Я начала учить русский. Собственно даже не знаю почему, наверное, чтобы почувствовать атмосферу ГДР. В классе я сижу рядом с германистом-полонистом Маркетой из Остравы, она тоже не знает, почему учит русский:
— Слушай, а почему ты собственно учишь русский? – спрашиваю я ее после нескольких занятий.
— Не знаю, потому что учу польский.
— А я тоже думаю, что, наверное, сделала глупость. И я ужасно не люблю русских.
… то есть не то что бы у меня так много предрассудков, но «типичного русского» я, к сожалению, представляю как империалистического Владимира (не только Путина, а скорее, одного некритически самоуверенного молодого человека, с которым, к сожалению, я имела честь познакомиться). Помимо того, что он был в принципе странным и писал для газеты, которую якобы не читают те, кто зарабатывает меньше 10 миллионов рублей в месяц (я уже не помню, что это была за газета, наверное, «Коммерсант» или что-то такое), он утверждал, что Белоруссия никогда не существовала и что белорусы ощущают себя настоящими русскими (это мы, возможно, еще увидим, когда падет Лукашенко, а он чем дальше, тем больше теряет почву под ногами), что украинский – это просто диалект русского и т.д. и т.п. О Чехии и чешском он, к счастью, свою точку зрения не высказывал.
… напрасная работа, все мы дипломаты своих стран. Я всегда стараюсь говорить себе: «Девочка, держи себя в руках, потому что вдруг ты первый и последний чех, которого эти люди когда-либо встречали и встретят?».
И мы сидим с Маркетой на русском рядом друг с другом, и, взглянув на кучу бумаги передо мной, мой «учебник», она говорит:
— Да, я вижу, ты тоже типичная экономная чешка с отксеренным учебником.
— Ну да, классика.
Во время занятий я иногда через плечо смотрю в ее копию учебника.
— Что такое?
— Да у меня тут плохо пропечаталось, и следующего урока у меня нет.
— Так ты, я смотрю, еще большая чешка, чем я.
— Ну, я на уровень выше. Я русская.
В любом случае мы уже выучили необходимые фразы на русском:
«Olga živjóť v górodě. U něj mož, djéti, dvuchkomnatnaja kvartýra, vóda i telefón»
«Jejó bábuška živjóť v děrévni. U něj malenkaja penzíja, agaród i kůry»
Но я опять должна признаться, что испытываю слабость к такому советскому пафосу, которым на вас веет от пионерских песен, таких, как «Pusť vsegdá budeť solnce», которые на занятии нам включает пани учительница.
Наверное, меня все это задело много лет назад во время великолепного турне на автобусе вместе с хором Radost Praha по маршруту Прага – Белосток – Каунас – Рига – Петербург. Я ничего не могу с этим поделать: от этих песен с широчайшей русской душой у меня появляются слезы (о широкой русской душе нам когда-то рассказывали на чешском). В этом отношении мы с Маркетой разные: она все эти пения русских песен всем классом саботирует.
Зато во всем остальном мы соглашаемся. Это странно. С кем-то вы знаете друг друга несколько лет, и все равно вам нечего друг другу сказать, а с кем-то – совсем не знакомы и при этом сразу рассказываете столько личного, потому что вам кажется, что этот человек вас просто понимает. Потому что ему не надо бесконечно объяснять, почему вы такие, какие есть, и что вы делали последние 25 лет (плюс минус).
— Все равно эти иностранцы совершенно не такие, как чехи, — разговариваем мы по дороге на обед.
— Однозначно. Никаких маменькиных любимчиков. Никаких обязательных теплых ужинов.
— А когда они говорят на иностранном языке, они кажутся гораздо более интеллигентными, да?
— И не говори. Мне любой кажется, по крайней мере, в два раза интеллигентнее среднего чеха.
И немного личного среди шуток:
— Так как все закончилось?
— Да никак, закончилось. Он все закончил.
— Ну и дурак. Он об этом еще пожалеет.
— Конечно. Еще поплачет, как говорит мама.
— Потому что он упустил женщину своей мечты.
— Да.
— С которой ему никогда не было бы скучно.
— Да.
— И с которой он бы никогда не наелся.
— Это второстепенно. Не хлебом единым жив человек…
— Ну что, еще тысячу таких встретишь.
(Только в такую минуту тысяча других не нужна, потому что нужен только один. И особенно, когда конец пришел раньше, чем закончилось опьянение от совершенства, после которого последует несколько месяцев размышлений о том, что именно это был идеал и что, по сравнению с ним, все остальные так себе…)
— И теперь из-за него я еще и подохну от русского, durak jeden. (для молодого поколения: «дурак»)
— Не подохнешь, я в тебя верю.
— Да, как-нибудь справимся. Все равно достаточно взять чешское слово и добавить к нему какое-нибудь странное окончание.
— Знаю, этот твой schreckliches Tschechisch. Видела уже, как это работает…
— Эй, nebojsja ničevo, как-нибудь напишем. Нам еще только не хватало от русского подохнуть…
PS. Спасибо пани Игрейн (Ygrain) за исправление транскрипции русского. И чтобы мои ошибки не мозолили глаза тем, кто знает русский, привожу исправленный вариант:
Oĺga živjót v górodě. U nějó (nijó) muž, d´éti, dvuchkómnatnaja kvartíra, vodá (vadá) i tělefón.
Jejó (jijó) bábuška živjót v děrévně (dirévni). U nějó máleńkaja pénsija, ogoród (agarót) i kúry.
