Я понимаю, что в рамках данной колонки должен писать о политике. Более того, я понимаю, что прошедшая неделя была заполнена важными политическими событиями, каких не было уже давно, причем не только в России, но также во Франции, Греции и Германии. Но для освещения этих вопросов времени будет еще предостаточно. Франсуа Олланд не исчезнет из-за того, что я не напишу нечто шикарное и элегантное на тему его победы над Николя Саркози. Владимир Путин тоже не уйдет с мировой сцены, если я не сумею сказать что-нибудь волнующее душу по поводу его вступления в должность в третий раз (или это уже четвертый?).
В конечном итоге, в жизни есть вещи и поважнее; вещи, о которых надо думать очень серьезно. Последние выборы, скандалы или пресс-релизы могут показаться страшно актуальными и важными в данный момент, но судьба всех этих новостей такова, что большинство людей не обращают на них внимания или быстро забывают. Сознание собственной важности и заносчивость высокопоставленных политиков, а также их прихлебателей (что еще хуже) обычно напоминают нам о том, что в жизни есть вещи и получше. Но гораздо более мрачное напоминание я получил позавчера, когда услышал, что один мой вашингтонский знакомый скончался от крайне редкой и исключительно агрессивной формы рака. Не хочу называть имя этого человека, ибо для данной статьи оно не нужно, и называть его в таком формате было бы признаком отвратительного неуважения. Поэтому давайте воспользуемся старым литературным приемом и назовем этого человека Х.
Я пишу про Х по двум причинам. Первая, гораздо менее привлекательная, состоит в том, что я просто не смог думать ни о чем другом. Мне хочется думать, что я не узколобый человек, однако как я ни пытался повернуть свои мысли на что-нибудь еще, они все равно возвращались к той неприятной теме, которую я изо всех сил пытался забыть. Так что я расскажу об этом, и да поможет мне Бог. Но я не стану тратить ваше время, просто изливая на бумагу свои расплывчатые и плаксивые мысли. Я не страдаю болезненным самомнением, чтобы думать, будто мои эмоции и чувства имеют какое-то особое значение для мира в целом. Мне кажется, что о несвоевременной кончине Х написать надо, причем несмотря на эту полную политической интриги и драмы неделю. Надо, потому что эта смерть стала весьма показательной и исключительно верно характеризующей американцев моего поколения. Эти люди более, чем когда бы то ни было, одновременно связаны между собой и изолированы друг от друга, объединены и одиноки, информированы и несведущи.
Я познакомился с Х благодаря своему другу, у которого по столичным меркам невообразимо широкий круг общения: адвокаты и аналитики, чиновники и консультанты, аспиранты и дипломаты, республиканцы, демократы и либертарианцы, то есть, люди всех профессий и политических убеждений, какие только можно себе представить. Мы не были близки с Х, но я неоднократно встречался с ним на различных общественных мероприятиях, на вечеринках, на летних барбекю и тому подобных вещах. Я знал его достаточно хорошо, чтобы поздороваться и поболтать немного о том, о сем.
Я не виделся с Х несколько месяцев, но это в порядке вещей в Вашингтоне, где люди часто уезжают «по делам» на недели и месяцы, и где они самым естественным образом вливаются в различные группы и выпадают из них в соответствии с циклом своей работы. Чиновники с Капитолийского холма, например, исчезают без следа, когда предстоит обсуждение какого-нибудь особо важного законопроекта. А федеральных служащих почти невозможно найти, когда формируется бюджет на следующий год. Х, на самом деле, входил в тот же что и я небольшой список контактов электронной почты из 30-40 человек, которые регулярно говорят о скидках и бейсболе. Поскольку никто ничего мне не говорил, я полагал, что у Х все хорошо.
Поэтому я был крайне удивлен, когда позавчера кто-то выложил в сети фотографию (да, фотографию!) некролога Х. Там было сообщение о дате его смерти и несколько слов в память о нем. Я сидел и непонимающе смотрел на эту фотографию минут 15-20, которые показались мне часом. Что это, какая-то шутка больного разума? Или чья-то безобразная выходка? Оказалось, нет. Х действительно скончался несколько дней тому назад.
Затем я начал лихорадочно просматривать почту от тех людей, которые были включены в список рассылки фотографии. Неужели никто из этих людей ничего не сказал, когда один из них умирал от рака? Никто, ни разу за последние шесть месяцев. Но самое отвратительное заключалось в том, что Х продолжал получать электронную почту неделю с лишним после своей смерти, пока кто-то не сказал, что пора внести изменения в список, и не убрал имя Х. А письма по рассылке на его имя, хоть и реже, но продолжали приходить. И никто не обращал на это внимания.
Может, это просто сдержанность на британский манер, желание соблюсти правила приличия в трудной и неудобной ситуации? Возможно: смерть это всегда исключительно неудобная ситуация, особенно для молодых и богатых. Но я увидел в произошедшем нечто гораздо более мрачное, на грани зловещего. Людям просто было все равно. Это был идеальный образчик пошлости и зацикленности на себе самом. Тот факт, что за долгие недели и месяцы никто ни разу ничего не сказал о болезни и смерти Х, показался мне не просто равнодушием. Это было на грани социопатии.
По-настоящему страшная мысль заключается в том, что то же самое может произойти и со мной, но никто об этом не узнает. А то и хуже: всем будет безразлично. В той же мере, в какой я знал Х, я мельком знаю всех людей из данного списка электронных адресов. Знаю достаточно, чтобы здороваться и болтать с ними на вечеринках, или когда наталкиваюсь на них на улице. Полагаю, это просто юношеская наивность, однако крайне печально, даже страшно осознавать, как мало мы значим для своих знакомых.
В этом есть один очень важный урок, который нам необходимо усвоить. Все эти социальные сети: Фейсбуки, Твиттеры, ВКонтакте и прочее, которые, как нам постоянно твердят, основательно меняют мир, на самом деле ничего не меняют, если проникнуть под поверхность. Они создают иллюзию связи и общности, мираж знания, дешевую и безвкусную имитацию глубокого понимания жизни других людей. Зайдя, например, в Facebook, я легко могу выяснить, что мой одноклассник, с которым я сидел за одной партой, только что съел на обед буррито. Но, даже пользуясь этой социальной сетью каждый день, я могу абсолютно ничего не знать о медленной, мучительной и страшно преждевременной смерти человека, с которым я познакомился всего год или два назад, и который был гораздо ближе к моему нынешнему положению. Сказать, что это стыдно, значит не сказать ничего. Это унизительно, страшно, ужасно мерзко и отвратительно.
Социология часто говорит, что в современной жизни люди разобщены, разбиты на мельчайшие группы. Лучше всех эту мысль передал социолог Роберт Путнам (Robert Putnam), назвавший данное явление «боулингом в одиночку». Люди в одиночку играют в игру, в которой, по идее, должны участвовать большие группы. И дело не в том, что современная жизнь делает нас «одинокими» в узком смысле этого слова. Даже у самых неуклюжих в обществе людей могут быть сотни «друзей» в разных социальных сетях. Дело в том, что мы маринуемся во все более густой каше тривиальности и бессмысленности. Люди по-прежнему «знают» друг друга, но это знание как-то обесценивается, потому что «коннектить» с другими людьми невероятно просто.
Я хочу сказать следующее. Хотя нам говорят, что современные электронные средства связи революционизируют демократию и гражданское общество, они ситуацию не исправляют. Напротив, они съедают эту демократию и гражданское общество изнутри. Признаюсь, я в целом твердо верил в эффективность социальных медиа. Однако этот случай заставил меня полностью пересмотреть свои взгляды. Вполне возможно, что давая нам иллюзию более глубокого знания, инструменты социальных медиа играют деструктивную роль, заставляя нас думать, будто мы знаем больше, чем есть на самом деле. Это не уникальное открытие, но замены реальному, личному общению лицом к лицу не будет никогда. Мое поколение американцев, а также поколения молодежи во всем мире совершенно очевидно утратили нечто ценное, получив взамен дешевую и пошлую подделку.