Корин и Мишель Брак де ля Перьер (Corinne, Michel Brac de la Perrière) так и не решились оставить свою тихую гавань в Алжире. Из-за семейных проблем и насилия, которое так и не смогла искоренить страна за последние полвека, их близкие уехали, а имущество было потеряно и распродано. Но сами они все же остались. В Эль-Биаре на алжирских высотах по-прежнему скрывается в тени деревьев их мавританская вилла, которая, кстати говоря, была поострена по проекту Фернана Пуйона (Fernand Pouillon). Знаменитый архитектор, который оставил свой французский отпечаток на алжирской столице, был другом отца Корин Жака Шевалье (Jacques Chevallier): алжирские французы пренебрежительно прозвали его «мэром арабов».
Как значимая фигура либеральной буржуазии, Жак Шевалье выступал за «диалог между алжирцами». Несмотря на безразличие де Голля и путч 13 мая 1958 года, он всеми силами пытался предотвратить исход французской общины после подписания Эвианских соглашений. «Никто его так и не поблагодарил, - вздыхает дочь. - В то время мы жили словно в другом мире: мы понятия не имели о творящейся здесь несправедливости, мы не были против арабов, но и не были с ними».
«Проблем с безопасностью не было»
По-настоящему познакомиться со страной Мишель и Корин смогли уже молодоженами, после провозглашения независимости. «Чудесные годы», - в один голос говорят они. «Никаких проблем с безопасностью не было», - вспоминают они, рассказывая о поездках на машине по южному Алжиру, где сейчас правят бал наркоторговцы и террористы «Аль-Каиды».
Корин показывает составленный на французском языке документ, который свидетельствует о ее алжирском гражданстве. Ее супругу в свою очередь оказалось достаточно вида на жительство. Семья Брак де ля Перьер потеряла принадлежавшие ей земли. Сам Мишель долгое время руководил сетью кафе Nizière вплоть до волны национализаций в 1970-х годах. «Это было чистой воды идеологическое решение, и все полученные государством предприятия разорились», - утверждает этот спокойный человек, который с тех пор начал работать в сфере консалтинга.
Трагические 1990-е годы, когда в стране разгорелся кровопролитный (200 000 погибших) конфликт между армией и исламистами, вынудили многих французов уехать из Алжира. Тем, кто остался, пришлось терпеть тяготы все более дискриминационных условий алжирского гражданства и очередной волны национализаций.
«Раньше я говорила много плохого об уехавших французах, - признает Корин де ля Перьер. - Но тогда мне стало понятно, что значит собраться и улететь за 24 часа. По доброй воле из своей страны не уезжают. Мы думали, что вернемся через две недели, но смогли сделать это только годы спустя…» Жан-Полю и Мари-Франс Гранго (Jean-Paul, Marie-France Grangaud) в свою очередь все же удалось продержаться в Алжире это черное десятилетие. «Сейчас больше никто не может сказать мне, что я не алжирец», - говорит Жан-Поль. «Друзей в беде не бросают, - добавляет Мари-Франс. - Тем не менее, я никогда не говорила себе, что никогда не уеду».
Остаться или уехать? Последние полвека история страны навязывает эту альтернативу, как коренным французам, так и алжирцам. Родители Мари-Франс влились в это движение в 1962 году. Как бы то ни было, «они переехали спокойно, не поддаваясь панике», - уточняет она. Оставшиеся в Алжире французы до сих пор негативно оценивают внезапный исход своих соотечественников.
Жан-Поль Гранго вспоминает, как отказался дать денег интерну в больнице Мустафы, который собирал средства для общественной службы с аббревиатурой OAS (то есть, точно такой же, как у националистической Секретной армейской организации). И профессоре медицины, который, сидя в амфитеатре, где его молодые коллеги обсуждали будущее страны, прокричал: «Корабли, дайте нам корабли!» Сейчас Жану-Полю 74 года, но он до сих пор с улыбкой думает о тех временах. «Они просто представить себе не могли жизнь в какой-то другой стране, а не Франции, причем у многих из них просто в голове не укладывалось, что арабы могут занимать видные посты», - продолжает он. В действительности испытывавший кадровый голод Алжир зачастую открывал перед оставшимися французами широкие карьерные перспективы. «После независимости вокруг царил энтузиазм, нужно было столько всего сделать, а наша профессиональная жизнь была чрезвычайно богатой». После получения алжирского гражданства в 1970-х годах Жан-Поль стал профессором медицины и принял участие в
формировании педиатрической системы страны.
«Мы ходили на танцы, на рыбалку»
«Сочувствующие», которые прибыли сюда из Франции после 1962 года, чтобы построить новый Алжир, продержались недолго. «Они вернулись разочарованными», - отмечает Жан-Пьер Анри (Jean-Pierre Henry). «Я был за французский Алжир, но любил алжирцев», - вспоминает сегодня этот 70-летний эконом католической церкви. Разумеется, он никогда не пытался никому навредить, и не принимал активного участия в демонстрациях. Чтобы лучше объяснить ситуацию во времена своей молодости, он рассказывает анекдот: «На балу молодой араб приглашает француженку, но та не хочет ним танцевать. Потом она соглашается на танец с французом. Арабский парень подходит к ней и требует объясниться. Тогда ее кавалер отвечает ему: «Так почему ты не пришел со своими сестрами?!» Вот два общества с совершенно разными нравами».
Смешение произошло только после провозглашения независимости: дети оставшихся в Алжире французов создали семьи с мусульманами. Став священником, Жан-Пьер Анри сохранил связи с обеими группами. В нескольких десятках метров от резиденции епископа бывшая церковь Святого Карла превратилась в мечеть. Жившие в этом районе христиане постепенно уехали из страны, разделяя присущее всем алжирцам ощущение, что дела идут все хуже и хуже.
Если кому-то еще и удается сохранять оптимизм, это Сесиль Серра (Cécile Serra). Жизнерадостность, по-видимому, это залог долголетия. В 94 года Сесиль не потеряла ни капли былого духа. «Ах, мы ходили на танцы, на рыбалку и за грибами», - рассказывает эта женщина с испанскими корнями, которая так годится тем, что смогла остаться француженкой в Алжире. «Я ничего такого не видела, я работала с моими портными, и, когда мы куда-то ходили по выходным, никто к нам не приставал, - говорит она. - Потом, в 1990-х годах они начали убивать друг друга, но я уже почти никуда не ходила». Соседи навещают ее и помогают. «Некоторые хотели купить мой старенький автомобиль Aronde, но я сказала, что не расстанусь с ним до самой смерти», - рассказывает Сесиль с затуманенными от воспоминаний глазами, лаская взглядом проржавевшую машину в глубине своего солнечного сада.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Трагические 1990-е годы, когда в стране разгорелся кровопролитный (200 000 погибших) конфликт между армией и исламистами, вынудили многих французов уехать из Алжира. Тем, кто остался, пришлось терпеть тяготы все более дискриминационных условий алжирского гражданства и очередной волны национализаций.
