По интернету сейчас гуляет пародия на рекламу BBC: «Греция рушится, иранцы проявляют агрессию, в Риме смятение. Добро пожаловать обратно в 430 год до нашей эры!»
Между тем уходить за новостями так глубоко в прошлое совсем не обязательно: «Левант и Балканы бурлят, турки рассержены, русские проявляют агрессию, Запад нервничает. Добро пожаловать обратно в 1853 год!»
Кровопролитие в Сирии, экономический коллапс Греции, самоуверенное поведение России и нервничающий Запад, конечно, не должны стать причиной повторения Крымской войны, в которой царская Россия боролась с союзом Британии, Франции и Османской Империи.
Однако на фоне роста неоосманизма в Анкаре, не стоит удивляться тому, что в России нарастает неовизантизм.
В начале 19 века внимание дипломатического мира захватил Восточный вопрос, связанный с распадом Османской империи и потерей ей господства на большом Ближнем Востоке.
Сейчас тот же самый регион беспокоит Соединенные Штаты и их европейских союзников. Обрушение прежнего порядка на Ближнем Востоке нарушает равновесие сил и подрывает региональное влияние Запада.
В 19 веке Британия и Франция боялись, что Россия воспользуется слабостью османов и укрепит свои позиции в регионе, и поэтому вступили в союз с турками.
Сейчас Соединенные Штаты рассматривают более уверенную в себе Турцию как оплот против Москвы, которая не уступает нажиму Вашингтона, Лондона, Парижа и Анкары и не соглашается помочь свергнуть сирийского президента Башара Асада.
Когда закончилась холодная война, многие американцы ожидали, что Москва откажется от вмешательства в дела Ближнего Востока, так как эта политика считалась порождением геостратегических интересов и идеологических претензий Советского Союза.
В результате некоторое время Вашингтон вел на Ближнем Востоке активную политику военного вмешательства, устраивая идеологические «крестовые походы», а Россия оказалась оттеснена на обочину.
Однако теперь Америка больше не может действовать на Ближнем Востоке в одностороннем порядке, и Россия возвращается. Правда, сейчас ей руководит не глобальная советская стратегия и не коммунистическая идеология.
Как и в 19 веке, политика Москвы отчасти может быть сведена к реакциям на сложившуюся обстановку. Она отражает страх перед антироссийскими исламистскими движениями на Кавказе, опасения связанные с американскими амбициями на Ближнем Востоке и стремление защитить российские интересы на Балканах.
Кроме того, как и в годы перед Крымской войной, российские интересы на Ближнем Востоке порождаются русским национализмом с его смесью панславизма и влияния Русской православной церкви.
Как пишет в своей книге «Крымская война» («The Crimean War) британский историк Орландо Файджес (Orlando Figes), для русского национализма важна идея о том, что Москва, когда турки в 1453 году взяли Константинополь, стала последней оставшейся православной столицей – «Третьим Римом». Идея «Святой Руси» подразумевала создание на землях восточного православия православной империи со столицей в освобожденном Константинополе.
Попытка воплотить в жизнь националистический проект – в частности, поддерживая на контролировавшихся турками Балканах греческий и сербский национализм, – заставила Россию избрать курс, который вел к столкновению с Османской Империей и с поддерживавшими ее западными странами.
В наши дни даже самые пламенные русские националисты уже не фантазируют о создании Империи от Балкан до Гиндукуша и об освобождении Константинополя. В Анкаре, разумеется, тоже никто не грезит об управляемом из Стамбула халифате. Но некоторые элементы российской политики на Ближнем Востоке перекликаются с политикой царской России.
Российское противодействие усилиям Запада и арабских стран в Сирии, направленным на свержение Асада, продолжает советскую политику поддержки режима партии «Баас» в Дамаске. Однако на позицию России также влияет давление Русской православной церкви, которая боится что христиан этой бывшей византийской провинции – в том числе многочисленную православную общину – ждут преследования, если к власти придут мусульманские фундаменталисты.
Поддержка Россией Асада вызвала трения между Москвой и турками, совместно с Саудовской Аравией и западными державами требующими смены режима в Дамаске.
Растущая озабоченность России политическими последствиями Арабской весны, в том числе предполагаемой угрозой усиления радикального ислама на Ближнем Востоке, разделяется Израилем. Это создает чувство общности интересов между еврейским государством и Москвой, которая во времена холодной войны воспринималась в основном как союзница арабов.
Более того, и Москву, и Иерусалим тревожит ставшая более решительной поддержка Турцией политических исламистских движений. Это ощущение общей турецкой угрозы объясняет факт возникновения того, что аналитик из Германского фонда Маршалла Майкл Ли (Michael Lee) называет «формирующимся союзом Израиля, Кипра и Греции». Израиль помогает Республике Кипр разрабатывать запасы газа на ее шельфе с расчетом на то, что добытые энергоносители можно будет поставлять через Грецию на европейские рынки.
Анкара выступила против планов Кипра и объявила, что она тоже начнет разведку газа в этом регионе. Москва осудила это заявление и подчеркнула, что она поддерживает энергетический треугольник «Израиль-Кипр-Греция».
Однако нынешнее сближение Израиля с Никосией и Афинами «может служить лишь частичной заменой близким отношениям, которые у него были с Турцией», утверждает Ли, полагающий, что Анкара и Израиль продолжают разделять интерес к установлению стабильности в Сирии.
Более того, Израиль не собирается менять свой союз с Соединенными Штатами на союз с Россией, а союз с Кипром, Грецией и Сербией не слишком полезен для Израиля с точки зрения стратегических интересов.
Тем не менее, если учесть, что в Израиле живет более миллиона иммигрантов из России, а израильтяне пытаются снизить свою зависимость от Вашингтона, у России есть возможность укрепить свои связи с Израилем в рамках стратегии по расширению своего влияния на Ближнем Востоке.
Леон Хадар – старший аналитик геостратегической консалтинговой компании Wikistrat и автор книги «Песчаная буря: Провал ближневосточной политики («Sandstorm: Policy Failure in the Middle East») (Palgrave Macmillan, 2005).