Восстановление Ирака стало крупнейшей в истории программой государственного строительства, опередив по количеству затраченных средств, масштабу и сложности восстановление Германии и Японии после Второй мировой войны. Проект обошелся американскому налогоплательщику в 63 миллиарда долларов – и счетчик продолжает крутиться – но при всей немыслимой щедрости финансирования, как выяснила правительственная инспекция, усилия были сведены на нет огромным количеством бессмысленных трат, неэффективностью, управленческими ошибками, неверным выбором направлений и уязвимостью структур. Из тысяч бессмысленных действий и сотен ошибок несколько были сделаны мной и двумя командами по восстановлению, которыми я руководил в Ираке, а остальные – честными, но катастрофически неподготовленными коллегами из Госдепартамента, министерства обороны и дюжин прочих агентств правительства США, не справлявшимися с объемом работы. Мы были теми, кто год за годом приклеивал одно перо за другим в надежде, что в конце концов у нас получится утка. Когда-нибудь ученые напишут историю восстановления Ирака, и им понадобятся сухие факты этого провала – надеюсь, мои военные записки помогут им точно установить, как именно все полетело в тартарары.
Как потомственный сотрудник внешнеполитической службы (СВС), я отправился в Ирак в 2009 году по приказу Государственного департамента США сроком на год и в качестве одного из участников гражданской программы быстрого развертывания, которая должна была поддержать более серьезную военную программу. Вместе с командой из полдюжины гражданских специалистов, нанятых по контракту, я должен был восстановить коммунальные службы Ирака, обеспечить страну водой и канализацией и завоевать сердца и умы иракского народа, отвратив его от партизанской войны. Это было как во Вьетнаме, только лучше – скорее Томас Эдвард Лоуренс (он же Лоуренс Аравийский – прим.пер.), чем Олден Пайл (персонаж антивоенного романа Грэма Грина «Тихий американец» - прим.пер.) Моей задачей было создание проектов, которые подняли бы местную экономику и оградили молодых людей от смертоносной карьеры в «Аль-Каиде». Кроме того, я должен был укрепить и расширить возможности женщин, превратить их в предпринимателей и подарить им будущее вместо поясов шахидок. Этому должно было способствовать крепкое потребительское общество с хозяйственными сумками, полными продуктов.
Покоряя все эти сияющие вершины, я как член внедренной группы восстановления провинций (ВГВП) должен был квартироваться с военными на передовой оперативной базы (ПОБ, рифмуется с «лоб»). Первые полгода я провел на ПОБ «Молот» (FOB Hammer) в пустыне - на полпути между Багдадом и Ираном, потом еще полгода - на ПОБ «Ястреб» (FOB Falcon), чуть южнее Багдада. После вторжения, начавшегося в 2003 году, Соединенные Штаты покрыли всю территорию Ирака обширной сетью военных баз. Некоторые, как ПОБ «Победа» (FOB Victory; у военных с чувством юмора слабовато), расползлись по пустыне, как кусты верблюжьей колючки, и по размерам напоминали средний город, с тысячами обитателей личного состава, забегаловками Burger King, клубами самбы, турецкими кальянными и бассейнами. Другие, как ПОБ «Молот» и «Ястреб», были значительно меньше – там расквартировалось не больше пары сотен бойцов, которые питались обычным сухпайком и ходили в переносные уборные.
Моя работа в составе ВГВП заключалась, в основном, в выездах с ПОБ на войну. В отличие от так называемых поббитов, которые всю командировку торчали на базе, я много времени проводил по другую сторону колючей проволоки. В мою задачу входило встречаться с иракцами, давать им денег на проекты, которые, как мы надеялись, они реализуют, а потом оценивать результаты. Несмотря на бои и средства, потраченные еще до моего приезда, Соединенным Штатам так и не удалось утихомирить Ирак. Жизнь превратилась в бесконечную череду начатых проектов и предвыборных кампаний с неясным результатом. «Отпи…ть и накормить» - так цинично называли этот метод во Вьетнаме: ночью сбрасывать на район бомбы, а днем - мешки с продовольствием. После заката разрушать, а с восходом начинать восстанавливать. В Ираке мои предшественники научились более цивилизованно описывать этот процесс: «противоповстанческие действия» или «построение гражданского общества». Как бы это ни называлось, одно я знал точно: я не мог попасть абсолютно никуда без сопровождения бронированной техники и вооруженных солдат. Некоторые бойцы ПОБ развозили нас по заданиям и обеспечивали охрану моей команды. Эта задача, похоже, их не особо напрягала, так как была весьма простой, хотя и скучноватой – этакая ежедневная рутина патрулирования империи. Мы часами сидели в бронированных машинах – занятие настолько скучное, что по сравнению с ним гольф кажется контактным боем. Мы все ощущали бессмысленность восстановления вещей, которые продолжали разваливаться, и между нами завязывались интенсивные, но быстротечные отношения, какие бывают между людьми только на войне. Как будто двенадцать месяцев подряд ты устраиваешь секс на одну ночь.
Но я тороплю события. На самом деле, эта история началась еще в 90-е, когда я, свеженький сотрудник внешнеполитической службы, ничего не подозревая, сидел на Тайване и выдавал туристические визы, пока Саддам вторгался в Кувейт. С тех Соединенные Штаты непрерывно осаждают Ирак. Во время операции «Буря в пустыне» мы уничтожили значительную часть инфраструктуры страны. Мы из кожи вон лезли, чтобы натворить бед по максимуму, используя хитрые приспособления типа крылатых ракет, плюющихся обрезками металла, которые выводили из строя целые энергосистемы – которые нам же потом придется восстанавливать. После «Бури в пустыне» три американских президента подряд щедро посыпали Ирак бомбами и ракетами, и все это время работал счетчик, расплачиваться по которому придется всем нам. Между тем, благодаря санкциям, довольный Саддам наращивал жирок, продавая нефть на черном рынке; c Багдада осыпался космополитический налет Первого Мира, а подавляющее большинство населения Ирака падало все ниже - в пучину нищеты. События в Ираке накатывали и отступали волнами в американских СМИ, но для большинства иракцев буря никогда не стихала. В этой эпопее не было антрактов: война 1990-91 годов перешла в бесполетные зоны и санкции середины девяностых, а затем - во вторжение 2003 года и последовавшую за ним оккупацию.
Сценарий вторжения 2003 года не включал в себя подробного плана восстановления. Вместо этого американцы мечтали, что Ирак встретит своих освободителей, как Франция встречала высадку союзников в Нормандии: радостные туземцы бегут навстречу нашим бравым солдатам, вручая им бутылки вина и своих игривых дочерей. Администрация Буша проигнорировала безрадостные прогнозы Госдепартамента, практически исключив последний из послевоенного процесса, и вместо этого собрала пеструю компанию верных стажеров, подрядчиков и солдат, которым вскоре предстояло стать свидетелями полного разрушения гражданского общества Ирака. Положение начало стабильно ухудшаться практически сразу после образования Временной администрации сил коалиции: военные не справились с восстановлением страны, рекомендации ООН игнорировались, а ситуация с безопасностью в стране была настолько плачевной, что отпугнула даже самые отважные общественные организации. В 2005 году Белый дом решил поддать газку в своей военной машине и принял решение послать в Ирак дополнительный военный контингент, известный как «Напор» (the Surge), а Пентагон в это время сдувал пыль со старых методичек времен Вьетнама по философии борьбы с повстанческим движением. Среди полевых вояк перспектива воевать с партизанами поначалу вызывала столько же энтузиазма, сколько вызвало бы предложение вернуть на фронт кавалерийские атаки и сабли. И вот мы снова оказались на войне по образцу вьетнамской. Недостаточно было просто убивать людей и сравнивать с землей их деревни. Мы должны были завоевывать сердца тех, кто остался жив, заставлять их принять демократию и стать нашими союзниками. Мы должны были одержать победу, не усмирив Ирак при помощи нашего оружия, а только тогда, когда страна станет достаточно стабильной, чтобы существовать без нашей поддержки. Это была борьба против повстанцев за сердца и умы населения, мягкая сила – называйте, как хотите. Следуя спонтанному духу всей военной кампании, американское руководство решило-таки задействовать все силы Госдепартамента. Американское государство должно было восстановить Ирак, внедрить там демократию, а после этого можно паковать чемоданы и отправляться домой.
Орудием всех этих достижений должны были стать группы восстановления провинций вроде той, в которой служил я. ГВП – наследники неудачной программы гражданских операций и поддержки развития сельских регионов (CORDS; на самом деле R в этой аббревиатуре относилось к слову revolutionary, т.е. поддержки революционного развития – прим.пер.), в рамках которой американское правительство, Агентство по международному развитию США и военные теоретически должны были совместно работать над улучшением качества жизни местного населения, чтобы отвлечь его от партизанской борьбы. На практике ГВП оказались чем-то вроде местных отделений Госдепартамента, расположенных в больших городах типа Багдада, Мосула и Эрбила или в их окрестностях. Первые ГВП появились в Багдаде весной 2006 года. На одно из торжественных церемоний открытия ГВП в Мосуле прилетела лично госсекретарь. В разгар кампании - в 2007 году - в Ираке находилась 31 ГВП и 13 ВГВП, из которых несколько находились в ведении таких верных союзников, как Южная Корея и Великобритания (в отличие от ВГВП, которые были неразрывно связаны с военными частями армии США, обычные ГВП стояли обособленно, с собственной охраной из наемных солдат). К 2009 году количество ГВП сократилось до шестнадцати, и все были исключительно американскими, хотя под Ди-Каром еще осталавась одна - под руководством бывшего итальянского журналиста. У них была настоящая каменная печь для пиццы и вино на ужин, что, несомненно, скрашивало тяготы войны. Группы должны были покинуть Ирак после вывода военных и окончательно закрепить успех операции.
У Госдепартамента на группы восстановления были большие планы, сформулированные в концепции программы. В задачу групп входила «координация» по ключевым приоритетам США, - таким, как: «…укрепление стабильности и развитие на уровне провинций в целях построения суверенного, стабильного и самостоятельного иракского государства, являющегося частью мировой экономики. Помогая иракскому народу расширить возможности институтов государства и гражданского общества, ГВП должны усилить взаимодействие на местном уровне, построить крепкие взаимоотношения, расширять диапазон экономической деятельности и привлекать иностранные инвестиции, развивать прозрачные и подотчетные формы правления, укреплять власть закона, противодействовать коррупции, обеспечить работу коммунальных служб, улучшить ситуацию с охраной здоровья, а также укреплять стабильность и подготовку местных кадров». Но сколько б мы не повторяли эти красивые слова, в реальность они воплощаться никак не хотели. Вся программа восстановления с самого начала столкнулась с огромным количеством проблем.
В первые годы войны армия вела собственный и довольно бессистемный проект восстановления. В представлении военных это выглядело как оказание мелких услуг местным, типа сделать прививки скоту и раздать детям конфеты – чтоб особо не бунтовали, и достаточно. Правительство поставило себе задачу куда большего масштаба: ни больше, ни меньше построение экономически стабильного и демократического иракского государства. Разница между грандиозными планами и их практическим воплощением стала проклятием программы ГВП на всю ее скорбную жизнь.
Задача осложнялась сильной раздробленностью и кадровым голодом. К июлю 2007 года в программе участвовали 62 правительственных агентства США. Когда к руководству военной кампанией в Ираке приступил генерал Дэвид Петреус, его советники обнаружили при посольстве США в Багдаде аж восемь основных центров координации. «У нас - недоразвитая иракская бюрократия и переразвитая американская», заметил один из советников Петреуса. Между тем, на местах нам катастрофически не хватало персонала для выполнения задач подобного масштаба. ВГВП в районе Рашид-Восточный, например, обслуживала население размером с Детройт силами шести сотрудников. ВГВП в южном Багдаде насчитывала восемь госслужащих, прикрепленных к подразделению численностью 3700 солдат, и обслуживала примерно миллион иракцев.
Даже если не обращать внимания на непропорционально малое количество людей, самой сложной задачей оказалось укомплектование ГВП и ВГВП сотрудниками, обладающими нужными навыками. В штате Госдепартамента попросту не нашлось нужного количества квалифицированных кадров. Это привело к созданию целой армии подрядчиков, которых прозвали «номер 3161» в честь соответствующего акта в Своде федеральных законов США, закреплявшего создание программы найма. Они, по идее, должны были быть СУПами, то есть специалистами узкого профиля – очередной термин, вошедший в обширный лексикон ключевых выражений этой войны. «Ирак -не для новичков», заявил посол США Крис Хилл в Багдаде, хотя большинство тех, кого удалось привлечь Госдепартаментами, были как раз полными дилетантами. Основным критерием отбора, похоже, было желание год прожить в Ираке за зарплату в 250 тысяч долларов и три оплачиваемых отпуска, которое имело явное преимущество перед собственно навыками кандидата. Госдепартамент так торопился укомплектовать программу, что людей брали без всяких собеседований, просто на основании резюме, которые часто выглядели довольно сомнительными. Хотя некоторые из «номеров 3161» были весьма талантливыми людьми, их участие в программе было скорее случайностью, чем результатом систематического отбора. Обязанности распределялись весьма условно: например, бывший член местного совета стал высокопоставленным государственным советником, а тренерша из глубинки на Среднем Западе – главой программы по расширению прав и возможностей женщин. Представьте себе старые фильмы про Энди Харди, в которых недостаток костюмов и декораций компенсировался энтузиазмом юных актеров.
Поскольку «номера 3161» должны были жить на армейской базе, отбор склонялся в пользу бывших военных – что практически свело на нет всю идею привлечь к восстановлению гражданских специалистов. Управление особой генеральной инспекции по восстановлению Ирака (SIGIR), составляя ежегодный отчет, в первый же год существования программы ГВП обнаружило военного ветеринара, разрабатывавшего планы развития сельского хозяйства страны; авиационного механика, занимавшего пост замруководителя ГВП; а советниками губернаторов провинций работали бывший подводник, оператор эхолота и сержант-инструктор по строевой подготовке. ГВП были недоукомплектованы сотрудниками, способными помочь иракцам развить экономику, власть закона и эффективное государственное управление, потому что зачастую сами «номера 3161» не имели ни малейшего понятия об этих вещах. Проблему представлял и языковой барьер, поскольку почти никто из «номеров 3161» не говорил по-арабски. Поскольку Госдепартамент не озаботился языковой подготовкой, общее число владеющих арабским составляло 29 человек из 610 сотрудников ГВП.
Встречались и опытные дипломатические работники, сотрудники Госдепартамента. В первой волне попадались редкие типы, искатели приключений, адреналиновые наркоманы, плюс несколько серьезных арабистов, желавших попробовать свои навыки на практике. Однако, поскольку во всем мире американских дипломатических работников едва наберется пару тысяч (до сих пор даже музыкантов в военных оркестрах - больше, чем дипломатов) на все посольства и консульства США, Госдепартамент очень быстро исчерпал небогатый ресурс опытных энтузиастов. Что же делать?
Программа CORDS времен Вьтнамской войны была последним (по времени) случаем, когда Госдепартамент «направлял» дипломатических работников на посты за рубежом, куда они ехать не хотели. Название программы то и дело произносилось шепотом в коридорах Фогги-Боттом (район в Вашингтоне, где находится здание Госдепартамента – прим.пер.), пока Департамент бил в барабаны, пытаясь привлечь новую партию добровольцев в Ирак. Несколько дипработников по политическим соображениям отказывались каким-либо образом обслуживать войны Буша, но на самом деле большинство из нас просто не осознавали свою роль в этой программе, были неподготовлены к выживанию в условиях войны и вообще не понимали, зачем это все нужно. Поэтому сотрудники внешнеполитического ведомства сначала оставались в стороне. По разным политическим причинам госсекретарь Кондолиза Райс отказывалась от идеи попросить Конгресс выделить новые, дополнительные штатные позиции для дипработников. Добровольческий ресурс иссяк, а новых сотрудников для комадировки в Ирак не предвиделось, так что остался только третий вариант: применить тактику кнута и пряника к уже имеющимся сотрудникам Госдепартамента. Так в программе оказался я.
Мой отдел Госдепартамента не занимался важными посольскими процессами, о которых потом публиковались материалы Wikileaks. Одна президентская администрация сменяла другую, но мы практически не изменились. Мы работали с американскими гражданами, ставшими жертвами преступлений за рубежом. Мы вызволяли бедняг из заграничных застенков и эвакуировали тех, кого судьба занесла в зону землетрясения или военного переворота. Мы представляли великодушие империи, ее способность заботиться о своих подданных, где бы они ни находились. Несмотря на весь энтузиазм относительно идеи с ГВП, рядовые сотрудники Госдепартамента, вроде меня, не были уверены, что это - правильная затея. Мы были готовы взять на себя всю работу по восстановлению, когда отгрохочут пушки, но в условиях войны все, что мы могли делать – это держаться как можно дальше от боевых действий. Да, после 11 сентября все изменилось, мы в курсе, но перспектива оказаться в самой гуще войны нас все равно не прельщала.
Ситуация стала серьезной после того, как Госдепартамент изменил кадровый регламент таким образом, что без командировки в Ирак (или в Афганистан, а потом и Пакистан) стало практически невозможно получить повышение по службе. В качестве финансового поощрения обещали боевые надбавки. С помощью этих кнутов и пряников недовольство персонала удалось подавить, а консервативных умников посадили обратно в клетки (например, Мишель Малкин требовала отшлепать «этих плакс и нытиков из дипломатов», которые отказываются ехать в Ирак), а сотрудники Госдепартамента выстроились в очередь на программу ГВП без всякого принуждения. Ну, почти.
Я никогда в жизни не служил на Ближнем Востоке и не имел ни малейшего понятия о восстановлении чего бы то ни было, если не считать походов за товарами для мелкого ремонта по дому, но мы были единственной картой, которая досталась Госдепартаменту в этой игре. Новые правила вынудили меня либо записаться на новую программу, либо забыть о продвижении по службе. Если рассуждать менее цинично, то, несмотря на свои сомнения по поводу праведности этой войны, я все еще верил в служение обществу (люби солдата, ненавидь войну) и хотел проверить себя на прочность. Кроме того, мне попросту нужны были деньги, так что сочетание чувства долга, чести, терроризма и счетов за обучение моей старшей дочери в колледже (надеюсь, что когда подрастет моя младшая, случится еще одна война) убедило еще одного дипработника в добровольно-принудительном порядке взяться за Дело. Между войной и миром лежит восстановление, так что помогу, чем могу.
Но сначала нужно пройти подготовку – по крайней мере, так я думал. Несмотря на неохватность стоявшей перед нами задачи и ее заявленную важность для интересов Соединенных Штатов, подготовка к работе на программе ГВП была ошеломляюще короткой и заняла всего три недели. Неделя Первая состояла из курса лекций, который мы назвали «Ислам для чайников»: краткий обзор основных положений религии с намеками на специфику арабской культуры (парни целуются, бекон не есть, про бога не шутить). Упоминались и различия между суннитами и шиитами, но в наших лекциях они были больше похожи на болельщиков разных команд, чем на противоборствующие стороны в открытой войне. Инструктором у нас был бывший военный, похожий на Доктора Фила (Фил Макгро, популярный психолог и телеведущий в США – прим.пер.), что весьма успокаивало. С ним нас не покидало ощущение, что мы едем уговаривать войну преодолеть свои недостатки: «Скажи ей, скажи ей прямо в лицо: ты плохая война. Я разочарован в тебе, война». Кроме того, Доктор Фил дал нам урок арабского, полтора часа полезных фраз и приветствий.
Неделя Вторая состояла из обзора простых таблиц и базы данных, в которой мы должны будем отслеживать миллионы долларов грантов на проекты, а также из ролевой игры, в которой местный американец иракского происхождения изображал мэра иракского города. Он требовал взятку, за которую давал разрешение на строительство дамбы (я не построил в Ираке ни одной дамбы, а в тех городишках, которые мне довелось посетить, не было никаких мэров). Поскольку на занятиях присутствовали как опытные сотрудники Госдепартамента, так и новые коллеги из подрядчиков, нам всем пришлось вежливо отсидеть невыносимо скучную лекцию об устройстве посольства. Поскольку на районе не было ничего даже приблизительно ближневосточного, лекцию пришлось проводить в китайском ресторане. Отличные пирожки со свининой.
Неделя Третья прошла на полигоне в Западной Вирджинии (где точно, не скажу), где у нас были курсы экстремального вождения (ни один из нас в Ираке не сидел ни минуты за рулем) и стрелковая подготовка (все дипработники в Ираке ходили без оружия). Последний раз я дрался в школе. В армии не служил. На тот момент я ни разу не стрелял из оружия. Настоящий Мужик с бородой байкера, страшными татуировками, в бейсболке и черных очках зарядил оружие (я тогда все называл ружьями) и осторожно вложил его в мою руку. Он, держа свои жилистые мужичьи ручищи на холодной стали, помог мне навести прицел на весьма недалекую мишень и приказал спустить курок. Потом он повторил ту же операцию с каждым из двадцати пяти сотрудников Госдепартамента. После каждого выстрела, даже не глядя на мишень или стрелка, Мужик бурчал «Нормально, попал» и перезаряжал оружие для следующего.
Пятнадцать школьных дней спустя я был полностью готов руководить ВГВП посреди полномасштабной войны. В обучающий курс не входили предыстория этой войны и наши цели в ней; какое-либо упоминание прошлых или нынешних проектов по восстановлению; какая бы то ни было информация о структуре армии или аббревиатурах, принятых у военных; уроки прошлых лет; что такое вообще ВГВП и что от нас требовалось. Нам никто не сказал, что нам делать, когда мы доберемся до места. Все, что мы получили – это крепкое рукопожатие от Доктора Фила и такси в аэропорт. Я отправлялся в Ирак.
