Переводчики редко получают то внимание, которого они заслуживают, и часто похвала критиков по поводу перевода сводится к единственному расплывчатому эпитету «блестящий» или «конгениальный» - так мимоходом мы иногда ласково похлопываем усердного пса. Одним из немногих исключений является новый перевод романа Толстого «Анна Каренина», выполненный Роземари Титце (Rosemarie Tietze) – ее в достаточной мере прославили за ее труд.
Однако Дитер Вирт (Dieter Wirth) не намерен на этом останавливаться (Das Wort. Germanistisches Jahrbuch Russland 2011). Слегка сбитый с толку, он спрашивает: «Являюсь ли я единственным человеком, для которого немецкий является родным языком и который при чтении (…) испытывает определенный языковой дискомфорт?» С предельной дотошностью он разбирает начальные параграфы книги в версии Титце. Недовольный «тотальной любезностью», высказываемой в адрес фрау Титце, он заявляет о том, что ему теперь придется «подойти к вопросу скрупулезно, затронуть не самые простые для усвоения вещи и сделать все это «не совсем приятным» образом. Непредубежденный и не особенно сведущий в русском языке читатель может здесь узнать кое-что о том, насколько значительным является тот разрыв, который следует преодолеть для того, чтобы чтение начало доставлять ему удовольствие. Здесь у него появляется возможность заглянуть, так сказать, в расположенную в подвале котельную литературного посредничества.
Это в любом случае весьма познавательно, независимо от того, нравится или нет читателю следить за всеми рассуждениями автора. Вирт считает, что выражение «полный кавардак» является слишком разговорным, а фраза «к себе» вместе «домой» характерна в большей степени для юга Германии, и с этим никто не намерен спорить. Вопросы благозвучия и степени соответствия русскому оригиналу не могут быть, судя по всему, окончательно решены. Но Вирт, очевидно, прав, когда он не может смириться с «гостиницей с сомнительной репутацией», предлагаемой Титце и напоминающей больше отель с почасовыми номерами, когда на самом деле речь идет о месте отдыха для человека и животных, то есть о постоялом дворе. Такие же проблемы возникают с точным наименованием профессии увольняемой прислуги, которая у Толстого называется «черной кухаркой», а Титце именует ее «прислугой на кухне», а в более ранних версиях «стряпухой для дворни». Здесь речь идет об общественных реалиях, которые через некоторое время после написания романа перестали существовать, и в этом отношении ситуация в России не сильно отличается от того, что произошло в Германии. Переводить следует не только на другой язык, но и в другое время, что совсем не облегчает задачу.
То, что Вирт предлагает в качестве альтернативы, представляет собой некую «смесь» из десяти разных предыдущих переводов. Это достойный внимания подход, позволяющий свести вместе усилия и способности многих голов. Но если мы сделаем такой вариант «лучшего из», то сможем ли мы таким образом приблизиться к идеальному переводу? Примерно так же, как к идеальной красоте, когда несколько красивых лиц просто проецируются одно на другое. Результат, при всей его безупречности, легко может оказаться немного пресноватым. Небольшая родинка на верхней губе в любом случае исчезла бы. Должны ли переводчики на самом деле взаимодействовать друг с другом, как пчелы в улье? Возможно, было бы лучше для самого произведения, если бы все они по отдельности вращались на своих орбитах, и таким образом их внутреннее многообразие проявлялось бы во внешних несоответствиях – да еще с риском совершить ошибку.
