В Исламской Республике Иран политика, может быть, и не сексуальна, но все, что касается секса, имеет политическое значение.

В ранние годы Иранской революции угрюмый клирик по имени Аятолла Гилани стал сенсацией на государственном телевидении, выступив со странными гипотетическими рассуждениями на пересечении исламского закона и сексуальности. Один из самых диковинных пассажей – иранцы по-прежнему посмеиваются над ним, тридцать лет спустя, - был такой:

«Представьте, что вы – молодой мужчина, спящий в своей спальне. В спальне прямо под вами спит ваша тетя. Представьте, что происходит землетрясение, в результате чего пол под вами рушится и вы падаете прямо на нее. Для удобства наших рассуждений давайте предположим, что вы оба голые, а у вас эрекция, и вы приземляетесь с такой точностью прямо на нее, что непреднамеренно совершаете половой акт. Ребенок от такого сношения будет халяльзаде (законнорожденным) или харамзаде (незаконнорожденным)?»).

Вероятно, совсем неудивительно, что иранские шиитские фундаменталисты – равно как и их евангелистские, католические, ортодоксально-иудейские и суннитские коллеги – тратят огромное количество своего времени на размышления о сексуальности. В конце концов, они всего лишь люди. Но сексуальные мании иранских религиозных фундаменталистов заслуживают более внимательного рассмотрения - в первую очередь потому, что эти люди контролируют государство с ядерными амбициями, большим количеством нефти и молодым, динамичным, подавляемым населением. И тем не менее, по ряду причин – страх превратиться в Салмана Рушди (Salman Rushdie), быть названным ориенталистом, страх задеть религиозную чуткость – примечательное лицемерие иранского режима зачастую старательно обходят вниманием.

Это ошибка. Поскольку в теократиях типа Ирана религия являет собой политику, неосведомленные или устаревшие представления о сексуальности не ограничиваются спальнями – они распространяются на семинарии, военные бараки, залы заседания советов директоров, залы суда и классы. Расхожий афоризм среди персов – «до революции развлекались вне дома, а молились дома, а теперь молятся снаружи, а развлекаются дома». Эта обратная дихотомия очень верна в смысле социального поведения в Иране. Для многих иранцев извращенное положение дел настолько укоренилось, стало неотъемлемым аспектом ежедневных отношений с чиновничеством Ирана, что о нем даже не стоит говорить. Однако те с Запада, кто стремится лучше понять, что есть Тегеран, не должны игнорировать любопытную фиксацию режима на сексе.

Перфразируя покойного спикера Белого дома Типа О’Нила (Tip O'Neill), политика в Иране может и не сексуальная, но все, что касается секса, имеет политическое значение. Наглядный пример – отец революции покойный Аятолла Рухолла Хомейни. Как и все шиитские клирики, стремящиеся стать «примером для подражания» (маржа’-э таклид), Хомейни потратил первую часть своей карьеры на дотошное изучение и распространение религиозного учения на свое собственное поведение и ритуальную чистоту, которая распространялась на все, начиная от повседневного («рекомендуется не сдерживать позывы к мочеиспусканию или дефекации, в особенности если они болезненные») до удивительно непристойного.

В религиозном трактате «Разъяснение вопросов» в 1961 году Хомейни выпустил детальные объяснения по вопросам начиная от содомии («Если мужчина занимается анальным сексом с сыном, братом или отцом его жены после их свадьбы, брак остается действительным») до скотоложества («если человек имеет сношение с коровой, овцой или верблюдом, их моча и помет становятся нечистыми, а пить молоко нельзя»). Как юноша, выросший на американском Среднем Западе, я был одновременно испуган и изумлен, столкнувшись именно с этими пассажами в переведенном томе высказываний Хомейни, который я нашел в нашем доме персидских эмигрантов.

Шиитские богословы – включая яростных критиков Хомейни – подчеркивают, что эти темы были нормой среди духовных лиц поколения Хомейни и должны восприниматься в собственном контексте: ислам был религией, возникшей в сельском пустынном ландшафте, и сам пророк Мухаммед когда-то был пастухом. Тогда как религии типа христианства и иудаизма просто объявляют такое поведение греховным, ислам относится к нему с юридической точки зрения.

Проблема здесь, говорит исламский богослов Мехди Халаджи, бывший ученик духовной школы в шиитском эпицентре городе Кум, не в том, что такие вопросы поднимаются, а в том, что «исламская юриспруденция пока еще не была модернизирована. Она абсолютно не рассматривает вопросов, с которыми вынуждены сталкиваться современные, городские люди».

И в самом деле, религиозные предписания Хомейни зачастую являются предметом насмешек среди представителей постреволюционных поколений. «Я ни разу не видел в Иране верблюда, - сказал мне известный иранский мультипликатор Никаханг Ковсар. – Не говоря уж о том, чтобы возжелать заняться с ним сексом».

Есть особенность, которая отличает сегодняшний Ближний Восток, - демографический приоритет молодежи. Средний возраст в арабском мире – 22 года, а в Иране – 27 лет; в Западной Европе, по контрасту, - порядка 40. Быстрое проникновение и распространение интернета и спутникового телевидения с их вездесущей порнографией в сочетании с молодежной демографией региона подчеркнули непростые отношения мусульманского Ближнего Востока с сексуальностью.

Приложение Google Trends, которое мониторит поисковые запросы со всего мира, демонстрирует, что из семи стран, в которых чаще всего ищут в гугле по слову «секс» - пять мусульманских, а одна (Индия) имеет большое исламское меньшинство. (Среди арабов еще большей популярностью пользуется слово «сексуальная»). Google Insights показывает, что в 2012 году среди иранцев быстрее всего популярность набирает запрос «Гольшифте Фарахани» - имя популярной изгнанной из страны актрисы, которая в январе снялась топлесс для французского журнала Figaro Madame.

До революции 1979 года религиозных фундаменталистов возмущал вид полуобнаженных иранских женщин в кино и на телевидении страны; сегодня государственному ТВ и кинематографу запрещено показывать иранских женщин с непокрытой головой. Это невзирая на тот факт, что у большинства жителей страны есть доступ к гораздо более вызывающему меню спутниковых телеканалов (тарелки официально запрещены, но считается, что их контрабандой провозят сами представители Корпуса стражей исламской революции). В скоро выходящем документальном фильме The Iran Job Кевин Шеппард (Kevin Sheppard), американец, который играл в баскетбол в профессиональной иранской лиге, испытывает шок, листая меню своей недавно подключенной тарелки спутникового телевидения. «У нас 600 каналов, - отмечает он, - 400 из них порнографические!»

Из-за своих религиозных претензий, однако, иранский режим вынужден тратить бессчетные миллионы долларов на попытки помешать трансляции спутникового ТВ, чтобы оно не достигало жителей страны – тщетная попытка одновременно подавить как силу технологии, так и природу человека. В интервью журналу New Yorker, опубликованном несколько лет назад, чиновник сферы безопасности Ирана откровенно оценил стоящую задачу:

«Большая часть населения – молодые. Молодые люди по природе своей похотливы. Поскольку они похотливы, им нравится смотреть спутниковые каналы, где есть фильмы или передачи, на которые они могут мастурбировать... Нам нам нужно что-то предпринять насчет спутникового телевидения, чтобы оградить общество от этой похотливой онанистской темы».

Кто-то скажет, что стране, которая страдает от хронической инфляции и безработицы – не говоря уж о жестких международных санкциях и потенциальной войне из-за своей ядерной программы, - есть чем заняться помимо того, чтобы не давать молодежи мастурбировать. Однако режим продолжает вкачивать сотни миллионов долларов в китайскую технологию цензурирования с целью создания морального «железного купола» против политических и культурных диверсий, причем результаты решительно неоднозначные. Заезженные BBC Persian и «Голос Америки» иногда удается заглушить, но у тех, кто хочет порнографии, нет дефицита в источниках. При этом попытки внедрить программное обеспечение для цензуры иногда заходят слишком далеко. Один мой друг из Ирана рассказывал, как он много раз безуспешно пытался зайти на свою почту в британском университете из Тегерана, а затем вдруг понял, что неприличное название учебного заведения – Эссекс – было запрещено интернет-фильтрами режима.

Во время правления ориентированного на Запад автократа Мохаммеда Резы Пехлеви Тегеран был быстро развивающимся обществом, которое обманчиво казалось вступающим в современную эру. История моей собственной семьи, вероятно, хорошо демонстрирует путь иранского городского среднего класса в течение 20 века: моя набожная бабушка по папиной линии, родившаяся в 1907 году, носила чадру и формально не получила образования кроме начального; три из ее четырех дочерей учились в университете и все воздерживались от ношения чадры. Все из их дочерей выросли в Тегеране, в котором модными были миниюбки, и главным «примером для подражания» для них была Гугуш – иранская дореволюционная Джей Ло (поразительно скромная, однако, по сегодняшним стандартам).

Противостояние Хомейни шаху было частично вызвано тем, что последний освободил женщин, что аятолла сознательно приравнивал к сексуальному упадничеству. В своей книге 1970 года под названием «Исламское правление», которая позднее послужила идеологическим и политическим шаблоном для постреволюционного Ирана, Хомейни исходил пеной на тему того, что «половой грех достиг таких пропорций, что уничтожает целые поколения, портит нашу молодежь и заставляет их пренебрегать любыми видами работы! Они все стремятся насладиться различными формами греха, которые стали так легко доступны и так активно продвигаются».

Хомейни, тем не менее, заверил своих либеральных революционных соотечественников – лишь за несколько месяцев до революции, находясь в ссылке в Париже, - что «в Исламской Республике женщины будут свободны в выборе занятия, будущего и одежды». К своему дальнейшему разочарованию, многие представители иранской либеральной интеллигенции – как мужчины, так и женщины – тогда единодушно поддержали Хомейни, некоторые из них даже называли его «иранским Ганди». Очень скоро после захвата власти, однако, Хомейни и его ученики резко начали подавлять оппозиционные взгляды и урезать социальные права женщин и их право выбирать себе одежду. «Ислам не разрешает людям носить купальники в море», - заявил он вскоре после того, как стал верховным лидером. Мы «снимем с них шкуру»!

Женщины, которые сопротивлялись обязательному ношению паранджи, сталкивались с насилием и унижениями, включая крики «Я русари, я тусари!» (Покрой голову или получи по голове!). Как недавно написала лауреат Нобелевской премии Ширин Эбади, «хотя революцию 1979 года в Иране часто называют исламской революцией, ее на самом деле можно назвать революцией мужчин против женщин... Авторы Исламского уголовного кодекса успешно перенесли нас на 1400 лет назад».

Как исламисты в сегодняшнем Египте – и некоторые представители американских христианских правых – иранские революционеры нашли благоприятную почву для того, чтобы играть на политике религиозного популизма - вместо того, чтобы решать огромные проблемы строительства диверсифицированной экономики. Масштабное нефтяное богатство страны сыграло им на руку. Хомейни лихо отказался от экономики, заявив, что она «для ослов», а на жалобы на инфляцию отвечал: «Революция была не про цены на арбузы». Тридцать лет спустя результаты очевидны: в 1979 году ВВП богатого ресурсами Ирана почти в два раза превышал ВВП бедной ресурсами Турции. Сегодня он вряд ли равен половине ВВП Турции.

Жестокая реальность такова, что иранцы доверили свою национальную судьбу человеку, Хомейни, который больше времени посвящал думам о религиозных наказаниях за прелюбодеяние с животными, чем о том, как модернизировать экономику.

После смерти Хомейни в 1989 году на его место пришел нынешний верховный лидер Аятолла Али Хаменеи, который остался верен видению Ирана Хомейни, включая ханжество относительно вопросов плоти. Хаменеи - который заявил, что ношение женщинами хиджаба «спасет наше общество от погружения в коррупцию и смуту», - внешнее выражение женской красоты воспринимает не только с религиозным осуждением, но и как экзистенциальную угрозу для самого режима.

Хаменеи настаивает на том, что здоровье семейной ячейки неотделимо от благосостояния Исламской Республики и подрывается женской красотой. Хотя многие считают такое мировоззрение женоненавистническим, Хаменеи считает мужчин, а не женщин, ненадежными и не способными сопротивляться искушению:

«В исламе женщинам запрещалось выпячивать свою красоту с целью привлечь мужчин или вызвать фитну (подрыв устоев, мятеж или бунт). Выпячивание чьей-либо физической привлекательности для мужчин это своего рода фитна... Если любовь к красоте и влечение к людям противоположного пола обнаруживает себя где-то за рамками семьи, подрывается стабильность семьи».

Интересно, что слово, которое Хаменеи использует против обнажения женских голов – фитна, это то же самое слово, которым называют оппозиционное Зеленое движение, которое вышло на улицы летом 2009 года протестовать против неоднозначного переизбрания президента Махмуда Ахмадинежада. Иными словами, сами женские волосы воспринимаются как крамольные и контрреволюционные. Даже так называемые либеральные политики в Исламской Революции давно зациклены на этом вопросе. Известно, что Абольхасан Банисадр, первый иранский постреволюционный президент, которые последние три десятилетия провел в изгнании во Франции, однажды заявил, что наука доказала, что женские волосы испускают сексуальное излучение. (Иранский сатирик ответил на это мультиком про то, как один мужчина непроизвольно испытал сексуальное возбуждение за обедом в доме своего друга; виновником оказался волос с головы жены друга, случайно попавший в его тарелку с горме сабзи – иранским национальным блюдом).

За последние два десятилетия женщины более молодого поколения сильно преуспели и стали не так тщательно покрываться, но Хаменеи не приемлет никакой дискуссии на тему отмены ношения покрывала. В дополнение к противостоянию с США и Израилем, хиджаб часто считается одним из краеугольных камней Исламской Республики. «Для чиновников Исламской Республики хиджаб имеет большое символическое значение; именно он сдерживает дамбу, обуздывает все остальные требования социальных свобод жителей Ирана», - говорит американско-иранский писатель Азаде Моавени. «Ослабишь хиджаб, думают они, и ад разверзнется; люди захотят пить пиво на улице и читать не прошедшие цензуру романы. Они считают хиджаб шлюзом свободы».

Невзирая на утверждение Хаменеи о том, что хиджаб помогает мужчинам не сбиваться с пути истинного, на самом деле политика правительства вдохновляет на обратное. Например, чтобы пристроить очевидно активное либидо иранских мужчин, парламент страны – состояющий из лоялистов Хаменеи – поддержал санционированные шариатом «временные браки», дозволяющие мужчинам иметь столько сексуальных партнерш, сколько им хочется. Брачный контракт может длиться всего несколько минут, и его не нужно официально регистрировать. Мужчина может резко оборвать брак, когда ему угодно, а вот женщине инициировать развод гораздо сложнее. Более того, женщины, нарушающие святость своего брака, очень сильно рискуют – десятки женщин были побиты камнями до смерти за измену в Иране.

Экономические проблемы страны привели также к резкому росту обычной, не санкционированной исламом проституции. Элитные тегеранские таксисты, зачастую не нашедшие работы выпускники университета, буднично указывают на них на улице.

«Когда экономика переживает кризис, теневые отрасли и нелегальные сети приобретают большую популярность», - говорит Пардис Махдави, автор книги о сексуальности в Иране. «Технологии также этому способствуют».

Во время правления шаха знаменитый тегеранский квартал красных фонарей был известен как Шахр-э Ноэ, «новый город», место, где бессчисленные молодые иранцы теряли свою девственность. Как и во многих других вопросах после революции, Исламская Республика полагала, что запрет симптома устранит всю проблему. Но селитра с минаретов не сработала. «Они разрушиди Шахр-э Ноэ, думая, что это уничтожит проституцию», - как-то сказал мне вышедший на пенсию иранский рабочий. «Теперь весь Тегеран стал Шахр-э Ноэ».

Внешне целомудренная природа хомейнистской политической культуры извратила нормальное сексуальное поведение, создав любопытные странности – и тенденции – среди иранского чиновничества. Омид Мемарьян, журналист, который провел несколько месяцев в известной тюрьме Эвин за критические статьи про правительство, сказал мне, что проводившие допрос чиновники гораздо больше интересовались его сексуальной жизнью, чем его политическими слабостями. «Я пытался отвечать на вопросы в очень общей форме, но они перебивали меня, - вспоминает он. - Они хотели знать подробности. ‘Начните с того момента, когда вы начали расстегивать на ней кофточку...’». В одном учреждении, рассказал он, он пришел в ужас от того, что следователь, судя по всему, трогал себя, пока слушал показания.

Специалисты по американской политике – Джимми Своггарт (Jimmy Swaggart), Марк Сэнфорд (Mark Sanford), Ньют Гингрич (Newt Gingrich), вот лишь некоторые, - не будут удивлены узнав, что именно самые ярые сторонники традиционных ценностей в Иране сами их не придерживаются. Мемарьян провел часть своей обязательной военной службы в Тегеране за написанием речей для командующего Корпуса стражей исламской революции, который обычно критиковал аморальность «Мирового лицемера» (то есть, США). «Его фильми (человек, которые нелегально привозил для его фильмы на CD) позже рассказал мне, что командир всегда просил ‘фильмы со сценами’», эвфемизм для порно.

Хорошо известен скандал 2008 года – командир тегеранской полиции, отвественный за усиление строгих иранских законов «против пороков», Реза Зарей, был пойман голым в борделе с шестью женщинами (одна из женщин рассказала, что он просил их молиться перед ним голыми). Тогда как американские политики могут оправиться от таких проступков своими собственными ТВ-шоу, ставшая известной история Зарея привела к тому, что в тюрьме он пытался свести счеты с жизнью.

Позор сексуальных проступков традиционно использовался режимом как форма политического сдерживания и запугивания. Когда известный своим веселым нравом реформистский клирик Мохаммед Али Абтахи, бывший вице-президент Мохаммеда Хатами, попал в тюрьму после неоднозначных президентских выборов 2009 года, он удивил своих сторонников, признавшись, что работал на западный заговор с целью подстрекательства бархатной революции. Хотя не было сомнений в том, что признание было вынужденным, его ближайшие сторонники заявляют, что признательские показания были выбиты не в результате физической или психологической пытки, а с помощью секретных фотографий, где он изображен на месте преступления в одном любовном гнездышке в Тегеране, которое долгое время находилось под слежкой.

Однако Исламская Республика не всегда такая стыдливая. На самом деле, она желает использовать сексуальные стимулы в государственных целях. В опубликованной WikiLeaks телеграмме американского Госдепартамента, например, иракский племенной командир Абу Чеффат рассказывает американскому дипломату в Багдаде, что Тегеран эффективно управлял иракскими политиками – якобы приезжающими в Иран на лечение – используя приманки, включая «временные браки» с иранскими женщинами. Не то чтобы Чеффат жаловался, обратите внимание: привилегии были совершенно точно лучше, чем когда он посещал в 2008 году в Белом доме президента Джорджа Буша. Есть объяснение тому, как иранская мягкая сила побеждала жесткую американскую силу в Ираке.

Не так давно три агента иранской разведки, которые в феврале прошлого года в Бангкоке совершили неудачную попытку убийства чиновников израильского правительства, фотографировались в баре на пляжном курорте в Паттайе с местным «эскортом». Когда я спросил отпрыска влиятельного духовного лица в Тегеране, как предполагаемые поборники религиозной идеологии Хомейни могут сочетать ее в себе с посещением немусульманских проституток и употреблением алкоголя, он моментально отбросил все религиозные препоны. «Есть правительственные клирики, которые легко могут предоставить им религиозные предлоги. Они могут сказать, что если бы те не стали посещать проституток и пить алкоголь, они бы казались похожими на террористов и вызывали бы подозрения».

По сути, подход иранского режима к сексу, как к философии правления, отмечен ‘маслахат’, то есть целесообразностью, и используется попеременно как инструмент подавления, приманки и провокации. Летом 2009 года, когда сотни тысяч иранцев вышли на улицы с протестом против переизбрания Ахмадинежада, многие из протестующих были избиты бойцами полувоенной милиции басидж - бандами молодых головорезов на мотоциклах, которым был дан зеленый свет сокрушить восстание. Как из Тегерана сообщал иранско-американский ученый Шервин Малекзаде, людьми из басидж двигало сочетание классовой неприязни и накопившейся фрустрации. «Они не трахаются, не пьют и не курят травы», - сказал ему один из источников. «Что еще им делать со всей этой энергией?»

Однако самым эпохальным – и душераздирающим – моментом Зеленой революции было убийство 26-летней протестующей Неды Ага-Солтан, чья кровавая гибель была снята на камеру телефона, и видео это стало самым вирусным в истории. В документальном фильме HBO о жизни этой девушки мать Неды вспоминает записку, которую несколько сочувствующих участниц басидж передали Неде за несколько дней до того, как она была убита снайпером: «Дорогая, пожалуйста, не выходи на улицу такая красивая. Сделай одолжение, не выходи – мужчины из басидж охотятся за красивыми девушками. Они пристрелят тебя».

Культовым лицом революции 1979 года был бородатый мужчина средних лет, а Неда стала символом нового лица сопротивления Ирана 21 века: молодая, современная, образованная женщина. Своим противостоянием режиму и хиджабу она воплощает фитну в глазах Хаменеи.

Спустя три весны иранскому режиму снова грозит кризис, на этот раз внешний и многосторонний. Израильский премьер Биньямин Нетаньяху между делом угрожает войной, Пентагон ведет военные игры, а политики в Белом доме совещаются: иранский режим рационален или иррационален? Могут ли дипломатические переговоры помешать Ирану обзавестись бомбой, или нападение на ядерные объекты Ирана неизбежно?

Многие специалисты по Ирану полагают, что для того, чтобы уговорить Иран не стремиться к созданию ядерного оружия, Вашингтон должен заверить Хаменеи, что США не хотят ни менять иранское поведение, ни осуществлять смену режима.

Они забывают принять во внимание глубоко укоренившееся убеждение Хаменеи в том, что планы США по свержению Исламской Республики опираются не на военное вторжение, а на культурную и политическую диверсию с целью подстрекательства «бархатной революции» изнутри. Обратите внимание на эту речь на иранском государственном ТВ в 2005 году.

«Более чем к артиллерии, пушкам и прочему враги Ирана стремятся к распространению культурных ценностей, которые приводят к моральному разложению... Недавно я прочитал в новостях, что высокопоставленные чиновник важного американского политического центра сказал: «Вместо бомб нашлите на них миниюбки!» Он прав.  Если они разбудят сексуальные страсти в любой отдельно взятой стране, установят неумеренное смешение мужчин и женщин, сделают так, что поведение молодежи будет обусловлено природными инстинктами, необходимости применять артиллерию и пушки против этой страны больше не будет».

Обширная коллекция текстов и речей Хаменеи говорит о том, что оружие массового поражения, которого он опасается более всего, это культура – скорее Ким Кардашьян и Леди Гага, чем бомбы и авианосцы. Иными словами, Тегеран ужасает не то, что Америка делает, а то, чем Америка является: развращенная постмодернистская колониальная держава, стремящаяся к глобальной культурной гегемонии. «Цель стратегической политики Америки», заявляет Хаменеи, - «женская распущенность». 

Слова Хаменеи отражают парадокс и извращенность современного Ирана. Скидывание бомб на иранский режим может продлить срок его хранения, но срок годности режима, который воспринимает женские волосы как угрозу своему существованию, давно уже истек.