Я не знала, смеяться мне или плакать, когда услышала, что российский министр иностранных дел Сергей Лавров нашел способ урегулирования сирийского кризиса. Выступая во вторник в Дамаске, Лавров объявил, что все прекрасно: президент Башар аль-Асад «полностью привержен задаче прекращения насилия, откуда бы оно ни исходило». Российский министр иностранных дел поддержал это заявление призывом к «скорейшей стабилизации ситуации в Сирии на базе ускоренной реализации давно назревших в стране демократических реформ».
На самом деле, время для реализации демократических реформ в Сирии давно уже ушло. Армия Асада не демонстрирует никаких признаков «прекращения насилия, откуда бы оно ни исходило». На самом деле, зверства во время пребывания Лаврова в Дамаске только усилились. Но даже если бы Сирия была арабской Швейцарией, полностью готовой к проведению референдума по конституции, что предлагает Лавров, комментарии российского министра иностранных дел было бы очень трудно выслушивать с каменным лицом. В данный момент трудно сказать, как именно Россия выбирает своих политических руководителей, однако этот процесс не предусматривает народное голосование, по крайней мере, далеко не в полной мере. «Ускоренная реализация демократических реформ» - это, конечно, вопрос давно назревший – не только в Дамаске и Алеппо, но и в Москве с Санкт-Петербургом.
Читайте также: Россия знает Сирию лучше, чем Запад
Тем не менее, примечательно то, что даже русские сегодня испытывают потребность использовать такую лексику. Смею предположить, что Лаврову совершенно наплевать на демократию в Сирии. Он отправился туда, потому что Дамаск покупает у России большое количество оружия, потому что Россию напугало падение режима Муаммара Каддафи, и потому что беспорядки в Сирии плохо отразятся на других российских интересах в регионе. Были времена, когда советский посланник, посещавший оказавшегося в блокаде главу государства-вассала, в аналогичной ситуации использовал такие слова как «братская солидарность» вместо «демократии», и для убедительности брал с собой очень заметных военных советников.
Сегодня другие времена, и такие вещи неприемлемы. Для международного престижа не очень полезно, когда тебя считают лидером отвратительной диктатуры. Постепенно тебе становится все труднее перемещать деньги по миру и учить своих детей в швейцарских школах-пансионах.
Если говорить по существу, то даже авторитарные режимы озабочены тем, как их теплые взаимоотношения с другими диктаторами выглядят дома. Лавров представляет режим, который в данный момент не находится в опасности, но он определенно страшится народного недовольства, антикоррупционных заявлений и, конечно же, политических демонстраций, которые породили оранжевую революцию на Украине и арабскую весну в Северной Африке. Таким образом, Россия ощущает необходимость поддержания некоего подобия легитимности.
Еще по теме: В Сирии Лавров пытается добиться мира
Во время последних президентских выборов в России Дмитрий Медведев не ездил по стране и не встречался со своими сторонниками. За него трудились российские средства массовой информации, и Медведев получал почти все эфирное время и внимание СМИ, а его оппоненты не получали ничего, либо получали очень мало. Тем не менее, людей призывали голосовать, присутствовали все внешние атрибуты демократии, хотя сомнений в том, кто победит, не было никаких.
То же самое можно сказать и о российской дипломатии. Лавров и его начальники явно не хотят, чтобы россияне подумали, будто они поддерживают режим, стреляющий в демонстрантов (хотя россияне именно так и думают), особенно в момент, когда улицы Москвы заполняют манифестанты с транспарантами, призывающими к «честным выборам». Из-за этого они выглядят как-то недемократично. Поэтому российскому МИДу пришлось сделать вид, будто он борется за сирийскую демократию, хотя сирийская армия в это самое время ведет полномасштабную войну против собственного народа.
Еще по теме: Вето России - "трагедия для сирийского народа"
У меня двоякое мнение насчет «видимости продвижения демократии», ставшей естественным отростком видимости демократии в России. С одной стороны, это дискредитация лексики. Если слова «мы поддерживаем сирийскую демократию» на самом деле означают «мы поддерживаем сирийскую диктатуру», то мы находимся в мире Оруэлла, где ничто уже ничего никоим образом не означает.
С другой стороны, люди не дураки. Сирийцы и русские знают разницу между словами «демократия», «конституция» и «референдум» с одной стороны, и неприкрытым насилием с другой. Чем чаще русские используют эти слова, тем очевиднее становится и сирийцам, и русским, что в данном контексте они бессмысленны. Может, кто-то из них решит со временем, что им нужно нечто настоящее, а не подделка.
