Речь президента Чехии Вацлава Клауса при вручении премии за лучшую иностранную инвестицию в России

Приглашение на сегодняшнее выступление здесь, в Москве, было для меня в какой-то мере совершенно исключительным. За последние двадцать лет я объездил мир с лекциями и выступлениями, но в Россию с этой целью я прибыл впервые. Все мои предыдущие поездки в Россию были официальными – государственными или рабочими визитами. Почему же так было? Чем Россия отличается от других стран? Почему я выступал, пожалуй, сто раз в США, не меньше пятидесяти раз в Германии и Австрии, много раз в Англии, Италии и в разных других странах, но не здесь? Из-за России ли это, из-за меня – или причина в чем-то другом?

Едва ли в этом виноват я. Обо мне известно, что в отношении вашей страны у меня априори нет никаких предрассудков. Вероятно, это потому, что я не живу в прошлом. Я не смешиваю современную Российскую Федерацию с Советским Союзом прошедшей эры и не связываю современных российских политиков с Леонидом Брежневым, как это делают некоторые люди на Западе и в посткоммунистических странах Центральной и Восточной Европы, когда хотят заработать дешевые политические очки на своей домашней сцене. С большим интересом, с соответствующим уважением и без надменности я следил за развитием вашей страны в течение последних двух десятилетий. Поэтому я не придерживаюсь пренебрежительной и наставительной точки зрения тех, кто считает себя  «владельцами ключей», упомянутыми в названии известной пьесы Милана Кундеры - единственных, кому разрешено трактовать мир, свободу, демократию и истинное гражданское общество.

Развитие России за последние два десятилетия я расцениваю как относительный успех – особенно с точки зрения соответствующей и справедливой исторической перспективы. Альтернативой этого развития для меня уже несколько десятилетий является пугающий вариант, описанный в книге Амальрика «Переживет ли Советский Союз 1984 год?» (опубликована в 1970 году). Когда я читал эту книгу сорок лет назад (вскоре после того,  как войска Варшавского Договора, а фактически Советского Союза, напали на Чехословакию), то опасался, что описанный там вариант развития очень правдоподобен и хорошо показывает, как эта страна может выглядеть после падения коммунизма. Я боялся этого и рад, что этого не произошло.

Трансформация коммунизма в парламентскую демократию и рыночную экономику никогда и нигде не была простой задачей, а у России – вследствие ее прошлого, в том числе и докоммунистического, а также того, что влияние коммунизма было в ней самым долгим и наиболее пагубным – стартовая позиция была очень невыгодной. Поиск адекватного трансформационного проекта и усилия по его внедрению натолкнулись на много сложных проблем. Я очень хорошо знаю, что такое фундаментальное системное изменение не является упражнением в прикладной экономике (или политологии) под управлением просвещенных отечественных интеллектуалов и бескорыстных, самоотверженных экспертов западного мира. Речь идет в первую очередь о спонтанном процессе, в котором участвуют миллионы людей, который только отчасти поддается управлению,  регулированию и влиянию со стороны вовсе не всемогущих политиков. Я часто вспоминаю известное высказывание Егора Гайдара, который по прошествии времени защищал эпоху своего правления, говоря: «Я был всего лишь председателем российского правительства, а не русским царем».

Политики и государственные чиновники в такой ситуации могут совершить и, как правило, совершают много ошибок, отчего трансформационные издержки выходят далеко за приемлемые рамки. Эти издержки в России были относительно высоки, но данный процесс проходил в «реальном времени». Это не был контролируемый эксперимент, проводимый в вакууме. Я уверен, что издержки были бы гораздо выше при выжидании и пассивности. Стало модным критиковать изначально несовершенное законодательство (и сопровождающие его институты) – здесь и где угодно в мире – как будто можно остановить спонтанные процессы с участием миллионов человек со своими интересами, мечтами, планами (а также с несомненным их несовершенством и не хорошими свойствами), и ждать несколько лет, пока кто-то извне не «внесет» совершенное законодательство и работающие институты.

Я вовсе не хочу, пользуясь преимуществами ретроспективы, делать громкие критические заявления, делать их довольно просто, но все же позволю себе сказать, что с самого начала – со стороны, как независимый наблюдатель – я заметил три главные местные проблемы, которых наша страна – Чешская Республика – по всей вероятности, избежала:

- отсутствие широко распространенного представления о трансформации (или ее проекта), которое дало бы людям элементарную возможность сориентироваться и иметь надежду на будущее;

- отсутствовал строгий макроэкономический контроль и регулирование денежной массы, что спровоцировало очень высокую инфляцию, дестабилизирующую общество и экономику;

- не были созданы аутентичные политические партии и вследствие этого полноценная парламентская демократия.

С моей точки зрения, остальные проблемы вытекают из этих трех.

Я хотел бы все же повторить, что приехал сюда не для того, чтобы советовать. Я убежден, что у вас достаточно своих  правильно мыслящих и «назначенных» советчиков.

Я приехал из Чешской Республики, страны, которая стремилась к свободе и демократии, национальному суверенитету и свободному рынку, и осмелюсь сказать, что с самого начала мы очень быстро двигались в этом направлении, может быть, даже быстрее, чем другие посткоммунистические страны. Но я боюсь, что заданных целей мы не достигли, что объясняется рядом причин, одна из которых – ключевая. Мы стали членами Евросоюза, из-за чего нам приходится сталкиваться с растущим дефицитом демократии, существенным ограничением суверенитета и особенно с очень неэффективной «социально-рыночной экономикой», которая представляет собой совсем иную экономическую модель, нежели система свободных рынков. Однако здесь я бы не хотел об этом говорить. Достаточно часто и довольно критично я говорю об этом в Европе, к которой это относится. Эта тема не для данной страны и данной аудитории.

Нынешнее развитие Европы, почти никем не замечаемое движение от интеграции к унификации, - это часть гораздо более широкого процесса, каковым является движение от конструктивизма, сначала на уровне отдельных государств, а затем и целых континентов, к конструктивизму на глобальном уровне – под знаменем глобального правления. Недавнее возникновение его прообраза в форме института под названием G20 - это шаг, которым нельзя пренебречь. На саммите ЕС-Азия, прошедшем в начале октября в Брюсселе, я сравнил этот аспект нового мирового порядка с «Brave New World» Хаксли (это название книги, которая была издана в коммунистической Чехословакии в 1970 г. под названием «Конец цивилизации»). Меня порадовало, что ваш министр иностранных дел Сергей Лавров поддержал на этом форуме мои опасения по поводу недостатка демократической легитимности подобных институтов.

G20 - это продукт недавнего финансового и экономического кризиса, отголоски которого пока еще медленно отступают в нашей части света и который оказался неожиданностью для большинства экономистов, всех политиков и общественности. Почти никто не ожидал его. Люди верили в особую способность центральных банков и правительств управлять макроэкономикой, равно как и в действенность, рациональность и эффективность микроэкономического регулирования, особенно в финансовом и банковском секторе.

Эта необоснованная вера оказалась заблуждением. Экономисты не сразу поняли, что кризис возник в результате комбинации вполне предсказуемых ошибок. На макроэкономическом уровне становится все более ясным, что начало кризиса было связано с созданием беспрецедентного по масштабам дисбаланса в мировой экономике, с необычайно долгим периодом действия низких реальных процентных ставок и чрезмерной денежной массой, а также с политической игрой с ипотекой, особенно в Соединенных Штатах Америки. На микроэкономическом уровне становится очевидным, что существующее частичное и крайне несовершенное регулирование ни к чему не приводит. Оно наоборот подорвало рациональное поведение банков и других финансовых институтов и мотивировало их к поиску путей в обход такого регулирования посредством весьма спорных «финансовых инноваций».

Считаю необходимым еще раз предостеречь от попыток называть проблемы, возникшие на рынке, проблемами рынка. Недавний кризис не был следствием фиаско рынка, равно как и какого-либо внутренне присущего капитализму дефекта. Он был следствием фиаско государства, следствием честолюбивого и грубого вмешательства в столь сложную систему, коей является человеческое общество и экономика. Государственное вмешательство спровоцировало кризис, продлило его и драматическим образом усугубило.

Тем не менее, рано или поздно кризис уйдет в прошлое. Но кое-что останется. Противникам рынка удалось спровоцировать массовое недоверие к рыночной системе, но на этот раз это недоверие не к капитализму свободного рынка, к системе laissez-faire, к капитализму Адама Смита, фон Гайека, Фридмана, как это было восемьдесят лет назад, а к очень регулируемому капитализму нынешней эпохи. И это весьма тревожно.

Будучи небольшой и очень открытой экономикой, Чешская Республика не смогла изолировать себя от ощутимого замедления в мировой экономике и особенно от рецессии в экономиках своих главных западноевропейских торговых партнеров. ВВП Чехии снизился в 2009г. примерно на 4%. Преимуществом было то, что наша банковская и финансовая система не была до кризиса перегружена плохими кредитами, что нам сильно помогло. Преимуществом была и наша собственная валюта. Будь мы частью зоны евро, ВВП снизился бы еще сильнее.

Я не располагаю глубокими знаниями сегодняшнего состояния российской экономики. Падение ВВП в 2009 году на 7,9% было относительно глубоким, примерно вдвое большим, нежели в нашей стране. Это было, скорее всего, связано со снижением цен на газ и нефть и с мировым финансовым кризисом, который значительно ограничил доступ к дешевым иностранным кредитам. Свою роль, конечно, сыграло и предшествующее быстрое укрепление рубля, которое за предыдущие десять лет, составило 145 процентов. Однако страна была подготовлена к кризису гораздо лучше, чем в 1998 году – этому в значительной мере способствовал профицит госбюджета в предкризисный период и большие запасы валюты, накопленные в результате длительного периода положительного сальдо торгового баланса.

Все же я не буду излишне спекулировать о российской экономике и продолжу свою речь на уровне обобщений. «Героически» упрощая, я выдвину такую модельную гипотезу. Я выделю только три экономические группы: Европу, Америку и страны т.н. БРИК (сегодня это сокращение используется для Бразилии, России, Индии и Китая) и обозначу свои гипотезы об их долгосрочном потенциале.

Речь произнесена в Москве 11 ноября 2010 г.