Разграбление Латвии

Экономические показатели прошедшего месяца демонстрируют, что мировой экономический кризис продолжает ухудшаться, и что, благодаря своей длительности и суровости, грозит получить название Второй Великой депрессии. Однако, хотя большинству людей очевидно, что наши проблемы стали результатом сорвавшегося с цепи мира финансов, комментаторы некоторых СМИ продолжают утверждать, что на самом деле в кризисе виноваты жертвы, простые люди. Вместо того, чтобы ограничить деятельность финансового сектора, они советуют правительствам ввести радикальные меры экономии. В нынешних экономических условиях подобный образ действий равносилен тому, что утопающей жертве кидали бы якорь, а людям, сбросившим ее за борт – спасательный жилет в виде наличных.

Роберт Самуэльсон из газеты Washington Post и ряд журналистов из британского издания The Economist необъяснимо (пока не задаться вопросом «кому от этого польза?») считают, что ответ на мировой кризис можно найти в одной из самых маленьких (и беднейших) стран Европейского Союза – Латвии. Это страна, подвергнувшая свой народ самому жестокому режиму бюджетной экономии, и действия чьего правительства подтолкнули ее к едва ли не демографическому коллапсу.

У Латвии высокообразованное население, а сама она расположена по соседству с богатейшими скандинавскими странами. Ей также повезло быть обладательницей транзитных портов мирового уровня. Однако паритет покупательной способности на душу населения в Латвии в два раза ниже, чем в Греции, и лишь немногим выше, чем в окруженной со всех сторон сушей и политически изолированной Белоруссии. Однако к подражанию именно этой модели призывают другие страны банкиры и их представители в правительственных и стратегических кругах.

Однако комментаторы, продвигающие латвийское решение, не понимают (или не хотят понимать) ни страну, ни последствия ее политики строгой экономии. Они не только настаивают на том, что режим строгой экономии в Латвии был необходим, но и утверждают, что Латвия стала первой страной, где введение режима строгой экономии было поддержано народом. Здесь делается допущение о том, что избиратели могут быть «зрелыми» и «мудрыми», поэтому политикам не нужно бояться навязывать строгую экономию правильно «подготовленной» общественности. Эти утверждения и опасны, и лживы, однако продолжают получать распространение. Действительность в Латвии такова, что после того, как в результате кризиса 2008 года, страна испытала крупнейшее снижение экономической активности во всем мире, сегодня там происходит умеренный отскок мертвой кошки после того, как ее свободное падение наконец закончилось ударом об асфальт. Небольшой подскок экономического роста в основном является следствием шведского спроса на латвийскую древесину. Долгосрочные экономические перспективы страны остаются невеселыми.

Более того, ретушированию недавней латвийской истории со стороны Самуэльсона и других «знатоков», заявляющих, что население поддержало введение режима строгой экономии, противоречат массовые протесты, проходившие в первые месяцы кризиса. Когда эти протесты не привели к желаемым изменениям, общественность решила «проголосовать ногами» и уехать из страны. В действительности, вкупе с низким уровнем рождаемости, эта волна эмиграции из Латвии создает тот тип демографической эвтаназии, который рискует привести к исчезновению этой нации. Более того, политическая партия, продвигавшая программу строгой экономии, не смогла победить на выборах 17 сентября. Учитывая этот растущий набор неудач латвийского режима экономии, нельзя не задаться вопросом о том, откуда взялось представление о ее экономических успехах и общественной поддержке данных программ?

Каждый кризис привлекает политических проходимцев, а каждый потерпевший личную неудачу человек изнывает по «второму шансу», о невозможности которого писал когда-то Ф. Скотт Фицджеральд. В случае с экономическим кризисом Латвии, и то, и другое можно обнаружить в лице финансируемого банковской индустрией путешествующего консультанта по экономической политике Андерса Аслунда (Anders Aslund), который чуть было не растворился в анналах истории, пока на помощь ему не пришел латвийский кризис. Для тех, кто не помнит, чем он известен, Аслунд был шведским экономистом, громче других одобрявшим в 1990-х годах шоковую терапию и политику макроэкономической стабилизации для России и стран бывшего советского блока. Предлагаемым им стратегиям того времени была дорога на ту же свалку, что и историческому материализму последней стадии, практиковавшемуся такими политическими фигурами, как Константин Черненко.

В преддверии Второй Великой депрессии Латвия испытала величайший экономический бум на основе кредитного запоя, а после начала кризиса испытала и величайшее падение. Кризис 2008 года больше всего ударил по тем странам, что следовали неолиберальному курсу экономических реформ Аслунда, которыми он торговал в постсоветском блоке в 1990-х. Однако кризис 2008 года в Латвии подарил Аслунду возможность возродить свою репутацию аналитика и консультанта, и помог ему найти «врачей» в Центральном банке и правительстве страны, готовых применить его ядовитое лекарство экономии для борьбы с экономическим кризисом.

По версии Аслунда, режим строгой экономии оказался историей успеха – которой достаточно, чтобы стать примером для остальной Европы и Соединенных Штатов. В своих статьях Аслунд также ввел в экономический лексикон термин «внутренняя девальвация». Эту стратегию предлагают членам еврозоны в качестве способа сохранить евро, а желающим присоединиться – в качестве инструмента для отказа девальвировать свои валюты с целью будущего включения в еврозону. Сторонники этой стратегии советуют сокращать заработные платы и выплаты помимо зарплаты, что ведет к сокращению государственных расходов. Программа сохраняет в прежнем виде накладные расходы по общественному и частному долгу, чтобы не дать банкирам пострадать от «стрижки» - это еще один неологизм, введенный банковским лобби. Короче говоря, банкирам платят, а по счетам платит общественность. Это кажется удовлетворительным решением проблемы для финансовых кругов – заставить общественность заплатить по огромным сверхнормативным долгам с помощью сокращения потребления.

К сожалению, хотя это и идет на пользу банковской отрасли, это убивает реальную экономику путем сокращения спроса, и таким образом возвращает латышей в некое подобие долгового рабства – условий жизни, которые, как они думали, были оставлены позади еще в начале 19-го века.

Поразительно, что Аслунд собирает лавры почета за свою роль архитектора этой ужасной программы. Его «успех» принял форму книги, цена которой – советские рубли в 1992 году, но которую комментаторы вроде Роберта Самуэльсона принимают за чистую монету, как будто это не рубли, а золотые южноафриканские крюгерранды. Аслунд заявляет, что длинная зима экономического кризиса, во главе которой стояли страны PIGS (Греция и другие), подходит к концу. По словам Аслунда и его поклонников, страны BELLS (Латвия и другие) знаменуют новый сезон надежды, показав мучимым проблемами странам Европы выход из экономического кризиса. Обо всем этом рассказывается в новой книге Аслунда «Как Латвия пережила политический кризис», опубликованной финансируемым банковской отраслью Институтом Петерсена (Petersen Institute) и написанной в соавторстве с премьер-министром Латвии Валдисом Домбровскисом, ответственным за установление режима строгой экономии.

Их книга превратилась в своего рода руководство для неолиберальных экономистов, пытающихся продемонстрировать, что режим строгой экономии работает. Однако осмелимся сказать, эта книга не пережила бы экспертную оценку в любом уважающем себя академическом издательстве. Обычно мы воздерживаемся от подобных упоминаний, но в данном случае это справедливо, так как Аслунд ни минуты не колеблется, отвергая своих критиков на основании того, что они работают в «левацких» экспертно-аналитических центрах, вместо того, чтобы спорить с ними по существу.

Аслунд и Самуэльсон и другие неолиберальные сектанты считают, что страны должны подражать Латвии и Ирландии, выплативших долги банкам за счет стагнации своих экономик и полного коллапса социального строя. Тем временем, другие, например, исландские избиратели отвергли неолиберализм и считают, что членство в еврозоне потеряло свою привлекательность, в то время как греки начинают общую забастовку с призывами отказаться от евро, если это та цена, которую нужно заплатить, чтобы избежать долгового рабства, строгой экономии и принудительной распродажи государственных активов, чтобы заплатить иностранным банкирам, предоставившим то, что сегодня выглядит, как плохие кредиты. Неолибералы явно отдают предпочтение другому пути.

У каждой проблемы две стороны, и в данном случае мы представляем «заявление прокуратуры» против Аслунда на суде о том, является строгая экономия в пользу индустрии финансов историей успеха или предвестником депрессии. Вопрос здесь в том, могут ли другие политические лидеры сделать со своими странами то, что Латвия сделала с собой? Со стороны сторонников Аслунда довольно смело утверждать, что Латвия – это пример успеха, когда в самой стране в ходе такие шутки, как «последний улетающий должен выключить свет».

Давайте разберемся, что именно означает «успех» Латвии. Во-первых, банки получают свои деньги. Никакого списания долгов не было. Вот и ответ на ранее заданный вопрос о том, кто извлекает пользу. Латыши выплачивают свои частные долги (в основном, банкам Швеции, откуда родом Аслунд, что гарантирует, что сама Швеция с экономическим кризисом не столкнулась). Это, однако, привело к 25-процентному сокращению ВВП Латвии, а зарплаты госслужащих были снижены на 30%. Безработица, ставшая результатом сокращения государственных расходов, оказала понижающее давление на зарплаты в частном секторе. Между тем, латвийской общественности придется нести на себе расходы по этой программе и в будущем, пока страна будет выплачивать более 4,4 миллиарда евро, взятых в долг у ЕС и МВФ с тем, чтобы дать правительству возможность хоть как-то существовать во время кризиса.

Защитники латвийского решения утверждают, что снижение экономической активности закончилось, в страну вернулся незначительный рост, а уровень безработицы, наконец, упал ниже 15%. Однако снижение уровня безработицы частично стало результатом эмиграции, а тем временем инвестиции в производство и уровень накоплений слишком низки, чтобы страна могла вернуться к энергичному росту. В отличие от, скажем, Аргентины, отказавшейся от режима строгой экономики, но чья экономика ежегодно росла на 6% в течение шести из семи лет, последовавших за кризисом, Латвия не демонстрирует никаких признаков подобных впечатляющих цифр после своего собственного кризиса, учитывая, что ее производственного и сельскохозяйственного потенциала для этого недостаточно.

Во-вторых, Аслунд утверждает, что латыши поддержали режим строгой экономии и перевыберут правительство строгой экономии, подтверждением чему стало возвращение к власти партии Vienotiba в ходе октябрьских выборов 2010 года. Однако любой, кто знаком с латвийской политикой, ничего такого не видит. Главной темой латвийских выборов стало не что иное, как шовинизм и национализм (со стороны как этнических латышей, так и этнических русских). Тот предвыборный сезон начался многообещающе. Левоцентристская партия «Центр согласия» предложила кейнсианский план по восстановлению экономики и объединению этнических латышей и этнических русских. Однако в итоге, преувеличенное нагнетание страха по поводу связей партии с Кремлем (в котором может быть доля правды) со стороны партии строгой экономии привело к выборам, на которых избиратели этой страны, когда-то оккупированной СССР, предсказуемо разделились по этническому признаку. В действительности, поддержка строгой экономии скорее навредила, а не помогла партии Vienotiba. Однако этнические разногласия, подогреваемые по-прежнему сильными воспоминаниями о полувековой советской оккупации, легко превзошли все.

С прошлого года уровень одобрения латвийского парламента, большинство депутатов которого выступают за режим строгой экономии, колеблется на уровне 5-15%. Сложно назвать это звучной поддержкой. Более того, на парламентских выборах, назначенных на следующую неделю (статья опубликована 19 сентября – прим. перев.), выступающая за экономию партия Vienotiba значительно отстает от двух других партий. Одним словом, народ Латвии и долгосрочные перспективы страны сильно пострадали от этого режима строгой экономии.

Таким образом, утверждения о том, что общественность Латвии поддержала эту экономическую стратегию, это полнейшая чепуха. Так как же расценивать утверждения Аслунда о том, что любая испытывающая кризис страна может последовать примеру Латвии? Тем, кто захочет последовать этому «примеру», нужно будет удовлетворить следующим условиям:

1) их население должно быть очень маленьким, так как это позволит западноевропейским странам абсорбировать в качестве иммигрантов значительную долю этого населения – что в условиях сегодняшнего анти-иммиграционных настроений выглядит все менее вероятно. Сегодня в Латвии проживает менее двух миллионов человек. На пике, в советские времена, там проживало почти 2,7 миллиона человек. В 1987 году в Латвии родилось 42 тысячи детей. В прошлом году, после введения режима строгой экономии, в стране родилось лишь 18 тысяч детей, таким образом, режим строгой экономики может привести в маленьких государствах к демографической эвтаназии.

2) Страна должна представлять достаточно значимый риск экономического заражения, чтобы ЕС, МВФ и соседние страны были готовы прийти ей на помощь. Латвия «пережила» кризис лишь потому, что получила огромные субсидии в виде заемов и ссуд.

3) Банки страны должны, в основном, принадлежать богатым зарубежным странам, чтобы те могли лоббировать ЕС, МВФ и других помочь находящейся в кризисе стране, чтобы гарантировать, что банки получат свои деньги обратно.

4) Стране нужна сравнительно деполитизированное население, являющееся наследием советского прошлого, население, которое после того, как протесты не приведут к желаемым результатам, скорее эмигрирует, а не продолжит протестовать. Так что Франции, Греции и штатам наподобие Висконсина заявки не подавать.

5) В стране должны существовать глубокие этнические разногласия, которые политически разделяют население и мешают отозвать из парламента выступающую за режим строгой экономии партию.

Даже если бы латвийский режим экономии был привлекателен, сколько найдется стран, соответствующих критериям, необходимым для его внедрения?

Есть ли политическое будущее у латвийского пути? Да, но только в деморализующих условиях, описанных выше, и едва ли он попадет под взятое из соцреализма описание героических действий, о которых пишет в своей книге Аслунд. Идет ли Латвия по пути восстановления? Время покажет, но пока начальные признаки выглядят очень плохо. С демографической точки зрения, само выживание страны выглядит туманно. С экономической точки зрения, по словам поборников внутренней девальвации, стране придется поднажать на экспорт, чтобы вернуть себе экономическое здоровье. Однако, как продемонстрировал экономист Эдвард Хью (Edward Hugh), промышленное производство составляет лишь 10% латвийского ВВП по сравнению с 40-процентной долей в промышленно развитой стране вроде Германии. Таким образом, сама структурная экономическая отсталость, пропагандировавшаяся Аслундом с самого начала (никакой промышленной политики, фиксированные налоги, использование прямых иностранных инвестиций), оставила Латвию без экономической основы для восстановления.

Хорошие новости состоят в том, что латыши вновь начали протестовать против правления олигархов и ищут альтернативы режиму строгой экономии. Если им удастся сделать так, чтобы государство проводило здравую экономическую политику, отражающую волю народа, возможно, им удастся выжить и достичь своих устремлений, за которые они так храбро боролись в рамках народного фронта против советской оккупации в конце 1980-х.

Джеффри Саммерс – адъюнкт-профессор политэкономики кафедры африкологии в Университете Висконсина в Милуоки

Майкл Хадсон – автор многих книг, среди которых «Супер-империализм: экономическая стратегия американской империи» (Super Imperialism: The Economic Strategy of American Empire) и «Торговля, развитие и внешний долг: история теорий «поляризация против конвергенции в мировой экономике» (Trade, Development and Foreign Debt: A History of Theories of Polarization v. Convergence in the World Economy)