В понедельник утром Владимир Путин сядет в черный лимузин с черными окнами и в окружении своей кавалерии – полицейских на мотоциклах – ворвется в город с запада, пронесшись по пустым, призрачным улицам. Он проедет мимо знаменитых куполов Василия Блаженного, въедет в Кремль через Спасские ворота, выйдет из лимузина на красную ковровую дорожку (впервые показав, что он вообще находился в этой машине), отсалютует караульным и войдет внутрь, в большой зал с массивными люстрами, в котором ему предстоит принимать президентскую присягу. Он будет исполнять этот ритуал уже в третий раз.
По пути его не будут приветствовать ликующие толпы, размахивающие флагами. Мир увидит в связи с российской инаугурацией совсем другие картинки – Путина, идущего по роскошному залу, его же, возлагающего руку на конституцию, и бурные протесты предыдущего дня. Мы увидим кадры, которые в нашу эпоху «Твиттера» и «Фэйсбука» уже успели стать знаковыми: вот черные полицейские дубинки лупят в дыму через заграждения по участникам протестов, вот боец полицейского спецназа тащит за шею девушку-демонстрантку, вот сердитый полицейский с окровавленным лицом. Мы увидим видеозаписи с летающими камнями, бутылками и дымовыми шашками, а также с дубинками, бьющими по чьим-то почкам. Мы увидим фотографии перевернутых туалетных кабинок, превращенных в импровизированные баррикады, и отбивающихся молодых людей в задравшейся и разорванной одежде, с обнажившимися животами и ягодицами, которых полиция тащит в ожидающие неподалеку бронированные «автозаки».
Чего мир не увидит – это мирного, жизнерадостного марша по расположенной к югу от Кремля улице Большая Якиманка, на который - в день, когда многие москвичи уехали на праздники из города, вышли не меньше 70 тысяч человек. Они скандировали «Россия без Путина!» и несли остроумные плакаты, характерные для протестного движения прошлой зимы. Во многом это мероприятие было бессмысленным: с фальсификациями или без них, Путин уже победил, причем с большим перевесом. Все, что он говорил и делал последние пять месяцев, показывает, что он явно не занят поисками стратегии ухода. Он приложит все усилия, чтобы продержаться полный шестилетний срок – и это, по меньшей мере. В прошлом месяце, когда Путин в последний раз выступал перед Думой в качестве президента, один из депутатов спросил его, как он относится к идее исключить из российской конституции слово «подряд». Речь шла о формулировке, которая вынудила Путина совершить сложный обходной маневр и уйти на четыре года на пост премьер-министра, пока грелка для кресла по имени Дмитрий Медведев пыталась убедить россиян и остальной мир, что она вовсе не грелка для кресла. «Я считаю, что это разумно, - заявил Путин в ответ на эту «подачу на ракетку». - Вполне можно подумать».
И все равно в воскресенье на акцию протеста пришло множество людей. «Мне было бы стыдно не явиться, - объяснила мне одна девушка. – Когда-нибудь внуки спросят меня: “А что ты делала, когда все это происходило в России?” Я должна была придти, чтобы потом не стыдиться своего ответа». Подрабатывающая курьером пожилая женщина, у которой не было большей части зубов, заметила: «Если не я, то кто? Понимаете?» Смысл мероприятия заключался в том, чтобы показать Путину накануне его пышной инаугурации с реками шампанского, что, как выразился один из молодых демонстрантов, «он выиграл, но не победил. Мы не побеждены».
Когда эта веселая скандирующая пестрая толпа хипстеров, националистов, анархистов, пенсионеров и типичных представителей среднего класса закончила свое парадное шествие, оказалось, что путь на Болотную площадь, на которой должен был состояться митинг, преграждают шеренга омоновцев – полицейских из спецподразделения – и колонна активистов радикального «Левого фронта». Коридор для прохода на Болотную резко сузился, особенно когда Сергей Удальцов, лидер «Левого фронта» и один из организаторов протеста, призвал вместе с борцом с коррупцией Алексеем Навальным к сидячей акции. Впрочем, долго сидеть у активистов не получилось – почти сразу же начались толкотня и давка, люди, не успев присесть, начали вскакивать, толкаться локтями и кричать в панике. С этого момента все покатилось под откос. Появились дымовые шашки, стеклянные бутылки, слезоточивый газ, пролилась кровь. Насилие выплеснулось в окрестности: националисты и анархисты пошли, выкрикивая лозунги, по соседним улицам, а полиция принялась загонять их в кафе и на станции метро, скручивать и бросать в переполненные фургоны для арестованных.
Кто первый начал, было непонятно. Дымовые шашки летали в обоих направлениях, и участники протестов быстро утратили свою разнородность, превратившись – почти поголовно – в рассерженных молодых мужчин. Лица некоторых из них были закрыты масками, как это принято у футбольных хулиганов. Они не реагировали не только на призывы полиции разойтись, но и на попытки организаторов создать небольшой палаточный городок (чтобы задержаться на площади на долгое время, как сделали участники украинской Оранжевой революции в 2004-2005 годах). «Что это за парень в синей футболке? – кричал один из организаторов протеста, указывая на молодого человека, подстрекавшего окружающих не отступать ни на шаг. – Он провокатор! Уведите его отсюда!»
В толпе, определенно, были провокаторы, вот только чьи? Дмитрий Гудков, депутат Думы от партии «Справедливая Россия» и активный участник протестного движения, говорил позднее, что до него доходили слухи о сотрудниках печально известного полицейского управления по борьбе с экстремизмом, инструктировавших перед началом митинга в одном из кафе футбольных хулиганов – любимое оружие государства. Он сам лично видел людей в черных масках, бросавшихся на полицейский кордон во время сидячего протеста. При этом он не мог с уверенностью сказать, были ли это наймиты властей или просто молодые люди, каких много в рядах националистов и анархистов – переполненные тестостероном и всегда готовые поучаствовать в бунте против машины.
В некотором – в сущности, наиболее важном - смысле это не имеет большого значения. Значение имеет то, что в связи со вчерашним протестом запомнятся образы крови и грубой силы. Это означает переход определенной черты. Протестное движение, некогда мирное и веселое, затем утратившее задор, но зато перенацелившееся на эффективные конкретные действия - такие как наблюдение за голосованием и участие в муниципальных выборах в разных частях страны – теперь ассоциируется с насилием и встречает насильственный же отпор. То есть оно вступило в период радикализации, и вот характерный признак этого – организаторы предыдущих митингов накануне 6 мая пренебрегли протестом или отправились на отдых, и у руля стали более радикальные фигуры вроде сталиниста Удальцова. Это, разумеется, сыграло на руку Путину и компании, уже не первый месяц утверждающим, что основа протестного движения – это не средний класс, а радикалы, стремящиеся посеять хаос и устроить в России цветную революцию, и что с этими людьми надо вести себя как с врагами, которыми они и являются.
Возникающую модель – окостенение Кремля, ожесточение оппозиции – неоднократно можно было наблюдать в истории России нового времени. Знаменитые своей безжалостностью большевики, захватившие власть в ноябре 1917 года, радикализовались за годы, проведенные в подполье, в которое их загнала репрессивная система Николая II. В ответ на социальное брожение, порожденное быстрой индустриализацией и невосприимчивой политической системой, Николай только закручивал гайки и настаивал, что власть дана ему Богом. Его политические реформы – слабый парламент, существовавший всего два года (так в тексте, - прим. перев.) – были чистой воды декорацией и лишь дискредитировали идею конструктивной оппозиции и политических дебатов, разочаровав как истеблишмент, так и оппозицию. Николаевская тайная полиция и его сибирские лагеря (так в тексте, - прим. перев.) не только не удерживали от революционной деятельности, но и вдохновляли революционеров. В 1902 году Владимир Ленин, описывая, свои представления об идеальной революционной партии, заметил, что руководить ей должны несколько «профессионально-вышколенных не менее нашей полиции, революционеров». Иосиф Сталин, семь раз совершавший побеги из царских сибирских тюрем, проследил за тем, чтобы из его тюрем, построенных на смену прежним, никто не смог убежать. Эти тюрьмы он наполнил людьми, которые пытались хоть в какой-то форме вести диалог с государством. К концу 1980-х годов, когда Михаил Горбачев попытался мягко реформировать ржавую советскую государственную машину, власть так долго вытесняла на обочину и объявляла преступниками людей, которые за 30 лет до этого выступали за «социализм с человеческим лицом», что они начали считать государство врагом – раз оно считало врагами. В итоге, они оказались не заинтересованы в его эволюции, и были только рады, когда оно окончательно рухнуло.
Другими словами, это начало паралича: те, кто находится, у власти, рассматривают компромисс, как слабость, а те, кого выгнало на улицы отсутствие компромиссов со стороны власти – как предательство. И чем сильнее окапываются обе стороны, тем менее вероятным становится конструктивное решение. Единственным выходом в результате может оказаться революция и полное разрушение статус-кво. А, как показывает российский опыт 1917 и 1991 годов, стремление начать все заново, с чистого листа обходится очень дорого.
Зимой мы видели начало этого процесса. Общаясь с журналистами правительственного пула 28 декабря, через четыре дня после того, как около 100 тысяч москвичей – беспрецедентное для двух последних десятилетий число - приняли участие в протестном митинге на проспекте Сахарова, Путин пожал плечами и спросил: «С кем разговаривать?» За предшествовавшие этому недели он успел назвать участников протестов пешками Госдепартамента, стремящимися к насилию провокаторами и болтливыми, глупыми обезьянами из киплинговской «Книги джунглей». Мало того - он нервозным тоном заметил, что принял символ протеста – белую ленточку, прикалываемую к лацкану, - за презерватив. То, что 5 декабря, в начале протестов, Навальный ревел в микрофон «Я перегрызу глотку этим скотам», и то, что за следующие два дня полиция арестовала на московских протестах почти тысячу человек, разумеется, только подливало масло в огонь.
В понедельник Путин возложит руку на конституцию, а потом будет праздновать свое вступление в должность на приеме с утятиной, пюре из авокадо, стейками из осетрины и лучшими российскими винами. Россия, тем временем, будет стоять на распутье. Оппозиция может пойти либо по мучительно медленному, но конструктивному пути гражданского активизма, по которому она шла в последние месяцы, либо расколоться на сердитых радикалов с одной стороны и отпугиваемое их манерой действий большинство - с другой. К чему это приводило в прошлом, мы уже видели. Что касается Кремля, он, похоже, занял ясную и определенную позицию. Путин со своим нырянием за античными амфорами и стрельбой по тиграм перед восхищенной публикой, похоже, движется к мрачно-комической косности, несколько в стиле Каддафи. Когда хаос с Болотной площади выплеснулся на московские улицы, путинский пресс-секретарь Дмитрий Песков высказался с удивительной прямотой. «С моей точки зрения, полиция действовала мягко, - заявил он в интервью телеканалу «Дождь». - Я хотел бы, чтобы она действовала жестче». Услышав это, один из оппозиционных блоггеров выразил в своем «Твиттере» недоумение. Что значит «жестче», спросил он, «стрелять, что ли?»
