В этом году исполняется 200 лет войне 1812 года, и об этом факте, вероятнее всего, неизвестно никому кроме самых преданных любителей неизвестных войн, которые Америка вела в прошлом. Не ждите, что пресса будет освещать это событие с таким же размахом, который сопровождал 150-летие Гражданской войны. Трудно представить, что на полках появится множество книг о войне 1812 года или что The New York Times запустит серию блогов, посвященных этому событию. Подобно числу Авогадро или правилам сослагательного наклонения, война 1812 года является одной из тех вещей, которые вы когда-то изучали в школе и о которых вы сразу же забыли без какого-либо значимого ущерба для себя.
На это есть масса причин. У войны 1812 года сложные истоки, запутанный ход и неопределенный результат, кроме того, чтобы в ней разобраться, необходимо иметь хотя бы поверхностное представление о географии Канады. Более того, эта война стала центральным событием, возможно, единственного периода в американской истории, о котором многие стараются забыть – периода, который великий историк Ричард Хофштадтер (Richard Hofstadter) охарактеризовал как «мрачный и непродуктивный… эпоха застойной и подражательной культуры, неумелого и ограниченного управления, ожесточенных внутренних конфликтов, увенчанная абсурдной и бесполезной войной».
Историки, изучающие тот период времени и войну 1812 года, могут обижаться на Хофштадтера за такую безапелляционную характеристику, однако она отчасти объясняет, почему общество не испытывает интереса к этому предмету. Те факты, которые перечислил Хофштадтер и за которые он подвергся критике - неуклюжая дипломатия, жестокие внутренние распри, неумелое ведение войны – заставляют нас смотреть в лицо тому образу Соединенных Штатов, который зачастую не совпадает с нашим пониманием корней этого государства. Война 1812 года стала вторым печальным актом Революции, когда нация внезапно оказалась в руках у европейцев и индейцев, раздираемая внутренними конфликтами, а герои и наследники Декларации независимости 1776 года уже утратили то мужество и изобретательность, которых мы от них ожидаем. Как можно такое праздновать?
Разумеется, с некоторой долей неловкости. Но хотя Хофштадтер во многом был прав, его критика мешает многим понять, что эта война – одно из тех событий, которые занимают центральное место в американской истории. Предполагалось, что революция – это отдельно стоящее событие, в результате которого бесспорно возникла американская нация. Но если мы вновь посмотрим на войну 1812 года, то станет ясно, что в первые десятилетия 19 века нация все еще оставалась разрозненной. Странная история второй войны Америки с Великобританией по большей части забыта, однако она имеет большое значение для утверждения наследия Революции и нации, которая ее совершила.
Корни войны 1812 года уходят в шаткие дипломатические отношения Соединенных Штатов с традиционными державами Европы. Насколько американцам нравилось считать себя чудесным образом свободными от войн и «союзов с иностранными государствами» Старого Света, настолько же трудным делом оказалось поддерживать эту свободу на фоне практически непрекращающейся войны между Францией и Великобританией. Когда в 1803 году стремление Наполеона к господству в Европе спровоцировало новые конфликты между этими двумя государствами, обе стороны ввели законы, которые лишали американцев права на нейтральную торговлю: ведение торговли с одной из сторон расценивалось как проявление преданности по отношению к одной нации и проявление враждебности по отношению к другой.
Политика и законы Великобритании оказались самыми губительными. Британские корабли патрулировали воды Атлантического океана, проходя близко от американских портов и подвергая американские торговые суда постоянным обыскам и конфискациям. Британцы использовали эти обыски, чтобы решить проблему людских ресурсов, существовавшую на их флоте. Возобновив практику «насильственной вербовки», они брали в плен моряков, которых называли либо дезертирами из британского флота, либо просто уроженцами Британии. Ошибки были частым явлением, и это привело к тому, что многие американские граждане испытали на себе все муки службы на британском флоте – муки, которые позже Уинстон Черчилль со свойственной ему прямолинейностью охарактеризовал как «ром, содомия и плеть». Захват моряков американских торговых кораблей был достаточно серьезным вызовом, однако обида переросла в гнев только в 1807 году, когда британский фрегат открыл огонь по американскому военному судну, убив троих моряков, прежде чем захватить четырех человек, которые предположительно были британцами.
Несмотря на то, что громкие призывы начать войну раздавались по всей стране, президент Джефферсон колебался. Во-первых, страна тогда находилась не в том состоянии, чтобы начинать войну. После вступления в должность президента Джефферсон сократил до минимума армию и флот, оставив всего несколько кораблей, готовых нести службу. Кроме того Джефферсон считал, что войны, а также армии и флот, которые нужны чтобы в них сражаться, не несут с собой ничего кроме долгов, налогов, еще большего числа войн и распада республик. По его мнению, гораздо лучшее решение – это подчинить британцев посредством абсолютного эмбарго, такой формы «мирного принуждения», которая при гораздо меньших затратах приведет к тем же результатам, что и война. Эта политика привела к плачевным результатам, поскольку она мешала развитию экономики и разжигала и без того мощное сопротивление Джефферсону и его партии среди жителей Новой Англии, которое не ослабевало на протяжении всей войны.
В течение следующих нескольких лет британцы не прекращали свои провокации, однако к войне это не приводило. Преемник Джефферсона Джеймс Мэдисон был с Наполеоном практически одного роста, однако он не разделял агрессивного настроя диктатора. Все еще надеясь избежать войны, Мэдисон обратился к Конгрессу с просьбой принять Закон о запрещении захода английских и французских судов в американские порты – это стало попыткой ослабить эмбарго Джефферсона, которое в то время уже доказало свою неэффективность.
Однако в то время как Мэдисон не хотел ввязываться в войну, новое поколение молодых конгрессменов постепенно приходило к мысли о том, что существование республики – это вопрос ведения войны, а не уклонения от нее. Очевидно, что британцы презирали американский суверенитет. Некоторые американцы полагали, что британцы готовят заговор, чтобы заново колонизировать Соединенные Штаты – признаками такого заговора они считали не только насильственную мобилизацию моряков, но и нарастающие волнения индейцев на западе. После сражения Уильяма Генри Гаррисона с индейцами племени шони при Типпекану 11 ноября (которое он позже увековечил в своей президентской кампании 1840 года), многие американцы подозревали, что за набиравшей мощь индейской конфедерацией стояли британцы.
Пришло время для того, что Джон Кэлхун (John C. Calhoun) назвал «мужественное отстаивание» американских прав, и 18 июня 1812 года Конгресс объявил войну Британии. За два дня до этого министр иностранных дел Великобритании отменил оскорбительные торговые ограничения, направленные против Соединенных Штатов, однако эти новости достигли американских берегов лишь много недель спустя. Жребий был брошен, и эта странная война началась.
Канада оказалась самым удобным местом для того, чтобы американцы могли нанести первый удар по британцам. Огромная территория, населенная от силы полумиллионом человек, которые, очевидно, не испытывали привязанности к Британии, Канада казалась тогда легкой добычей. Если американцам удалось бы ее захватить, британцам пришлось бы признать суверенитет Соединенных Штатов, их господство в Северной Америке, а также прекратить мешать американской торговле. Джефферсон с уверенностью предсказал, что воплощение этого плана было «всего лишь вопросом наступления».
Возможно, этот план сработал бы, если бы американцам удалось собрать войско, способное к наступлению. Однако в самом начале войны американская армия представляла собой разношерстную компанию, состоявшую примерно из 7 тысяч солдат, которой командовал корпус бездарных стареющих офицеров. Там, где не хватало солдат регулярной армии, на помощь приходили отряды ополчения, состоявшие из гражданских людей, готовых встать на защиту интересов своего государства. Однако губернаторы Новой Англии, которые причинами войны считали неумелую политику Джефферсона и Мэдисона, а не действия британцев, выступили против этой войны и отказались собирать отряды ополчения (это стало еще одним досадным аспектом той войны: те самые люди, которые сильнее всех пострадали от британцев, больше всех остальных не хотели с ними воевать). Тем временем, в отряды, сформированные в других штатах, попало такое множество неуправляемых и не поддающихся воздействию людей, что даже самые способные командиры не всегда могли с ними справиться.
Лучшим воплощением плачевного состояния первой американской армии стал генерал Уильям Халл (William Hull), напыщенный и неумелый губернатор территории Мичиган, которому было поручено наступление на Канаду. Войдя на территорию современной провинции Онтарио из Детройта во главе плохо подготовленного отряда, состоявшего из 2 тысяч ополченцев, первоначально Халл встретил довольно слабое сопротивление, но конец его триумфу пришел именно там. Узнав о том, что британцы захватили форт Макинак на северной границе Мичигана, Халл запаниковал и увел своих людей в американский форт в Детройте. Затем он получил поддельный документ, в котором содержалось предупреждение о том, что многочисленные отряды индейцев перешли в наступление. Практически не отдавая отчета своим действиям, набив рот таким количеством табака, что его сок стекал по лицу, и согнувшись, чтобы не попасть под воображаемый обстрел, Халл сдал Детройт, не дожидаясь огня со стороны британских канадцев и индейцев, которые численно уступали его войску. Наступление на восток прошло не намного успешнее. Война длилась всего несколько месяцев, а в руках у британцев уже была вся территория Мичигана.
Как ни странно, американцам везло больше на воде в сражениях против хваленого британского флота, чем на суше в сражениях против канадцев. Серия небольших, но, тем не менее, значительных побед американцев в Атлантике в 1812 году стала для британцев редким опытом поражения в битвах на воде. Возмущенный член кабинета британского правительства суммировал всеобщий шок, который испытали руководство страны и пресса: «Это жестокое унижение быть разбитыми этими второсортными англичанами на нашем же собственном участке».
Успех на море компенсировал неудачи в Канаде в начале войны. В сентябре 1813 года щеголеватый коммодор Оливер Хазард Перри (Oliver Hazard Perry) подвергся обстрелу со стороны британского флота при Пут-ин-Бэй на озере Эри, после чего ему удалось переломить ситуацию и заставить все британские корабли сдаться. Перри не только устроил потрясающее зрелище во время битвы на одном из Великих озер (обе стороны спешили построить свои речные флотилии), он также помог Уильяму Генри Гаррисону одержать решительную победу в октябре 1813 года в Битве на Темзе в Онтарио (примерно в 50 милях к востоку от Детройта).
Тем не менее, война еще не была окончена, и британцы готовились к масштабному контрнаступлению, которое произошло летом 1814 года. К августу они собрали значительные войска вдоль среднеатлантического побережья, готовясь нанести американцам самый болезненный и унизительный удар за всю войну. После того как 4 тысячи британских морских пехотинцев с легкостью разогнали небольшой отряд ополченцев, задачей которого была оборона столицы, они направились на Вашингтон. Мэдисон и его правительство бежали в такой спешке, что британские офицеры обнаружили в столовой его особняка накрытый нетронутый обед на 40 персон. Офицеры пообедали, после чего подожгли поместье и двинулись дальше, чтобы сжечь Капитолий и другие общественные места столицы. Они не ограничились только лишь местью за сожженный американцами в 1813 году Йорк (Торонто), отряд двинулся на север. Однако наступление британцев удалось остановить в Балтиморе. Небольшой гарнизон американских солдат выдержал осаду форта МакГенри в сентябре, что вдохновило адвоката и поэта Фрэнсиса Скотта Ки (Francis Scott Key) написать слова «Знамени, усыпанного звездами» в конце одного из его писем.
Обе стороны оказались весьма способными поджигателями, однако в условиях отсутствия более четких задач и более решительных побед не было практически никаких причин продолжать эту войну. Особенностью этой войны было то, что попытки договориться о мирном решении конфликта начали предприниматься еще до начала военных действий в 1812 году. Но когда в октябре послам в Генте стало известно о том, что американскому флоту удалось отразить нападение британцев в Новой Англии, стало ясно, что пришло время заключить мирное соглашение. В канун Рождества 1814 года стороны подписали Гентский договор, который представлял собой соглашение об окончании войны. Послы договорились об обмене пленниками. В результате войны ни та, ни другая сторона ничего не потеряла и не приобрела, и граница между Соединенными Штатами и британской Канадой не изменилась.
Если бы неубедительный и неудовлетворительный Гентский договор по-настоящему ознаменовал собой окончание войны 1812 года, тогда оценку Хофштадтера можно было бы считать верной. После почти двух с половиной лет сражений Соединенные Штаты оказались на пороге банкротства, жители Новой Англии продолжали выступать против этой войны и в какой-то момент серьезно рассматривали возможность выхода из состава Соединенных Штатов, а сама война не принесла никаких значимых результатов. В довершение всего уже после заключения мирного договора состоялась в техническом отношении ненужная битва, что лишний раз доказало «абсурдность и бесполезность» этой войны.
Новости из Гента не достигли ни 5 тысяч британских солдат, которые собрались, чтобы взять Новый Орлеан, ни Эндрю Джексона и его 4 тысячи солдат, которые готовились отстаивать город и контроль над рекой Миссисипи. Джексон, уроженец Теннеси, уже получил национальную известность за свои решительные сражения с индейцами по всему юго-востоку страны, однако 8 января 1815 года в Битве за Новый Орлеан он стал национальным героем. Заняв прочные позиции, войско Джексона с легкостью смогло отразить атаки британцев, в ходе которых последние понесли тяжелые потери.
Несмотря на то, что победа Джексона в Новом Орлеане не привела к пересмотру условий мирного договора, она способствовала тому, что значение и восприятие всей войны изменилось. Когда новости об этой битве достигли Вашингтона в феврале, Конгресс ратифицировал Гентский договор уже не как вынужденный выход из тупиковой ситуации, но как, по-видимому, великую победу над старой империей. Эта война стала славным повторным заявлением о независимости, все неудачи были забыты, и на свет появилось новое поколение национальных героев – таких как, в первую очередь, Эндрю Джексон. Вполне понятно, что, в конечном счете, он стал представлять целое поколение американцев, втянутых в эту войну, в качестве национального символа, который имел для войны 1812 года такое же значение, какое имел Джордж Вашингтон для Революции.
Когда мы поем слова наспех сочиненного стихотворения Фрэнсиса Скотта Ки, которое позже стало национальным гимном, мы, возможно, не задумываемся о том, что мы, таким образом, возвращаемся к войне 1812 года. Мало кто из нас знает, что первоначально стихотворение почти полностью состояло из вопроса. «Скажи, видишь ли ты» - так автор начинает длинный вопрос о том, выдержал ли флаг над фортом МакГенри беспощадный обстрел британских кораблей накануне ночью. Войну 1812 года окружали подобные же вопросы, касающиеся наследия революции и стойкости нации. Однако популярное восприятие этой войны - как первых лучей зари в «Знамени, усеянном звездами» – в конечном счете дало утвердительные ответы на все эти вопросы, ответы, которые существовали вплоть до того момента, когда Гражданская война вновь не поставила эти вопросы.
