Арабская весна через призму постсоветской истории

Когда Хосни Мубарака вкатили в клетку в зале суда, а он, прикрываемый сыном от камер, судорожно прохрипел со своей ставшей тюрьмой кровати, что не признает себя виновным, Египет, похоже, продемонстрировал миру кульминацию своего революционного сдвига: фараон перед судом народа. Но у меня в тот момент возникла мысль о совсем другом человеке: российском авторитарном лидере Владимире Путине. Пока Ближний Восток с трудом осознает, насколько быстро могут пасть его могущественные правители, Путин деятельно думает о своем возвращении в президентское кресло, позируя с полуодетыми девицами и устраивая разнос США за то, что они «паразитируют на мировой экономике». Очень похоже на строки из советского сценария; да так, по сути дела, оно и есть.

Революции не всегда заканчиваются там, где начинаются.

Двадцать лет назад в августе Советский Союз переживал подобие арабской весны. Страна была полна молодого демократического задора и оптимизма, надеясь на будущее, освобожденное от централизованного планирования и мертвой хватки одержимого собственной безопасностью авторитарного государства. Однако более половины того времени, что прошло с момента августовского путча 1991 года, по сути дела, положившего конец Советскому Союзу, Россией правит бывший полковник КГБ Путин, произнесший знаменитую фразу о том, что распад СССР стал «величайшей геополитической катастрофой 20-го века».

Это замечание стоит вспомнить сегодня, причем не только в связи с новой эпохой революционного брожения на Ближнем Востоке, но и в контексте послереволюционных событий в России, которая сохранила чрезмерную геополитическую значимость в мире, где ее огромные энергетические ресурсы, стратегическое местоположение, ядерные ракеты и право вето в Совете Безопасности ООН слишком важны, чтобы игнорировать эту страну. Такая Россия, может, и имеет значение, но эта страна спустя два десятилетия после оплаканного Путиным распада Советского Союза  все еще плывет по воле волн, не имея четкого политического курса. На всем постсоветском пространстве американская неправительственная организация Freedom House не нашла ни одной страны, за исключением прибалтийских государств-членов ЕС, которые сегодня заслуживают более высокое звание, чем «частично свободные». Выборы там – сплошное мошенничество и притворство; экономика этих стран либо полностью зависит от ресурсов, как в богатой нефтью России и изобилующем природным газом Азербайджане, либо находится в отчаянном положении, как на суматошной Украине или в изолированном от внешнего мира Узбекистане. А как же насчет той революции, которая привела их к такому положению?

Она не только непопулярна, но и совершенно не понята. Мы на Западе имеем обыкновение смотреть на распад Советского Союза  как на прорыв в сторону свободы и демократии, который со временем приведет к созданию лучшего и более открытого общества, несмотря на вызывающие сожаление крайности ельцинской эпохи с ее хаотичным государственным управлением и бандитским капитализмом. Но не так смотрят на это россияне, причем даже те, кто поддержал революцию 1991 года.

Одним из ее сторонников был Геннадий Бурбулис. Этот высокопоставленный помощник Ельцина времен путча был философом, а стал демократическим реформатором. Он верил, что Россия пойдет иным путем. Но задумайтесь над его язвительными замечаниями в специальном выпуске редактируемого мною журнала Foreign Policy, который посвящен распаду Советского Союза. «Путч 1991 года, - пишет он, - стал политическим Чернобылем для советского тоталитарного режима. Подобно разрушению неисправного ядерного реактора, провалившийся путч взорвал страну, разорвав ее в клочья и разбросав радиоактивные остатки советской системы по всей ее территории …. Он разрушил надежды на возникновение демократической России еще до начала этого процесса».

Между тем, всем нам надо подумать, почему российская революция разразилась именно тогда. Прошли десятилетия, а вопрос этот остается без ответа, как и сегодняшние споры о том, почему принесший себя в жертву тунисский торговец фруктами или протестовавшие на площади Тахрир студенты вызвали к жизни революцию, в то время как многочисленные  оскорбления и унижения со стороны  коррумпированного и репрессивного режима к такому результату не привели. Что касается России, то, как пишет в специальном выпуске Foreign Policy выходец из Советского Союза  и биограф Бориса Ельцина Леон Арон (Leon Aron), «все, что вам кажется известным о распаде Советского Союза, неправильно». С коммунистическим режимом покончил не бряцавший оружием Рейган, не крах нефтяных цен, не огромные военные расходы на проигрышную советскую войну в Афганистане. Да, все эти проблемы создавали трудности Советскому Союзу в последние дни его существования, но опять же, давайте вспомним запоминающееся высказывание Питера Рутланда (Peter Rutland): «Хронические болезни, в конце концов, не обязательно смертельны». Нет, утверждает Арон, это радикальный прорыв в сознании, «интеллектуальный и нравственный поиск самоуважения и гордости за несколько коротких лет опустошил могущественное советское государство, лишил его легитимности и превратил в обгоревший каркас, который рухнул в августе 1991-го».

И тем не менее, актуальной и имеющей отношение к сегодняшнему дню эту революцию сделало то, что случилось позднее. Как глубокомысленно замечает Арон, этой приливной волны «могло оказаться достаточно для разрушения одряхлевшего режима, но не для уничтожения одним махом глубоко укоренившейся авторитарной политической культуры страны. Корни демократических институтов, порожденных нравственно заряженными революциями, могут оказаться недостаточно глубокими, чтобы сохранить функционирующую демократию в обществе, где слишком слабы традиции самоорганизации и самоуправления». Вот почему путинизм оказался настолько привлекательным. Когда на десятом году революции к власти пришел бывший шпион, он пообещал вновь превратить Россию в великую державу. Внимание, активисты арабской весны: притащить старого диктатора в суд намного проще, чем удержаться от создания условий, порождающих нового властного правителя.

Поэтому сегодня в Египте мы видим не только Мубарака, которого возят в суд на каталке, но и противостояние между начавшими на Тахрире революцию студентами-активистами и армейскими генералами, бывшими опорой режима Мубарака, а сегодня ставшими оплотом нового правительства. Мы видим разрушенную экономику, массовую безработицу, рост межрелигиозной напряженности и огромную неопределенность в вопросе о том, возможны ли вообще в этой стране по-настоящему свободные и честные выборы – а если возможны, то будут ли их результаты способствовать улучшению условий жизни людей, что было первопричиной революции.

А что в России спустя два десятилетия? Беседуя со мной позавчера, Арон предъявил очень нерусский аргумент: оптимизм. Вспомните французскую революцию 1879 года, сказал он. Понадобились наполеоновские войны, террор, Реставрация, понадобились многолетние уличные баталии, прежде чем французы смогли вернуться к изначальным идеалам революции 1848 года. «У Франции на это ушло 50 лет, - сказал мне Арон. – а в России прошло всего 20».