За примерами далеко ходить не нужно. Так, Германия сохраняет доминирующее положение, которое позволяет ей блокировать обсуждение одних вопросов и продвигать другие. Франция пытается использовать свой главный ресурс, интриги (их главный инструмент - это дипломатия), чтобы проложить себе путь в нестабильной обстановке, которая в любой момент может обернуться не в ее пользу. Великобритания с беспокойством смотрит на бурю в Европе, однако она вынуждена бороться и с серьезными внутренними проблемами, тогда как в США дела обстоят еще хуже, и поэтому ждать помощи с другого побережья Атлантики не приходится. В Испании духовная гражданская война «возмущенных», которую породила неустойчивая ситуация в экономике, лишь подчеркивают трудности, которые подталкивают ее к обрыву. Скандинавские страны, Нидерланды и Бельгия, которая страдает не от географического положения, а от географии национального самосознания, все так же богаты, но слишком сильно связаны с системой, чтобы не проявлять беспокойства. Греции выпала роль паршивой овцы Европы, от которой с легким сердцем отказались турки. Мнение новичков с востока Европы, которые были так рады оказаться в союзе, никого особенно не интересует в независимости от их положения: слабых экономик Румынии, Болгарии и Венгрии или же в целом неплохо справляющихся с ситуацией Польши, Чехии, Эстонии и Латвии.
Перед Россией же стоит структурная дилемма, которая связана как с ее межконтинентальным расположением, так и чрезмерной зависимостью от экспорта сырьевых ресурсов. Она одновременно обособлена от Европы и связана с ней, и переживает экономический кризис под собственным, нередко деспотическим соусом. В центре урагана, разумеется, находится Швейцария, которая страдает от прочной как никогда позиции франка, и пытается исправить ситуацию радикальными мерами.
С такой точки зрения проект единой Европы уже можно считать успехом, несмотря на угрозу для его валюты в результате кризиса: если бы ЕС не существовало, мы бы уже наблюдали мобилизацию войск на границах государств, тогда как сегодня все конфликты перешли на финансовый и экономический уровни.
Британский историк Тони Джадт (Tony Judt) утверждал, что те же самые экономические условия, что привели к войне в 1939 году, стали залогом экономического взаимопонимания в 1950-х годах. Зависимость европейских стран от немецких ресурсов и зависимость Германии от рынков соседних стран послужили первыми кирпичиками в основании ЕС. В своей монументальной книге о Европе после 1945 года Тони Джадт цитирует ироничное замечание представителя американских властей по поводу таможенных союзов и других торговых послаблений, которые установил Гитлер во время войны: «Единственная проблема с планом союза в том, что принадлежал Гитлеру». После 1945 года союз принял форму своего рода договорного брака все большего числа государств, который выстроился вокруг стремления Франции убедиться в том, что сильная Германия больше не сможет ей навредить, и желания Германии вновь добиться признания на европейском и международном уровне. Именно по этой причине Париж и Берлин называют движущей силой Евросоюза, а ЕС - результатом французских политических решений, подкрепленных мощью немецкой экономики. Такая ситуация объясняет и жалобы Германии на то, что Европа обходится ей слишком дорого.
Думать и говорить подобное – почти то же самое, что заявить, что ЕС можно купить на рынке и что у нас может быть «больше» или «меньше» союза, как это следует их произошедших летом взлетов и падений кредитных рейтингов. Плоскость, в которой в настоящий момент обсуждают ЕС, обесценивает его как политический проект, так как касается одних лишь его экономических показателей. Вообще, дорого приходится платить именно за сохранение нынешнего статус-кво, то есть Евросоюза как межправительственной организации с зачаточными признаками федерации. Все это вписывается в послевоенные страхи, но не соответствует стремлениям его основателей, у которых были куда более смелые планы!
Возможно, некоторым следует вспомнить, что союз - это не неподвижный объект, который на определенном этапе развития можно «заморозить» с помощью специальной стратегии. Пусть некоторые страны явно доминируют, а залогом согласия (как и прошлых разногласий) служат экономические интересы, здесь существует значимый культурный, интеллектуальный, политический и демографический капитал, который развивается и указывает на современные трудности: засилье бюрократических процедур, дробление бюджетной и социальной политики по национальным направлениям (хотя вопросы поднимаются на глобальном уровне), различия между представлениями руководства и реальной действительностью. Все это говорит об отсутствии более тесной и полной интеграции, которая сводит на нет национальные страхи. Тем не менее, этой интеграции (чаще всего речь заходит о федеративной системе) нельзя добиться лишь введением общих законов, стандартов и процедур, или требованием от греков превратиться в немцев, как сыронизировал Томас Фридман (Thomas Friedman) на страницах The New York Times. Таким образом, Европа испытывает потребность в координации и ответственных за ее реализацию институтах. В противном случае, каждая страна продолжит действовать, как ей вздумается, несмотря на все заявления о единстве.
Мечты об объединении витают в умах европейцев уже не первый век, о чем свидетельствует множество планов образования федераций и союзов. Причем вдохновляют их не законы, финансовые соглашения или торговый баланс, а присущие этому пространству культурные ценности и потенциал развития, которые позволяют гражданам строить его каждый день.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
В экономическом и политическом кризисе, который переживает Европейский Союз в 2011 году, прослеживается пугающее сходство с ситуацией в Европе до 1945 года. За примерами далеко ходить не нужно.
