Почему законопроект Колесниченко не ведет к решению языковой проблемы

Большинство откликов в СМИ на пока что сорванную оппозицией попытку принять угрожающий украинскому языку законопроект касались именно самой попытки его принять и встречной попытки этого не допустить.

Пикантную «картинку» депутатского мордобоя сопровождали рассуждения о том, какую пользу или вред на выборах может нанести тем или иным партиям его (не)принятие и как личная роль главных участников «экшна» - регионала Вадима Колесниченко и нашеукраинца Андрея Парубия - отразится на их собственных избирательных шансах. Как максимум по сущности и концептуальности, комментаторы готовы были говорить о том, нужно ли было вообще властной коалиции пытаться этот законопроект принять, а оппозиции - эту попытку сорвать.

Почти никто не обращал внимания на сам проект, на суть предлагаемых изменений, их соответствие принципам демократии и прав человека, возможные последствия для языковой ситуации и общественного развития в целом. Журналисты не пытались объяснить, ни как именно принятие закона защитило бы языки меньшинств, о чем твердили его инициаторы, ни как помешал бы украинскому, в чем его обвиняли критики.

Фокусирование внимания на политической возне вокруг проекта, а не на его законодательной сути, свидетельствует о распространенном в обществе предположении, что законы у нас принимают не для того, чтобы выполнять, поэтому и анализировать мотивы принятия важнее, чем изучать сами тексты.

Именно о сути законопроекта, который, несмотря на долгую историю и коллективное авторство, связывают с именем его главного промоутера Колесниченко, поговорим в этом тексте.

Итак, первое:  нужен вообще новый закон о языках?  Многие критики законопроекта Колесниченко отвергают не только сам этот проект, но и потребность нового закона вообще: учитывая связанную с попытками его принять конфронтацию в обществе, с одной стороны, и на низкий приоритет языкового вопроса в сравнении с социально-экономическими, с другой.

Такая позиция ошибочна: продолжение действия явно устаревшего и очень неконкретного закона 1989 года - это продолжение беспредела в языковой области, а следовательно, произвол чиновников и бесправие граждан, которым закон не позволяет защитить свои права в суде.

Да и не так уж этот вопрос для граждан неважен, раз его решением кто-то надеется повысить избирательный рейтинг. Другое дело, что принимать новый закон перед выборами как раз и не следует, ибо это время не способствует конструктивной работе, диалогу и компромиссу: все политики апеллируют к своим избирателям и игнорируют чужих, что и ведет к конфронтации. Поэтому проект следует отложить и вернуться к его рассмотрению не ранее чем после осенних выборов.

Второе:  есть ли На Украине проблема с русским языком?  Сторонники законопроекта говорят, что есть и проект ее решает, а оппоненты возражают, указывая на распространение или даже доминирование русского языка в большинстве слоев общества.

Действительно, проблема, и заключается она, с одной стороны, в радикальном несоответствии статуса русского языка численности его носителей и распространению в обществе в целом, а с другой, в существенных ограничениях его применения в некоторых общественных сегментах - именно учитывая ее низкий статус.

Иначе говоря, русский язык законодательно возведен в статус языка меньшинства, т.е. такого, который должны иметь языки с несоизмеримо меньшей численностью носителей и объемом распространения, а следовательно существенно ограничены возможности его применения, хотя они остаются гораздо больше, чем у других языков меньшинств.

К тому же ограничен в основном административно, то есть не из-за сложности обеспечить употребление - нехватки средств, кадров, терминологии и т.д., а из-за мнения противников о его нежелательности. Это особенно возмущает тех, которые предпочли бы употреблять именно русский язык, - поэтому они и требуют или хотя бы поддерживают отмену этих ограничений, хоть и не обязательно считают, что оно должно быть приоритетом государственной политики.

Конечно, проблемы с украинским языком тоже есть, и некоторые из них обусловлены именно доминированием русского языка там, где для этого не используются никакие ограничения. Например, рыночное преимущество русского языка в печатной, аудиовизуальной и программной продукции, связанной с ее использованием в нескольких постсоветских странах, при отсутствии государственного регулирования оборачивается маргинализацией украинского языка, о чем постоянно вспоминают противники повышения статуса русского языка.

Но надо признать, что некоторые ограничения на использование русского языка, включая и те, которые вызывают больше всего нареканий, никак не помогают украинскому и, соответственно, применение в тех областях ему не угрожало бы.

Например, двуязычные бланки различных заявлений или двуязычные инструкции к лекарствам не мешали бы желающим писать и читать их на украинском, как и не препятствовали бы внедрению определенных требований или, скорее, стимулов для увеличения численности украиноязычных журналов или компьютерных программ.

Другое дело, что государство должно следить, чтобы двуязычие не превратилась в одноязычие, т.е. чтобы русский язык употреблялся  наряду  с украинским, а не  вместо  него. Плохо, что в последние годы на русском невозможно посмотреть в кинотеатре западного фильма, но еще хуже, что до установления ограничений на украинском нельзя было посмотреть никакого. Хорошо, что государство заставило прокатчиков показывать на украинском, но плохо, что она сделала это путем запрета русского.

Третье:  надо для решения этих проблем повышать статус русского языка?  В принципе не обязательно, ведь люди обычно больше интересует не статус, а возможность его использования, а ее можно предусмотреть и без изменения статуса, внеся поправки в закон или просто отменив ограничительные циркуляры.

Но поскольку вопрос статуса русского языка приобрел для большой части его носителей символическое значение, став мерилом справедливого отношения государства к их языковым потребностям, то без определенного повышения статуса прочное решение языковой проблемы вряд ли возможно. Собственно, само собой такое повышение не является плохим, тем более что оно сделало бы статус подходящим реальной общественной роли русского языка.

Однако для многих граждан так же символическим стало сохранение приоритетного статуса украинского языка как единственного государственного, который они считают предпосылкой не только языковой, но и национальной справедливости и даже национального выживания.

Поэтому нужен компромисс между этими двумя стремлениями: предоставление русскому языку статуса выше, чем у меньшинства, но ниже государственного. Надо признать, что защитники украинского языка пока готовы к такому компромиссу не более, чем сторонники русского, чем первые отчасти побуждают вторых к «протаскиванию» закона вместо его честного принятия. Что, впрочем, вовсе не оправдывает нечестности.

Целесообразной формой такого компромисса как раз и является статус официального языка на определенных территориях, которые у нас повелось называть региональными или, по принятому в проекте названию «региональном языке или языке меньшинства». Название не адекватно, поскольку речь идет не только о регионах, но и о меньших территориях, поэтому лучше было бы говорить о местном официальном языке, но это не очень важно.

В принципе, не стоило бы привязывать этот статус Европейской хартии региональных языков или языков меньшинств, из которой заимствовано его название и на который якобы опирается его концепция. Ведь ее назначением является защита гораздо менее распространенных, по сравнению с официальным, языков, которые без такой защиты выйдут из обращения и наконец исчезнут, а не таких распространенных, как русский, которые сами препятствуют употреблению и выживанию других языков.

Лучше было бы оставить Хартию для действительно региональных языков (например, венгерского или крымскотатарского) и редких (например идиш или караимский), т.е. принять новый закон о ратификации, которая ограничивала бы перечень защищаемых языков именно ими. Одновременно в законе о языках тогда можно было бы говорить уже о регулировании их использования, что касается прежде всего украинского и русского, а на некоторых территориях - также нескольких других реально применяемых языков.

Впрочем, делить законы именно так тоже не очень важно: можно и все записать в одном, лишь бы он не ставил русский язык в один ряд с караимским, т.е. не смешивал защиту языковых прав и защиту редких языков.

Четвертое:  такой ли статус предлагает проект Колесниченко?  Не совсем. Его преимуществом является увязка регионального статуса с относительной численностью говорящих на определенной территории. Более того, статус сопряжен с численностью именно носителей языка, а не членов одноименной этнической группы.

На Украине между этническими группами и применением языков нет такого соответствия, как во многих других странах. Многие считают это следствие имперской русификации исторической несправедливостью, которую нужно решительно преодолевать. Однако демократическое государство должно, по мере возможности предоставлять гражданам возможность употреблять тот язык, который он выбрал, назвав родным и этим заявив о желании пользоваться именно им.

Но это преимущество с лихвой перекрывает главный недостаток предусмотренного проектом статуса: очень низкий порог численности (10% населения соответствующей территории) для очень широкого применения - вплоть до осуществления судопроизводства и обучения в вузах. К тому же, государство должно будет обеспечить эти условия для очень большого количества языков - целых 18.

Поэтому исполнение закона в предлагаемом ныне виде потребовало бы огромного количества средств: на перевод многочисленных нормативных документов, обучение способных говорить и писать этими языками специалистов для различных областей, подготовку учебников, изготовление бланков, вывесок и многое другое.

Проблема не только в том, что эти расходы легли бы тяжелым бременем на наш небогатый бюджет, а в том, что обеспечить возможность судопроизводства на крымскотатарском или обучения школьников на цыганском языке даже при наличии достаточной численности носителей в ближайшее время просто не будет возможности.

Ведь это требует перевода всего корпуса законов, изготовления программ и учебников, а также подготовку достаточного числа культурно компетентных специалистов. Понятно, что на это, кроме денег, нужно немало времени - а законопроект должен вступить в силу в полном объеме сразу после принятия и опубликования!

Это может означать, что его вообще никто не собирается выполнять или будут выполнять только для тех языков, для которых уже есть предпосылки, то есть, прежде всего, для русского. Осознание этого обстоятельства изрядно усиливает оппозицию к проекту, и среди тех, кто в принципе признает необходимость нового закона для повышение статуса русского языка.

Поэтому порог предоставления регионального статуса необходимо повысить - по крайней мере, до 20%, как в некоторых центральноевропейских странах, а соответствующие этому статусу возможности применения языка - ограничить, исключив те, на обеспечение которых сейчас нет средств, кадров и других предпосылок.

Или можно установить разные пороги для разных объемов употребления: например, для двуязычных вывесок достаточно, чтобы носителей регионального языка было 10%, для возможности представления в органы власти письменных документов этим языком должны владеть минимум 20%, а для устного общения, которое предполагает высокую речевую компетенцию числа работников - аж 50%.

Вместе с тем надо существенно сократить перечень региональных языков, исключив из него те, численность носителей которых нигде не превышает даже минимального порога. Такие вещи надо не регулировать, а защищать - механизмами, которые желательно прописать в других законах.

Пятое: кроме неадекватного механизма предоставления регионального статуса, есть ли в проекте другие существенные недостатки?  Да, есть. Остановимся на двух главных. С одной стороны, много статей содержат двусмысленные формулировки, которые позволяют использовать русский вместо других региональных языков.

Эти статьи говорят о возможности употребления «регионального языка или языка меньшинств» или же «одного из» также без уточнения, что это должен быть именно тот язык, которому предоставлен региональный статус на соответствующей территории. Без такого уточнения можно употреблять русский язык и там, где региональным объявлен другой.

Скажем, в п. 3. ст. 26 предусмотрено, что «маркировка товаров, инструкции об их применении и т.п. выполняются на государственном языке и региональном языке или языке меньшинства», - так что инструкции к лекарствам и надписи на товарах на русском языке будут, а на других региональных - вряд ли.

Так же в п. 7 ст. 20 отмечено, что «во всех общих средних учебных заведениях обеспечивается изучение государственного языка и одного из региональных языков или языков меньшинств», - то есть, можно изучать русский и там, где региональный статус будет иметь, например, болгарский.

Поскольку многочисленные экспертные заключения на этот и предыдущие проекты регионалов советовали устранить эти двусмысленности, то не приходится сомневаться, что оставлены они в тексте сознательно, по крайней мере в процитированных только что статьях.

Сохранение этих выгодных для русскоязычных двусмысленностей под лозунгом защиты языков меньшинств - одно из главных проявлений нечестности Колесниченко и его сообщников.

В нескольких ключевых моментах проект позволяет употреблять русский даже вместо государственного украинского. Делается это также лицемерно, якобы позволяя свободный выбор языка в экономике, науке, культуре, СМИ и т.д..

На самом деле предполагается устранить государственное регулирование в тех практиках, например кинопрокате и телерадиовещании, где оно призвано не столько обеспечить доминирование украинского языка, как предотвратить доминирование русского.

Более того, хороший закон о языках должен предусмотреть механизмы поддержки украинского языка в книгоиздании, печатных медиа, аудио-и видеодисках, компьютерных программах, где квоты вряд ли будут эффективными, поэтому лучше использовать налоговые льготы или бюджетные дотации.

Это и положительная дискриминация или поддерживающее  действие, которые демократические государства применяют для защиты языковых прав в этих областяхх. Внесение таких норм позволило бы осуществить поддержку закона со стороны украиноязычной культурно-научной элиты, которая сегодня едва ли не наиболее активно протестует против проекта Колесниченко.

Наконец, шестое:  так что же делать с этим проектом?  Несомненно, его нужно снять с рассмотрения и не возвращаться к нему, по крайней мере, до начала работы парламента нового созыва.

Конечно, проект нужно существенно доработать в указанных выше и других направлениях, а лучше написать заново, четко разграничивая регулирование и защиту. И принимать его нужно не с помощью давления на «тушек», а попытки объясниться с оппозицией или хотя бы ее умеренной частью.

Нет уверенности, что руководители Партии регионов на это согласятся. Если они попытаются все-таки протащить проект Колесниченко, то его следует и далее всеми силами блокировать - не только срывая его рассмотрение в парламенте, но и объясняя его лживость и вредность в телепрограммах и социальных сетях.

Перевод: Антон Ефремов