Вскоре после того, как человек, которого мы будем называть Рональдом Ходжем (Ronald Hodge), отпраздновал свой 40-й день рождения, его жизнь начала принимать странный оборот. До этого у него все было в порядке. Он вполне прилично выглядел для своего возраста. У него были хорошо оплачиваемая работа и любящая жена. Или, точнее говоря, ему казалось, что у него все это было, пока однажды утром его жена не заявила ему, что больше его не любит, и не ушла от него на следующий же день. Через несколько недель ему сказали, что на его фирме пройдут сокращения, и что он потеряет работу. Дезориентированный, не знающий, что ему делать Ходж, снова начал ходить в церковь.
Хотя наш герой вырос в семье евангельских христиан, о Боге он уже давно много не думал. Однако теперь, когда его мир начал рушиться, он принялся усердно посещать службы – сперва каждую неделю, затем каждый день. Однажды вечером, лежа в постели, он открыл Библию, начал ее читать - как делал каждый вечер с тех пор, как расстался с женой, - и осознал, что постоянно натыкается на одно и то же слово из пяти слогов, которое выделялось на страницах, как будто подсвеченное неоном - Иерусалим. Ходж не был суеверным человеком и не верил в знаки, однако в этом явно что-то было… Спустя неделю он уже находился на высоте 30 тысяч футов над Атлантическим океаном в летящем в Израиль самолете «Эль-Аля».
Прибыв в Иерусалим, Ходж попросил таксиста высадить его у входа в Старый город. Потом он бродил по древнему лабиринту улиц, пока не нашел дешевый хостел у Храма Гроба Господня. У него было чувство, что это важно. Этот увенчанный куполом храм, предположительно построенный на том самом месте, где был распят и три дня спустя воскрес из мертвых Иисус Христос, считается самым святым для христиан местом. Ходж знал: то, что позвало его в Святую землю, исходило оттуда.
В один из первых своих дней в Иерусалиме Ходж проснулся пораньше и отправился прямо в церковь, чтобы помолиться. Он так глубоко ушел в себя, что утро успело перетечь в день, день – в вечер, а он все молился. Наконец, один из бородатых священников тронул его за плечо и сказал, что пора идти домой. Вернувшись в хостел, он долго лежал в постели без сна и в голове у него бродили мысли. Духовные мысли. Именно тогда Ходж впервые услышал Голос.
В сущности, услышал – неподходящее слово. Ходж, скорее, ощущал, как нечто отдается в его груди, как будто его тело превратилось в гигантский камертон или в рамку лозоходца. Вспомнив о крестном знаменье, которым осеняют себя католики во время молитвы, Ходж решил, что если вибрации исходят из правой стороны груди, с ним говорит Святой Дух, а если из основания грудной клетки – то это голос Иисуса. Если голос гудел в голове, это значило, что с ним говорит лично Бог-Отец.
Вскоре гул превратился в слова, велевшие Ходжу поститься 40 дней и 40 ночей. Это его не испугало. Напротив, он почувствовал теплое, умиротворяющее ощущение, потому что наконец-то получил ясные указания.
Не есть и не пить на первых порах оказалось просто. Однако примерно через неделю соседи по хостелу начали тревожиться. У них были причины: одежда Ходжа была грязной и вдобавок начала с него спадать. От него исходил отвратительный резкий запах. Он дергался, галлюцинировал и постоянно высоким голосом напевал одно слово: «Иисус».
«Иисус… Иисус … Иисус …»
Ходж устроился в вестибюле хостела и начал говорить всем и каждому, что он - Мессия. В конце концов, управляющий хостелом решил, что так дальше продолжаться не может. Он не считал американца, называвшего себя Иисусом, опасным, однако тот отпугивал постояльцев. Кроме того, он уже видел такое раньше и знал, к кому следует обратиться за помощью.
Больница имени Сары Герцог лежит на крутом, выжженном солнцем холме на окраине Иерусалима. На ее обширной территории растут высокие кедры и душистые оливы. На минус пятом этаже расположен кабинет главного врача мужского психиатрического отделения Песаха Лихтенберга (Pesach Lichtenberg).
Лихтенбергу 52 года. Это худощавый мужчина в очках и с аккуратно подстриженной бородкой. Он родился в ортодоксальной еврейской семье в бруклинском районе Краун-Хайтс, закончил Медицинский колледж имени Альберта Эйнштейна в Бронксе, уехал в Израиль в 1986 году и с тех пор в основном работает в Больнице имени Герцог. За это время он успел стать одним из ведущих мировых экспертов по той особой форме сумасшествия, которая поразила Рональда Ходжа. Ее называют Иерусалимским синдромом.
Солнечным утром в конце лета Лихтенберг встречает меня в вестибюле больницы, в котором царит рабочая суматоха, улыбается и пожимает мне руку. «Вы опоздали! – говорит он, – с утра к нам привезли нового Избранного». Мы спускаемся в кабинет доктора. На книжном шкафу в нем лежит огромный шофар – изогнутый бараний рог, в который религиозные евреи трубят по особым праздникам. Один британец средних лет, которого лечил Лихтенберг, провозвещал с помощью этого рога пришествие Мессии – то есть, свое собственное. По словам психиатра, мы не можем встретиться с его новым пациентом и обсуждать случаи, над которыми сейчас идет работа, так как подобные вещи нарушают больничные правила. О прошлых пациентах он готов говорить, если я соглашусь изменять личные данные, как в примере с Ходжем. «Однако, - добавляет он, - это не означает, что мы не можем поискать для вас собственного мессию. Давайте на днях прогуляемся по Старому городу и, может быть, кого-нибудь найдем».
Психиатры шутят, что если вы говорите с Богом, это называется молитва, а если Бог говорит с Вами, то это сумасшествие. В Иерусалиме Бог, похоже, особенно разговорчив в районе христианской и еврейской Пасхи, а также Рождества. Это пиковые сезоны синдрома, который каждый год поражает примерно от 50 до 100 туристов, в основном евангельских христиан. Зачастую они просто ненадолго поддаются давлению религиозной истории Святого города – ощущают смятение, посетив Стену плача, или переживают цунами навязчивых мыслей, пройдя по Виа Долороза. Однако бывают и более тяжелые случаи, и тогда вроде бы нормальные домохозяйки из Далласа и, казалось бы, здоровые фабриканты инструментов из Толедо начинают слышать ангельские голоса, заворачиваются в тоги из простыней и исчезают в Старом городе, бормоча пророчества.
По оценке Лихтенберга, за последние два десятилетия он лечил более тысячи лжепророков и самозваных искупителей. Другими словами, когда – и если – истинный Мессия вернется (или придет впервые, в зависимости от того, во что верите лично вы), у Лихтенберга есть все шансы встретить его одним из первых.
Хотя существует большое искушение возложить вину за синдром на самый священный город Израиля, это было бы несправедливо. Или, по крайней мере, не совсем справедливо. «Это просто спусковой крючок, - считает Йорам Билу (Yoram Bilu), израильский специалист по психологической антропологии, работающий на богословском факультете Чикагского университета. - В основном люди, которые страдают иерусалимским синдромом, в прошлом уже лечились у психиатров». В «Руководстве по диагностике и статистике психических расстройств» этого синдрома нет, однако и он сам, и родственные ему явления хорошо известны врачам. Например, существует Синдром Стендаля, которым страдают туристы во Флоренции под влиянием встречи с великими произведениями искусства. Это расстройство, впервые описанное в начале 19 века в книге Стендаля «Неаполь и Флоренция: путешествие из Милана в Реджио», характеризуется неожиданными обмороками, головокружением и галлюцинациями. С 1986 года известен Парижский синдром, почему-то поражающий в основном японских туристов в Городе света и характеризующийся острым бредом. Похоже, некоторые места сильно влияют на сознание.
Что именно происходит в мозгу в таких случаях, пока не совсем ясно. Веру трудно изучать и раскладывать по полочкам. Нейробиолог Эндрю Ньюберг (Andrew Newberg) из филадельфийского Университета имени Томаса Джефферсона несколько раз проводил нейровизуализацию, работая с людьми, переживающими особое религиозное воодушевление, и оказалось, что в такие моменты активность лимбической системы, центра наших эмоций, сильно увеличивается, зато активность лобных долей, которые обычно играют сдерживающую роль, начинает уменьшаться. «В экстремальных случаях это может приводить к галлюцинациям, и человек начинает верить, что он видит Бога или слышит голоса, - полагает Ньюберг. – Лобные доли не вмешиваются, чтобы сказать, что тут что-то не так, и дело заканчивается далеким от нормы поведением».
Обычный для Иерусалимского синдрома психоз развивается постепенно. Сначала жертва может начать испытывать беспокойство, нервозность, бессонницу. На следующий день может возникнуть непреодолимая тяга отделиться от своей туристической группы и отправиться в такие святые места как Храм Гроба Господня или вифлеемская Базилика Рождества Христова. За этим могут последовать ритуалы очищения – больные сбривают себе все волосы на теле, состригают ногти или пытаются отмыться от земной грязи. Затем такой больной может отправиться бродить по Старому городу, выкрикивая сбивчивые проповеди о том, что искупление близко. Иногда жертвы синдрома считают себя лишь мелкой шестеренкой большого процесса, которая выполняет некое небольшое задание, готовя почву для возвращения Мессии. В более тяжелых случаях психотический бред становится настолько глубоким и изощренным, что больной начинает считать себя Иисусом Христом. «Иерусалим – это во многом безумное место. Он ошеломляет людей уже не первое столетие, - говорит Билу. – Это чарующий город и многие внушаемые люди поддаются этим чарам. Я всегда завидую тем, кто живет в Сан-Диего, где практически нет никакой истории».
Другими словами, нельзя винить Иерусалим в том, что он - Иерусалим. Старый город представляет собой мозаику из святых мест – мечеть Аль-Акса, Западная стена на Храмовой горе, истертые камни, по которым предположительно ступал Иисус. Чем-то, кроме мешанины улиц, Иерусалим - как и любой другой город - делает специфическое сочетание легенд и архитектуры. В знаменитых городах, значимость и особость которых ощущается, когда ты просто идешь по их улицам, всегда важную роль играют декорации – как в театре. Изгиб улицы, гармония фасадов даже высокая концентрация неоновой рекламы – все это может создавать характерный образ места, впечатление значимости. Архитектурные факторы могут даже порождать духовные ощущения. Колоннады вокруг ватиканской Площади святого Петра, сад камней в храме Реан-дзи в Киото, колонны моста Джамарат у Меккси пронзают мозг должным образом настроенного посетителя лазерными лучами нездешнего. «Часть опыта, связанного с посещением подобных мест, – это переплетение прошлого и настоящего, - полагает Карла Бриттон (Karla Britton), историк архитектуры с архитектурного факультета Йельского университета. – Время как будто схлопывается. И многих из людей, посещающих святые места, подобное схлопывание времени психологически дезориентирует. Собственного говоря, сам по себе акт паломничества вполне умышленно нацелен на своего рода дезориентацию».
Само по себе это не делает человека сумасшедшим. «Многие приезжающие в Израиль чувствуют присутствие Бога, и ничего плохого в этом нет, - утверждает Лихтенберг. – Потом они говорят, как минимум, что с пользой провели отпуск. Не дай Бог психиатру совать нос в такие дела». Он улыбается, поглаживая бородку: «Вопрос, когда речь идет о вере, состоит в том, где проводить границу между нормой и ненормальностью. Если человек говорит, что он верит в Бога – все в порядке. Если он говорит, что верит в пришествие Мессии – это тоже нормально. Предположим, он говорит, что Мессия придет уже скоро – хорошо, перед нами настоящий верующий. Но если он говорит: «Я знаю, кто это и могу назвать имя!» - подождите секундочку, вот тут все – стоп!»
Когда люди с Иерусалимским синдромом оказываются в больнице, врачи зачастую просто выслушивают их, какие бы странные вещи они ни говорили. Потом, если они безопасны, их выписывают. Буйных лечат медикаментами и держат под надзором, пока не удается связаться с их родными или с консульством. В конце концов, лучшее лекарство от Иерусалимского синдрома – это просто убраться из Иерусалима. «Речь идет о кратковременном, но сильном разрыве с реальностью под влиянием обстановки, - полагает Билу. – Когда человек покидает Иерусалим, синдром идет на спад».
Начиная работать в Больнице имени Герцог, Лихтенберг ничего этого не знал. Однако в конце 1980-х годов, вскоре после его поступления в ординатуру, в больницу поступила 35-летняя христианка из Германии, незамужняя и в одиночестве путешествовавшая по Израилю. Он вспоминает, что она была изможденной, преждевременно поседевшей и очень образованной. Полиция задержала ее за то, что она приставала к туристам, рассказывая о скором возвращении Господа. «К нам она прибыла в блаженном состоянии, так как верила, что Мессия скоро придет, - рассказывает Лихтенберг. – Я тогда подумал, что она просто мешугене».
Однако в следующие несколько дней Лихтенберг сам пережил некую трансформацию. Его буквально заворожил случай немки. Его заинтересовало, как она переходит от почти экстатического восторга к откровенной враждебности и растерянности. В более маниакальные моменты она рвалась поделиться Благой вестью с доктором. В более депрессивные – бродила по палате, отчаянно пытаясь услышать замолкшие у нее в голове голоса. Она терла виски, как будто стараясь настроить внутренний радиоприемник на волну Бога.
Эта женщина провела в больнице месяц, пока врач не смог организовать ее отправку домой. Лихтенберг не знает, что произошло с ней, когда она вернулась в Германию, однако он до сих пор помнит мельчайшие подробности этого случая, хотя прошло уже больше 20 лет. «С ней было очень интересно говорить, но меня смущало, что тогда никто не одобрял такой подход. В те времена смотрели на дело иначе: “Значит, какую дозу она получает? Может быть, стоит повысить?”».
Впрочем, даже сейчас далеко не все психиатры отличаются такой склонностью к сочувствию. Например, сравнительно недавно один весьма авторитетный израильский врач поместил двух пациентов, каждый из которых считал себя Мессией, в одну палату, чтобы посмотреть, что произойдет. Оба они начали яростно обвинять друг друга в самозванстве и грозить адскими муками.
Самопровозглашенные пророки, движимые мессианскими видениями, стекались в Иерусалим веками. Некий плотник из Назарета был лишь самым харизматичным из них, и писали о нем больше, чем о прочих. Однако впервые Иерусалимский синдром был клинически описан только в 1930-х годах израильским психиатром по имени Хайнц Герман (Heinz Herman). В частности он упоминает об англичанке, которая была так уверена в скором Втором пришествии, что поднималась каждое утро на иерусалимскую гору Скопус с чашкой чая, чтобы приветствовать Господа.
В основном Иерусалимский синдром выглядит сравнительно безобидно, но бывают и пугающие исключения. В 1969 году турист из Австралии по имени Денис Майкл Роэн (Denis Michael Rohan) решил, что Бог велит ему поджечь расположенную на Храмовой горе прямо над Стеной плача мечеть Аль-Акса – одно из самых святых для мусульман мест. Пожар вызвал беспорядки по всему городу. Позднее Роэн заявил, что он должен был очистить Храмовую гору от «мерзостей», чтобы подготовить место для Второго пришествия. (Мечеть была восстановлена строительной компанией из Саудовской Аравии, принадлежавшей отцу Усамы бен Ладена.)
Позднее был американец, который поверил, что он – Самсон и попытался (безуспешно) извлечь камень из Стены плача. Была американка, которая решила, что она – Дева Мария, и отправилась в Вифлеем искать своего сына Иисуса. Несколько лет назад израильская пресса сообщала о 38-летнем американском туристе, который, проведя в Израиле 10 дней, начал бродить по окрестным холмам бормоча что-то об Иисусе. Его госпитализировали, но вскоре после этого он спрыгнул с галереи у приемного покоя – с высоты в 13 футов, – сломав себе ребра и повредив легкое.
По словам Лихтенберга в нередкие в Израиле периоды неопределенности и конфликтов, число его пациентов достигает пика. Например, в конце 1999 года, когда мир охватила нелепая паника из-за «Проблемы 2000» и люди не знали, смогут ли они после 1 января пользоваться банкоматами, Израиль был настороже, опасаясь наплыва в Иерусалим психованных религиозных фанатиков, ожидающих конца света. В то время к Лихтенбергу поступало до пяти пациентов в неделю. Израильские силовые ведомства боялись, что кто-нибудь попробует взорвать мечеть Аль-Акса, закончив работу, которую Роэн недоделал 30 годами раньше.
Одним из пациентов, который попал тогда в Больницу имени Герцог, был старик, торговавший недалеко от дома Лихтенберга чесалками для спины. Доктор знал его и знал, что он считал себя царем Давидом. «Был ли он психически больным? Конечно, - говорит Лихтенберг, пожимая плечами. – Но смысла держать его здесь я не видел. К сожалению, он недавно умер, а то я бы вас познакомил. Он с удовольствием бы с вами пообщался».
На следующий день в девять утра мы с доктором отправляемся бродить по узким улочкам Старого города. Мне это кажется хорошей возможностью взять у него интервью вне стерильных условий госпиталя. Плюс мы все еще надеемся найти хоть какого-нибудь мессию.
Запах тмина, куркумы и кардамона так силен, что у меня начинают слезиться глаза. Хотя доктор живет в Иерусалиме уже 25 лет, ориентируется он в извилистых закоулках Мусульманского квартала в лучшем случае посредственно. Несколько раз мы сворачиваем не туда, куда нужно, проходим по одним и тем же местам. Потом мы внезапно натыкаемся на арабского мясника, который свежует подвешенную на огромном ржавом крюке козлиную тушу. Мы сворачиваем в темный проулок и едва не сталкиваемся с дюжиной пожилых итальянок, облаченных в темные траурные одежды и несущих на сгорбленных спинах 6-футовый деревянный крест. Сбившись в кучу как сражающиеся за мяч регбисты и распевая латинские гимны, они движутся по остановкам Крестного пути, воспроизводя мучительное шествие Иисуса перед распятием.
Мы отходим с дороги, и они медленно шествуют мимо. Мы оба молчим. Когда они поворачивают за угол и исчезают из вида, Лихтенберг поворачивается ко мне: «Меня просто в дрожь бросило. А вас?»
Я признаюсь, что меня тоже.
Доктор просит меня описать, что я чувствую, как будто я один из его пациентов, и я бормочу в ответ о воскресной школе, в которую я ходил в детстве и густом запахе благовоний на пасхальном богослужении в сирийской православной церкви, которую посещал мой отец. Однако, пока я пытаюсь выразить эти чувства в словах, мой озноб проходит.
В сущности, точно так же отпустило и пациента, которого я назвал Рональдом Ходжем. Лихтенберг месяц лечил его в своем отделении антипсихотическими препаратами, и постепенно он начал понимать, что пережитое им не было реальностью. Он по-прежнему оставался дезориентированным, но стал спокойнее, начал сотрудничать с врачами и перестал слышать резонирующие в теле голоса. Американское консульство договорилось о его выписке и посадило его на самолет, отправлявшийся в Соединенные Штаты. Он вернулся к своей старой жизни.
Мы с Лихтенбергом идем в Храм Гроба Господня. У входа внутри находится Камень помазания, символизирующий то место, на котором снятое с креста тело Иисуса было умащено благовониями и укутано погребальными пеленами. Мужчины преклоняют у него колени, держа в руках зажженные свечи. Женщины целуют его и читают молитвы. Многие плачут. Все это выглядит очень трогательно.
Мы идем на восток к Стене плача. У нее молятся, раскачиваясь из стороны в сторону, ряды облаченных в черное мужчин с пейсами. Лихтенберг тихо подходит к стене и касается одного из ее огромных камней, потом наклоняется и целует его. Через несколько минут он оглядывается на меня и говорит: «Извините, сегодня мессий мы не встретили». Похоже, ему действительно передо мной за это несколько неудобно.
Позднее, за стаканом прохладительного напитка, Лихтенберг признается, что он иногда смотрит на своих пациентов не только отстраненным взглядом ученого. «Подозреваю, что когда к нам в больницу приходит человек и говорит, что он – Мессия, я испытываю не только клинический интерес, - говорит он. – Иногда, конечно, видно, что пациент напрочь лишен харизмы, и что это просто больной человек. Но да, признаю: за эти годы было сколько-то людей, которые вызывали некую надежду. Думалось: а ведь здорово бы было, если бы это был Он. До сих пор я каждый раз разочаровывался. Но никогда не знаешь, кто завтра войдет в дверь». Его сотовый телефон жужжит на столе – доктору пора обратно в больницу.
Когда Лихтенберг уходит обратно на работу, в воздухе разносится хриплый и присвистывающий голос муэдзина, созывающего через громкоговоритель мусульман на молитву. Волосы у меня на затылке встают дыбом. Что это – странное могущество Иерусалима? Или просто результат гиперактивности лимбической системы? Мое ощущение выглядит для этого объяснения слишком глубоким — слишком духовным. Но с другой стороны, что может быть глубже нейрохимии?
