Не знаю почему, но у меня создалось впечатление, что существует что-то вроде прямой связи между итальянским регионом Эмилия и Россией. Один раз, лет десять тому назад, я хотел создать антологию писателей Эмилии и назвать ее «Веселые и отчаявшиеся». Эта антология, родившаяся в моей голове, отправлялась от одной фразы Гоголя. В моем сознании вертелись приблизительно такие слова Гоголя: «Вам не случалось почувствовать, что когда кончается праздник, вам кажется, что с вас кожа слазит?». Это ощущение того, что после праздника кожа слазит, по-моему, типично для Эмилии, где жизнерадостный характер людей уживается со сдержанностью, которая не позволяет им демонстрировать на публике свой чувства. Поэтому момент отчаяния каждый переживает в одиночку. Среди нас нет, и мне кажется, и не может быть женщин-плакальщиц, которых на Сицилии за деньги нанимают для оплакивания на похоронах. Мы противостоим миру как монолит, с достоинством и собранностью, которым нас научили. А если мы не выдерживаем, то это происходит, когда мы одни, в четырех стенах. Посторонний человек никогда об этом не догадается, глядя на нас, когда мы в компании из тридцати человек сидим за столом, пьем ламбруско и отпускаем шуточки. Посторонний человек не может и предположить, что оставшись в одиночестве, мы бьемся головой о стену.
Эту Россию, абсурдную и так похожую на Эмилию, как она описана у Гоголя, я нашел, когда туда приехал. Это была уже Россия, но множество черт еще напоминало о Советском Союзе.
Один раз я был в Санкт-Петербурге, на Васильевском острове, я собирался пойти в библиотеку и ждал троллейбус номер десять. Шел дождь. Когда пришел троллейбус, я вошел в него и увидел, что в крыше была дыра, и дождь проникал внутрь. Что же было сделано? Они проделали дыру в полу ровно под дырой на крыше. Люди стояли повсюду за исключением этого круга в полметра диаметром, вода проникала сверху и уходила в дыру, троллейбус продолжал движение, и я подумал, что, по-моему, это и есть Россия.
Как-то я смотрел «Записки сумасшедшего» Андреа Ренци с Роберто Де Франческо в миланском театре Паренти, поставленный по рассказу Гоголя, и в моей голове всплыла фраза, которую я помню вот уже двадцать лет: «Все это, я полагаю, случается потому что люди верят, что человеческий мозг находится в голове; ничего подобного: его приносит ветер со стороны Каспийского моря».
При мысли о том, что скоро, в начале марта в России состоятся выборы, я подумал, что здесь, в Эмилии надо мною не стоит управа Эмилии или городской совет Казалеккио-ди-Рено, где я сейчас живу, или управа Пармы, где я раньше долго жил.
Несколько дней тому назад я вспомнил о романе Булгакова «Мастер и Маргарита». У него в начале романа описана продавщища газированной воды в центре Москвы, которая наливает два стакана абрикосовой и вокруг распространяется сильный парфюмерный запах. После того как я прочитал этот роман, всякий раз, как я чувствую парфюмерный запах, я вспонимаю о нем, а если бы я его не прочитал, то, возможно, никогда бы в своей жизни и не почувствовал этот запах. Вспоминая поэзию Хлебникова и его «девушек, выступающих в сапогах черных глаз, по цветам моего сердца», или фразу, написанную Хармсом «попробуй остаться равнодушным, когда кончаются деньги», или творения философа из Эмилии Леарко Пиньяньоли (Learco Pignagnoli) и всякий раз, как всплывает в памяти фраза «кроме меня и тебя, мир полон странных людей, а потом, ты тоже немножко странный», я начинаю думать, что мной правили не различные правительства, которые сменялись во время моей юности и молодости, но мной правили Булгаков, Хлебников, Хармс, Мандельштам, Блок, Пушкин, Анна Ахматова, Лев Толстой, Гоголь, Достоевский, Виктор Ерофеев, Иосиф Бродский, Леарко Пиньяньоли, Иван Гончаров. Я был их счастливым и признательным подданным в течение нескольких мгновений, дней и месяцев.
Итак, для меня, а также еще для какого-нибудь жителя Эмилии или другого региона более важным политическим событием, чем выборы Путина, было бы то, что где-нибудь в России или на Украине, в Калуге или в Санкт-Петербуге, в Ростове-на-Дону или в Волгограде кто-то, имени которого мы не знаем и который, возможно, выполняет самую обычную работу, ну, например, инспектора школьных столовых или что-то в этом роде, ночью в своей квартире еще советских времен продолжал бы писать роман. Пусть бы он работал над ним не один месяц, пусть бы отнимал время у сна, чтобы родилось на свет произведение, которое правило бы нами в ближайшие годы, которое снова бы сделало нас, жителей Эмилии и не только Эмилии счастливыми и признательными подданными. Будем надеяться, будем надеяться.
