки.

Вот почему сейчас особенно важно найти те нравственные ориентиры, которые помогут украинцам осознать себя.

Действительность убеждает в том, что свобода и национальная независимость вне тех высших ценностей, для реализации которых они необходимы, не могут сделать человека счастливым.

Это хорошо понимал Достоевский, размышлявший о «романе русских мальчиков с идеей» задолго до того, как она претворилась в жизнь. Трагические предчувствия не обманули его: идея, в конце концов, оказалась для них неизмеримо важнее человеческой жизни, потому что носители ее проповедовали нравственный нигилизм и пытались мифологизировать историю.

Фетишизация идеи превратила ее в догму, враждебную человеческой природе и самой жизни с ее многообразием, текучестью и непредсказуемостью. И это, пожалуй, одна из причин, по которым благими намерениями вымощена дорога в ад...

Национальная идея не может быть наполнена конкретным содержанием, если перспективы будущего не будут осмыслены в контексте прошлого и настоящего. Однако, как снова не впасть «в рабство у будущего» при равнодушии к настоящему и забвении прошлого?

Особенно живя в стране, где многие поколения сначала разрушали старый мир «до основанья», а затем в муках строили мифическое будущее, жертвуя реальными ценностями настоящего, а нередко и самой жизнью?!

Привычка многим жертвовать во имя светлого будущего передавалась из поколения в поколение, поэтому пропаганда «здорового образа жизни» не побуждала заботиться о здоровье – если у человека нет ощущения ценности жизни, то нет и ответственности за нее.

История Украины полна таких социальных потрясений и нечеловеческих страданий, которые не могли не отразиться на личной истории каждого. И хотя они не смогли уничтожить жизнеспособность нации, но в значительной степени способствовали уменьшению ценности человеческой жизни в сознании людей.

Идеологи тоталитарного режима формировали культ сильного человека, лишенного права ошибаться, сомневаться, менять свое мнение, образ жизни… Ему не прощали инакомыслия, он должен был идти всегда в ногу со всеми – неважно, вперед или назад. К тому, кто имел смелость оставаться собой, часто относились с подозрением. Так происходило блокирование личностных потребностей, внутренней свободы и инициативы.

Поскольку главным постулатом идеологии было – сейчас лишения и трудности, зато потом, в далеком будущем, дети и внуки будут счастливы, – целью каждого было получить лучший результат.

Результат оказался важнее процесса. Поэтому процесс замалчивался, не анализировался и был неинтересным. Это часто определяло межличностные отношения в группе: у одних возникало желание спрятаться за кем-то более успешным и даже воспользоваться его результатами, у других – желание командовать, что всегда означало диктовать и подавлять.

Постепенно обесценивался не только процесс человеческой деятельности, но и самое человеческое существование, сама жизнь как процесс. В ней все больше недоставало того, о чем писал Пастернак:

«Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя, – подробна».

Не принято было говорить не только о «зги загробной», но и о подробностях человеческой жизни, без которых она превращается в некий бездушный механический процесс.

Достаточно вспомнить теорию бесконфликтности в искусстве, бесчисленные «производственные» романы. И, наконец, сильный человек не должен был поддаваться жалости к слабому.

Со школьной скамьи твердили: «Надо уважать человека! Не жалеть..., не унижать его жалостью... уважать надо!». Многие поняли эту реплику горьковского персонажа пьесы «На дне» слишком буквально.

Однако украинцы оставались верными своим национальным традициям: в самые трудные годы люди не теряли способности сочувствовать чужому горю, жалеть тех, кто нуждался в сострадании, помогать страждущим.

Предпочтение коллективных ценностей ценностям индивида, его экзистенциальным правам, было основным нравственным постулатом общества, подчиняющим себе все сферы жизни, включая те, что по самой своей природе нуждались в определенной автономии, – семейное воспитание в том числе.

На смену семейному воспитанию пришло государство со своей идеологией, жесткой регламентацией поведения ребенка, и это в значительной степени способствовало формированию авторитарного стиля отношений родителей с детьми.

Притом естественная потребность личности принадлежать к группе вполне укладывалась в модель советской школы и ее октябрятско-пионерско-комсомольской начинки.

Если убрать идеологическую терминологию и переориентировать направленность такой детской деятельности, ее цели и задачи, то мы получили бы замечательные образцы коллективного дела: работа над стенгазетами, поисковая работа, туристские походы, помощь пожилым людям, развитие талантов, знакомство с профессиями…

Однако было еще то, что глубоко укоренилось в нескольких поколениях советских людей с самого детства: его величество результат. А если он выходил не таким блестящим, как хотелось (особенно взрослым), то значит и вся деятельность была ненужной, ошибочной, неправильной.

Зачастую веселая детская жизнь подменялась родительской, а потом и профессиональной помощью, чтобы «выглядело» лучше, чтобы «первое место», чтобы «честь коллектива»...

А то, что именно сам процесс такого детского коллективного творчества и сама бурная жизнь такой творческой группы интересны и полезны, так как они помогают становлению личности, дают ощущение причастности, развивают человеческие отношения и таланты, никого не интересовало.

Так постепенно происходила девальвация коллективных ценностей, отождествляемых многими с идеологией тоталитаризма.

На самом деле «во всех нас живет стремление быть причастными к некоему надличному «мы». Желание принадлежности так же неискоренимо из природы личности, как и стремление к самоутверждению», – писал Сергей Левицкий в своей «Трагедии свободы».

В самом широком смысле – это врожденная потребность личности в трансценденции, стремление к единству не только с отдельными группами, сообществами, но и со всем человечеством, с целым мирозданием.

Потребность в причастности к надличному «мы» трансформируется в различные формы солидарности, закрепленные народной традицией, как, например, традиция толоки, сохранившаяся до сих пор в некоторых областях Украины.

Вместе с тем между личностью и обществом во все времена существовало известного рода напряжение, вызываемое сознанием собственной уникальности и одновременно связи с другими людьми.

Означает ли это, что гармоничные отношения личности с обществом невозможны? Какова истинная роль коллективных ценностей в человеческой жизни?

Одному из выдающихся мыслителей ХХ века, Бахтину, принадлежит идея «автономной причастности» как системы отношений, в которой человек чувствует себя свободным, опираясь на свою феноменологию, свое личное пространство, и одновременно находится в диалоге с социумом, с природой, с культурой, с жизнью во всех ее проявлениях.

В этом случае возникает необходимость личной ответственности каждого за все, что происходит в социуме и в целом мире; человек чувствует себя причастным ко всему мирозданию, оставаясь самим собой.

Что же все-таки осталось в украинцах от тоталитарного прошлого? Неспособность (или страх?) взять на себя ответственность; неверие в собственные силы; боязнь (или стыд?) совершить ошибку; признаться в том, что не знаешь, как действовать; нетерпимое отношение к оппонентам; неумение конструктивно критиковать и воспринимать критику и многое другое.

За последние 20 лет стало понятно, что гораздо легче уничтожить памятники, чем избавиться от тоталитарного духа внутри себя.

Но так ли уж безнадежно положение? Думается, что нет, ведь все еще живет то, что никакая идеология не смогла уничтожить: милосердие, тяга к духовности, к культуре, уважение к коллективным ценностям, стремление к самоидентификации.

Последнее невозможно без освоения личностью этноистории народа, культурного наследия прошлого, народных традиций и обычаев. В обществе растет осознание ценности исторической памяти как стимула и почвы для формирования нравственных идеалов. Это и реакция на издержки общецивилизационного процесса глобализации, и стремление глубже осмыслить национальную идею, и потребность, в конечном счете, – соединить «распавшуюся связь времен».

За последние двадцать лет выросло новое поколение, более свободное, раскованное, умеющее критически мыслить, более уверенное в себе. Это они создали первые дебатные клубы, учредили этнофестивали и волонтерские движения. Это они проявляют неравнодушие и помогают детским домам.

И это только некоторые реалии настоящего, дающие надежду на окончание спектакля в театре абсурда и затихание щемящей ностальгии... нет, не по тому прошлому, которое не состоялось, а по будущему, которое уже бесповоротно наступает.