Меняю оливки, кому оливки

Несколько недель назад я наткнулась на советскую 10-рублевую банкноту между страницами старой записной книжки. Вид мятой бумажки с легендарным лицом Ленина вызвал ощущение дрожи, особенно принимая во внимание происходящее сейчас в еврозоне.

В конце 1980-х годов я жила в тогдашнем Советском Союзе и как аспирантка получала (очень щедрое) ежемесячное пособие в 430 рублей. Пересчитывая деньги каждый месяц, я нисколько не сомневалась в том, что эти бумажки будут «деньгами» всегда; мне казалось само собой разумеющимся, что они имеют определенную ценность и могут быть потрачены в различных местах СССР. Советский Союз и его валютный союз – это, казалось, навсегда.

Но в 1991 году моя уверенность была жестоко подорвана — как и у миллиона других жителей советского блока, когда старая советская система перестала существовать и республики, такие как Таджикистан (где я жила), объявили о своей независимости. В течение первых нескольких месяцев многие республики продолжали использовать старый советский рубль. В конце концов, задача печати и введения в оборот новых банкнот является сложной, особенно во времена политической нестабильности. Но никто толком не знал, кто «отвечает» за этот рубль – политический союз рухнул. Неудивительно, что цены обезумели. Гостиничный номер мог стоить 200 рублей в одном из городов Таджикистана, а в Узбекистане в 10 или 100 раз дороже. Постоянным был только размер студенческих стипендий.

Читайте также: Покончить с еврозоной

Затем новые республики начали вводить свои собственные валюты (которые, по непонятной причине, иногда также назывались рублем), и росла дезориентация. Некоторые из этих новых валют были привязаны к старому рублю или друг к другу. Но доверие к ним было низким, так что люди охотились за альтернативой. Еще до 1991 года во времена гласности и перестройки магазины и заводы использовали бартер для ведения некоторых своих дел, так как советская финансовая система была настолько негибкой. Но после 1991 года бартер стал почти нормой во многих регионах.

Один из друзей в Душанбе занимался импортом газовых плит из других советских республик, за которые он «платил» такими вещами, как хлопок, или чем-нибудь еще, что могли взять: однажды он даже «расплатился» лыжными защитными очками.

И я тоже приспособилась. К концу 1991 года я стала журналистом, сообщая о событиях на территории бывшего СССР. В некоторых местах я «платила» за вещи немыслимой смесью старых и новых рублей, которые я носила в нескольких полиэтиленовых пакетах. Но в других местах лучше был бартер: я использовала банки икры, чтобы снять гостиничные номера в Латвии и Эстонии, и я купила - или подкупила – себе доступ на самолет в Баку, отдав кассетный магнитофон. Единственной валютой, которую принимали везде, были грязные долларовые бумажки (за ними следовали немецкая марка или шведская крона в странах Балтии). Но обменный курс был как лотерея. А так как доллары невозможно было использовать в небольших сделках, я также использовала в качестве валюты сигареты Marlboro, они были легкие, и их легче было делить на мелкие купюры (то есть, поштучно), чем доллары.

Можно ли здесь извлечь какие-либо уроки для неспокойной еврозоны? Я искренне надеюсь, что нет. Чиновники еврозоны по-прежнему настаивают: невозможно, чтобы она когда-либо развалилась. И даже если этот «невообразимый» сценарий случится, я полагаю – и даже молюсь, что распад будет менее болезненным, чем в СССР. Поскольку еврозона появилась лишь десять лет назад и никогда не делала вид, что является единственной политической структурой, в каждой стране есть функционирующие центральные банки и министерства финансов, где работают умные технократы, которые могли бы напечатать новые банкноты и быстро ввести их в оборот. В Европе также есть предприимчивые компании и потребители с точки зрения глобальной перспективы, и если такая страна, как Греция, скажем, вдруг выйдет, она, вероятно, продолжит использовать евро, швейцарский франк или доллар в качестве психологической точки отсчета. Я не думаю, что кто-то начнет брать оливки по бартеру.

Читайте также: Франция задумала «сепаратистскую группу» стран еврозоны

Но, опять же, не стоит забывать, что денежно-кредитные связи еврозоны значительно более сложные, чем они были в СССР, здесь может возникнуть хаос другого рода. Нынешнее население еврозоны, кажется, психологически не готово к каким-либо ударам. Любой, кто достаточно стар, чтобы помнить гиперинфляцию в Веймарской республике, уже знает, какой хрупкой может быть декретная валюта, как и тот, кто видел Аргентину в 1980-е (или у кого, подобно мне, убежденность рухнула вместе с советским блоком).

Но есть миллионы американцев и западных европейцев в возрасте до 50 лет, которые никогда не теряли своего доверия. Как они будут реагировать на развал еврозоны – или видеть, как пропадает часть их сбережений, остается открытым вопросом. Надеюсь, нам никогда не придется этого узнать. Но это старая рублевая бумажка на моем столе является мощным предупреждением, что иногда тектонические плиты политической экономии могут сдвигаться с потрясающей скоростью – даже когда политики настаивают, что этого произойти не может.