Марин Ле Пен набрала в первом туре президентских выборов 17,9% или 6,4 миллиона голосов, поставив тем самым «Национальный фронт» и политический популизм в центр французской политической сцены. Однако Франция - отнюдь не исключительный случай для Европы. За последние два десятилетия ультраправым партиям удалось занять видное положение в большинстве государств Европейского Союза.
В каждой из стран сложилась непохожая на другие ситуация. В одних государствах ультраправые представляют собой шумные, но не обладающие большим влиянием группы. В других они являются главной оппозиционной силой. В третьих они уже стучатся в двери власти, хотя пока и не принимают участия в формировании правительств.
Как бы то ни было, у всех этих движений есть одна идеологическая общая черта: недоверие к современным методам развития Европы, дискредитация элиты, которая, по их мнению, игнорирует настоящие проблемы населения, враждебное отношение к иммиграции, принимающее зачастую ксенофобскую или исламофобскую окраску.
Эти популисты не приемлют глобализацию и рассматривают Европейский Союз всего лишь как ее инструмент. В связи с этим они выступают за укрепление государственных границ и защиту национального самосознания, а также клеймят заграницу как источник всевозможных бедствий.
Виноваты всегда другие
В подобной идеологии по сути нет ничего нового. В 1930-х годах она получила широкое распространение на определенной части Европы на фоне глубокой депрессии. Сегодня у козлов отпущения по большей части новые лица: мусульмане сменили евреев в качестве главных врагов большинства популистских партий современной Европы.
Решение Марин Ле Пен дистанцироваться от антисемитских высказываний ее отца служит наглядным признаком этих изменений. Кроме того, это вопрос поколений. Однако методы по сути остались прежними. Кто-то «другой» всегда объявляется виновным в безработице, экономическом кризисе, неустроенности и разрушении традиционных ценностей западного, а, значит, христианского общества.
Популисты критикуют элиту, технократов, брюссельских чиновников, космополитические финансовые круги, иммигрантов, которые подрывают привычный образ жизни, привнося в Европу чуждые нам нравы.
Так, почему эти темы, которые на протяжение уже многих десятилетий являются неотъемлемой частью популистской риторики, в последние годы находят все более широкий отклик, в том числе в традиционно известных своей толерантностью государствах?
Многообразие причин
Всему этому существует целый ряд объяснений. Глобализация дестабилизировала целые экономические отрасли, спровоцировав тем самым болезненную переориентацию регионов и социальных групп.
Наступление кризиса повлекло за собой массовую безработицу и вновь вызывало к жизни упрощенческий аргумент, из которого следует, что если бы в стране было меньше иммигрантов, гораздо меньше граждан остались бы без работы.
Старение европейского населения ускорило процесс, который политолог Доминик Рейнье (Dominique Reynié) называет «наследственным популизмом»: речь идет о страхе потерять достигнутое во время «славного тридцатилетия».
Тем не менее, это демографическое объяснение не учитывает популярности ультраправых идей среди молодежи, которую продемонстрировал нам первый тур президентских выборов во Франции. Обеднение социальных слоев, которые верили в обеспеченное будущее для них самих и их детей, также обостряет неустойчивость ситуации.
Не все эти причины находят отражение в каждой европейской стране. В некоторых из них экономический кризис играет куда более важную роль, чем иммиграция. В других, где экономическая ситуация складывается скорее в позитивном ключе, а иммиграция практически не существует, (зачастую необоснованный) страх перед будущим оказывается сильнее существующих трудностей.
Как бы то ни было, везде есть один общий момент: Европейский Союз представляется как deus ex machina великого плана по разрушению защитных национальных барьеров. Не признающие гражданства технократы якобы намереваются диктовать свои законы лишенным суверенитета правительствам и народам.
С особой ясностью эти антиевропейские настроения проявились во время референдумов по европейской конституции. Во Франции и Нидерландах большинство граждан ответили «нет», что во многом объясняется влиянием правого популизма.
Австрия и Венгрия
Не все европейские страны в одинаковой степени затронуты появлением ультраправых партий. Некоторым удалось избежать подобной участи. Речь идет о тех государствах (например, Испании и Германии), где в определенный период ХХ века заправляли диктаторские режимы. Для этих объединений там существует нечто вроде табу, что, тем не менее, не означает, что они вообще не существуют.
Они проявляются в виде маргинальных групп или же находятся под контролем классических партий правого толка.
Италия, в которой также существовал фашистский режим, представляет собой особый случай в силу своего регионализма. Оплотом правого популизма там стала «Северная лига»: она изобрела некую несуществующую Паданию для того, чтобы ей было удобнее бичевать «воров» из южной Италии, которая, по ее мнению, начинается на севере Рима.
Лиге еще ни разу не удавалось набрать больше 10% на общенациональных выборах, что, однако, не помешало ее представителям войти в несколько правительств Сильвио Берлускони.
Австрия, которая также не осталась в стороне от вируса национал-социализма в 1930-40-х годах, попыталась представить себя жертвой Гитлера. Такая свободная интерпретация истории дает ей возможность избежать висящего над Германией табу. В 2000 году канцлер от консервативной партии Вольфганг Шюссель (Wolfgang Schüssel) без колебаний пошел на альянс с Австрийской партией свободы, которую в тот момент возглавлял не скрывавший связей с неонацистскими группами Йорг Хайдер (Jörg Haider).
Если Шюссель думал, что ему удастся подавить популистскую партию, приведя ее во власть, то он жестоко ошибся. Сегодня АПС почти на равных соперничает по популярности с традиционными партиями (консерваторы и социал-демократы). Тем не менее, Шюссель ни в коей мере не пожертвовал своими европейскими убеждениями.
Но это неважно. Установив союз с популистскими партиями, правые консерваторы придают им легитимность, которая нужна им для расширения своей аудитории. Кроме того, традиционные правые и сами заимствуют у них идеологические темы, стремясь тем самым переманить к себе их избирателей.
Именно так сейчас действует и Николя Саркози, который исходит из предвыборной необходимости, а не собственных политических убеждений. Хотя ущерб в таком случае едва ли будет меньше.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Марин Ле Пен набрала в первом туре президентских выборов 17,9% или 6,4 миллиона голосов, поставив тем самым «Национальный фронт» и политический популизм в центр французской политической сцены. Однако Франция - отнюдь не исключительный случай для Европы. За последние два десятилетия ультраправым партиям удалось занять видное положение в большинстве государств Европейского Союза.
