Дать точную оценку числу жертв политических репрессий в советской России все еще очень непросто. Отчасти это объясняется сохранением государственного контроля над архивными данными, неоднократными попытками переписать историю и количеством до сих пор не обнаруженных братских могил. Как бы то ни было, вы вряд ли ошибетесь, если скажете, что один лишь Сталин несет ответственность за гибель 25 миллионов советских граждан, и что во время чисток 1935-38 годов были убиты более 1,7 миллиона человек. В период с 1935 по 1941 год в трудовые лагеря ГУЛАГа отправили почти 19 миллионов человек. Тем не менее, в стране до сих пор нет ни одного посвященного всем этим жертвам памятника национального значения. Единственный музей террора «Пермь-36» находится более чем в 1,5 тысяч километров от Москвы и финансируется по большей части международными организациями. Федеральные власти не желают вспоминать о прошлом и почтить память пострадавших с помощью различных памятников, музеев и церемоний. Хуже того, они использовали эти печальные события в собственных политических целях.
Ни одно из правительств в стране ни разу открыто не признало ответственность государства за террор. Во время начавшегося в 1956 году процесса десталинизации Хрущев возложил часть вины на покойного вождя, однако всячески старался избегать масштабных обвинений, которые бы поставили под сомнение легитимность всей коммунистической программы. Горбачев, несмотря на все его стремление к либерализации, также стремился воздержаться от «самобичевания» по поводу этих преступлений, чтобы не создать раскол в и без того хрупкой стране. Хотя в Конституции 1991 года упоминается некое «тоталитарное государство», открыто оно все же не называется, и никакой иерархии ответственности до сих пор не существует. В 1992 году «дело КПСС» также окончилось ничем. Национальная характеристика всех этих жестокостей становится чем-то вроде препятствия для формирования коллективной памяти в российском сознании. Россияне могут винить только себя в отличие от чехов, прибалтов или поляков, которые переложили всю ответственность за ужасы прошлого на «советских оккупантов».
Кроме того, на воспоминания о прошлой трагедии влияет и тяжелое наследие секретности, которую столько лет поддерживали в советскую эпоху. Во времена Сталина устранение члена партии означало уничтожение всех следов его существования: его закрашивали на фотографиях, вырезали его имя из официальных отчетов, книг и энциклопедий. Кроме того, после крушения режима архивы были открыты лишь отчасти и до сих пор остаются под контролем государства. Эксгумация тел из братских могил была произведена лишь частично: она стартовала во времена «гласности», но с тех пор активность заметно пошла на спад. Либерализация культуры при Горбачеве сопровождалась глубокой потребностью в восстановлении исторической памяти. В результате память о сталинизме заняла более видное место в общественной жизни, театре, кино, телевидении и литературе. Люди, которых раньше осудили в обстановке полной секретности, наконец, смогли взять слово, рассказать о том, что им довелось пережить. Исторические споры в стране достигли такого накала, что в 1988 году власти отменили экзамен по истории за неимением подходящего учебника.
Тем не менее, эта мемориальная разрядка сошла на нет, когда страна в полной мере ощутила трудности переходного периода 1990-х годов. Войны в Чечне, экономический кризис, потеря влияния на международной арене - все это способствовало упадку антисталинизма. Сегодня недостаток образования и знаний о прошлом в отсутствии национального консенсуса не лучшим образом отражаются на памяти о репрессиях. Уже в 1994 году опрос Центра Карнеги показал, что лишь 34% старшеклассников знали, что такое ГУЛАГ (в отличие от 82% в 1992 году). В 2011 году 90% российских школьников оказались неспособны назвать ни одного имени погибших в трудовых лагерях. Новый учебник истории, о котором говорило путинское правительство в 2007 году, проблему также не решает: чтобы избежать опасного для единства «великой России» «самобичевания», он представляет Сталина в первую очередь как героя Второй Мировой войны.
По всей видимости, Путин еще очень давно осознал важность «символического капитала», который представляет собой реабилитация сталинского прошлого. Сразу же по приходу во власть он восстановил советский гимн и ввел в обращение монеты с изображением Сталина. В школьном учебнике репрессиям уделено всего несколько строк. Более того, там не приводится никаких цифр, а жестокость властей оправдывается стоявшими перед страной задачами: расширение империи, культурная революция и индустриализация. Сталин, таким образом, становится кем-то вроде Петра Великого современной эпохи, самым эффективным из лидеров СССР и, что самое важное, победителем в Великой Отечественной войне. На пресс-конференции по случаю выхода этого учебника он признал, что в истории его страны были «черные страницы», но подчеркнул, что не может позволить, «чтобы нам навязывали чувство вины».
Президент Медведев поначалу очевидно следовал той же политике. Так, в мае 2009 года он создал Комиссию по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. В ее состав вошли по большей части бывшие руководители КГБ и высокопоставленные кремлевские чиновники, задачей которых стало усиление героической роли СССР во Второй Мировой войне и законодательное противодействие любым попыткам сравнения Сталина с Гитлером. Комиссия стала своего рода ответом на инициативу Европейского Союза, который в 2009 году официально заявил, что СССР и нацистская Германия в равной степени несут ответственность за начало Второй Мировой войны. Нацелена она и на память народов Прибалтики и Восточной Европы, которые считают советских солдат такими же оккупантами, как и немцев, а не освободителями, как указано в российской версии. Само появление медведевской комиссии, которая еще, кстати говоря, не представила окончательных выводов, говорит о том, насколько память о Второй Мировой войне священна в России: по всей видимости, сегодня это единственная вещь, которая еще может символически объединить нацию. Тем сильнее бросается в глаза контраст между количеством посвященных памяти войны монументов в крупных городах и отсутствием мемориалов жертвам преступлений коммунизма.
С чисто политической точки зрения эта реабилитация памяти коммунизма может служить для режима способом оправдать собственную политику, которая нарушает права человека: если «цели» оправдывали «средства» сталинского террора, то почему нынешнее правительство не может сделать все необходимое для «блага» страны? По мнению элиты, признание ответственности российского государства за преступления прошлого может привести к еще большему усилению критики со стороны международного сообщества (в частности это касается ситуации в Чечне). То есть, прошлое подчиняется политической логике настоящего.
Такая преемственность между прошлым и настоящим насилием является одним из лейтмотивов основанной в 1988 году Андреем Сахаровым ассоциации «Мемориал». Она отталкивается от того принципа, что коллективная амнезия и отказ признать преступления советского режима подрывают современное российское общество и тормозят демократический процесс, так как по сути придают легитимность продолжению репрессий. Таким образом, эта неправительственная организация стремится к реабилитации памяти и соблюдению прав человека в современном общественном пространстве. В первую очередь это касается Чечни, Дагестана и Осетии. В отсутствие официальной мемориальной практики на гражданское общество ложится ответственность за память о российском прошлом. Так, деятельность группы может соответствовать так называемому «правосудию переходного периода». Дело в том, что «Мемориал» стремится не только возводить памятники и развешивать таблички, чтобы почтить историю жертв сталинизма: организация добилась выплат компенсаций жертвам политических репрессий и продолжает бороться за правду о советском прошлом. В частности, она составляет списки пропавших без вести и собирает в архивах все, что может поддержать память о них (письма из ГУЛАГа, личные вещи, фотографии…).
Первым значимым шагом «Мемориала» стала установка на Лубянской площади в Москве камня из Соловков в память о жертвах ГУЛАГа. С тех пор прошло более 20 лет, но он до сих пор остается единственным в российской столице «местом памяти» о жертвах советских репрессий.
Работа «Мемориала» впечатляет тем сильнее, что он, как и многие независимые правозащитные организации в России не может рассчитывать на государственное финансирование. Путин пытается взять их под контроль, создав «союз неправительственных организаций», который должен объединить все ассоциации страны, поставив тем самым под угрозу их независимость. Сотрудников «Мемориала» постоянно преследуют или даже убивают: так произошло с Натальей Эстемировой, которая расследовала обстоятельства преступлений армии в Чечне. В 2008 году в офисе «Мемориала» в Санкт-Петербурге появились вооруженные люди в масках и забрали с собой все архивы о ГУЛАГе, которые организация терпеливо собирала на протяжение 20 лет. Кроме того, на нее неоднократно подавали в суд: так, например, по итогам процесса о «клевете», в которой обвинил «Мемориал» внук Сталина Евгений Джугашвили, ассоциацию обязали выплатить 227 тысяч рублей в качестве возмещения ущерба.
Несмотря на все эти гонения, «Мемориал» все еще жив и предлагает альтернативный взгляд на историю. Так, несмотря на отсутствие какой-либо государственной политики в этой сфере, в России насчитывается 1140 «неофициальных» памятников жертвам коммунизма. Когда в результате эрозии или строительных работ становится известно о новых захоронениях сталинских времен (они по большей части полностью заброшены и не отмечены ни в каких официальных списках), добровольцы «Мемориала» в одиночку пытаются установить имена погибших, а затем ставят стелы в их память.
В Сандармохе (Карелия) они установили на каждой из могил небольшие памятники с крестами. По большей части такие мемориалы придумывают и создают местные мастера без малейшей помощи федеральных властей. В Красном бору организация установила имена 1193 расстрелянных и поставила свой собственный небольшой памятник: два стоящих рядом заостренных камня, которые напоминают устремленные в небо клыки. В то же время другие захоронения до сих пор ничем не отмечены: ничто не подкрепляет воспоминания о 30 тысячах погибших в братской могиле неподалеку от Токсово, куда любит приезжать на отдых петербургская золотая молодежь и где находится немало дачных поселков.
В будущем одной из главных проблем станет составление исчерпывающего списка жертв. У «Мемориала» ушло 20 лет на создание первого списка в 2,5 миллиона имен. Историк Николя Верт (Nicolas Werth) полагает, что для установления личности 15 или 20 миллионов осужденных и депортированных режимом человек потребуется еще полтора века. У большинства погибших нет собственных могил, а новые захоронения продолжают находить до сих пор. Активистам не хватает карт, настоящего перечня всех этих мест по примеру того, что было сделано в Боснии. В общей сложности мы знаем всего о трети рассыпанных по всей территории России захоронений. Одним из ожидаемых решений распущенной в феврале 2012 года Медведовской комиссии может стать усиление государственного контроля за доступом в архивы, которое способно еще больше осложнить работу по восстановлению памяти о жертвах.
Как бы то ни было, не прекращающееся давление со стороны «Мемориала» и международного сообщества (например, Европейского Союза) все же дало некоторые результаты. Так, в 2010 году Дума официально признала ответственность Сталина за массовое убийство в Катыни. Однако такой жест, несмотря на всю его важность, не имеет такой же символической значимости как официальное признание жертв ГУЛАГа, так как Катынь - это преступление против польского, а не российского народа. В том же году президент Медведев объявил в своем блоге о создании национального музея террора наподобие иерусалимского «Яд ва-Шем». «До сих пор можно слышать, что эти многочисленные жертвы были оправданы некими высшими государственными целями. Я убежден, что никакое развитие страны, никакие ее успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь», - отметил он в своем блоге. «Я убежден, что память о национальных трагедиях так же священна, как память о победах», - подчеркнул он, дистанцировавшись тем самым от подхода Владимира Путина. Музей должен был быть открыт в Ковалевском лесу под Санкт-Петербургом, где в 2002 году сотрудники «Мемориала» обнаружили братскую могилу с 4,5 тысяч жертвами Сталина.
Это стало первым решением российского государства о финансировании крупного мемориального проекта. Тем не менее, с того момента прошло уже больше двух лет, но дело до сих пор не сдвинулось с мертвой точки. Место захоронения, которое находилось в собственности Министерства обороны в скором времени перейдет в руки местного правительства: оно рискует лишиться защиты и попасть под застройку. Точно также Заячий остров в устье Невы, где находится знаменитая Петропавловская крепость, стал предметом жарких споров между «Мемориалом» и федеральным правительством: крепость, которую представляют как нечто вроде российской Бастилии, является первым островом «Архипелага ГУЛАГ» (в 2001 году ассоциация обнаружила там братскую могилу). Тем не менее, власти отказываются проводить дальнейшую разведку местности и ставить на острове памятник погибшим. Над могилой уже проложена дорога, а в скором времени здесь появится парковка для многочисленных туристов, которые приезжают, чтобы посмотреть на крепость.
Сейчас Владимир Путин вступил в свой третий президентский срок, и эти мемориальные инициативы требуют пристального внимания к себе. Дело в том, что современная Россия с различных точек зрения подтверждает первый постулат ответвления прав человека, которое называется «правосудие переходного периода». Из него следует, что официальное признание преступлений прошлого является необходимым этапом для любого процесса демократизации. Кроме того, в нем подчеркивается важность мемориальных инициатив гражданского общества, которые должны получить поддержку международного сообщества и в первую очередь Евросоюза. Так, социолог Морис Альбвак (Halbwachs) утверждает, что коллективной памяти нужно пустить корни в обществе, чтобы не исчезнуть: воспоминание должно быть привязано к конкретному месту, чтобы придать коллективный смысл индивидуальной памяти. Без этой формы общественного признания память отдельных людей вполне может исчезнуть: «Человек, который помнит то, о чем не вспоминают другие, похож на того, кто видит нечто невидимое остальным. Раздражение общества заставляет его замолчать, и это молчание стирает из его памяти имена тех, о ком вокруг него больше не говорят».
Кора Андрье (Kora Andrieu), ученый, специалист по вопросам национального примирения.
