То, что в эти три месяца передавали из Ватикана различные каналы, средства массовой информации и комментаторы, возможно, является максимумом того, что нам дано узнать. Причем, нужно предупредить, что часто речь идет о новостях и их интерпретации с нулевой информацией: одна новость оказывается правдой, а другая - нет.
То, что кажется достоверным, - это поток документов из Ватикана (кое-кто подчеркивает, что они исходят не из того или иного ведомства, а из Апостолького Дворца) и данные прокуратуры, котороые - преднамеренно или непреднамеренно - часто противоречат друг другу (случай Готти Тедески).
Существует неведение по очевидным причинам. «Секрет», глубоко изученный в философском наследии Гоббса (и Карла Шмитта), необходим для политического регулирования общественной жизни. Делать публичным то, что скрыто, по существу является подрывной деятельностью, которая доказывает весь иррационализм «демократизации», способствующей этому.
Демократия определяется политическим решением, то есть политической формой, которая допускает ее. Ее нелогичное расширение («все во всем», «все всем») предполагает или надеется на человеческую природу без ценностей, целей, особых интересов - это пустой контейнер, который нужно наполнить новостями и призвать к действию. Но никакой политической серьезности или рациональности нельзя ожидать от гражданина, неожиданно поднятого до роли Большого Брата, который, сидя в трусах перед монитором, может шпионить за целым миром, превратившись в демократическую кумушку, любящую позлословить.
В четком соответствии с общей картиной, "прозрачность" дворцов Ватикана может быть, если хотите, подрывной. Следовательно, к ней стремятся те, кто считает - часто с совершенно разных позиций - что любой ущерб престижу церкви представляет является преимуществом для достижения каких-то целей, прогрессом гражданской и религиозной эмансипации.
На протяжении веков самыми страшными врагами церкви, внешними и внутренними, были те, кто намеренно добивался ее унижения или стремился к ее «очищению». Когда я читаю призывы Скальфари или Мауро (или Массимо Франко) к действиям во благо церкви, я не боюсь врагов малого масштаба. Но «фальсификация блага», которую они проповедуют, показательна сама по себе и приносит существенный, разъедающий вред. Параллели и сравнения «Vatileaks» и случая Орланди со стороны средств массовой информации (газет и телевидения) сделали явным подспудный мелкий расчет.
«Утечка новостей» или документов (скромного значения), неконфликтность сама по себе – это «факт», требующий комментариев. Любой институт, который принимает решения, а не ограничивается болтовней, - это театр конфликтов. Святый Престол несет ответственность правительства и представительства, которую нельзя передать ассамблеям или синодам; дискуссионный клуб не имеет власти в церкви и не сможет ее добиться в соответствии с Конституцией.
Кое-кто все время будет страдать из-за власти, законно осуществляемой другими, или будет считать эту власть чрезмерной, незаслуженной, думать, что ею плохо распоряжаются. Редко «суд истории» совпадает с недовольством, которое вызывает любое действие правительства. Высший суд в перспективе действует в другом масштабе, он отличается от суда придворных как в реальном, так и в метафорическом смысле.
Когда сопротивление и «недовольство», свойственные правительственному аппарату, превращаются в персональные чувства активного разрыва с лояльностью институту, возникает проблема. Договор, который связывает чиновника, гражданского служащего (а также служащего церкви) имеет двойной фундамент, основанный на нормах и ценностях. И так - везде, во всех структурах.
Ученые знают, что разногласия по основным пунктам, часто незаметные, потому что они не проявляются в нарушении норм, - самые опасные. Ущерб, который наносит чиновник, не выполняющий норм, можно заметить и исправить, наложить санкции, но поведение того, кто стал или всегда был внутренне чуждым или (несогласным) с задачами института, рискованно опасно, потому что его невозможно предсказать ни в его проявлениях, ни во времени.
Почему исполнитель роли, скрытно отклоняющийся от ценностей, которые определяют эту роль, пятнает себя «политическим» преступлением? Почему предает аппарат, к которому принадлежит? Потому что он в этом заинтересован, хочет его наказать или занимается шантажом этого аппарата. Желание шантажа патологически рождается из субъективного мнения, не подверженного правилам оценки незаинтересованным третьим лицом, но только потенциальным сообщником. Как для объяснения самоубийства (по мнению Эмиля Дюркгейма), так и для оправдания предательства «политического» договора предлагается «эгоистическая», а не «беспристрастная» версия. «Альтруистическая» точка зрения в этом случае не принимается в расчет, потому что предатель не собирается умирать ради сохранения порядка, а нарушает этот порядок для своего блага.
Чиновник, который предает свой институт, добавляет к возможным дивидендам односторонний молчаливый или формальный разрыв контракта, который его связывает с институтом: ведь именно другая сторона (институт) нарушила договор о взаимности, которым обуславливается его лояльность.
В течение нескольких лет в ватиканской среде чувствовалась (как мне говорили) некая характерная раздражительность чиновничества, которое считало себя недоцененным: «Папа пишет, но не правит», «этот прелат пользуется слишком большим весом», «Х или У некомпетентны, но пользуются протекцией» и так далее. В этом нет ничего удивительного. Как я уже говорил, это недовольство физиологично, точно так же, как и суждения (например, о Папе) чиновников, неспособных понять, почему Понтифик так ли иначе интерпретирует свою роль.
Важная часть проблемы заключается в том, как это скрытое явление смогло разрастись и принять враждебную форму в такой сплоченной и деликатной структуре, как Ватикан, почему оно не было вовремя понято и предотвращено. Предатель или самоубийца камуфлирует свое решение различными причинами, но тот, кто правит, если он знает людей, должен уметь отличить законные сомнения от несправедливой критики, от преступной маски.
Конечно, это функция правительства, а не одного человека (Государственный секретарь, например, не один делает свою работу) - затруднить сокрытие враждебных намерений. Оправдания своих действий могут быть двух типов: внутренние - от тех, кто думает, что утечка документов ослабит ту или иную группу; и внешние - от тех, кто ждет, что скандал приведет к краху-возрождению (или только к краху) Святого Престола и/или церкви.
Сегодня внутренние оправдания, настоящие или воображаемые, могут защитить поведение несогласного, но ненадолго. Рисунок власти меняется быстро: победы и поражения, награды и наказания наконец обретают свои формы. Всегда наступает возврат к дисциплине. Посмотрим.
Мотив «для блага церкви» всегда причиняет вред, как было сказано. Он прикрывает разрыв договора под лозунгом высших ценностей, дает преимущество различной антиримской оппозиции в мире и внешним оправданиям, которые его стимулируют. Маленькие светские савонаролы и теоретики «синодальных» правительств церкви во влиятельной и менее влиятельной журналистской среде работают в этом направлении. К «светским» именам, которые я упомянул, можно было бы добавить много «людей церкви» - от Меллони до дона Галло, а от «народа» - Adista и движение «Мы – церковь».
Кажется, что весь кризис в Ватикане произошел из-за нарушения внутренней гармонии, что вылилось в предательство, чему способствовало давление и соблазн со стороны внешних сил. Может быть, Ватикан стал слишком рыхлым в структурном отношении из-за неконтролируемой глобализации, которая способствует разглашению «политического» секрета с той же легкостью, с которой люди разговаривают по сотовому телефону о своих личных делах в присутствии посторонних.
Но я думаю, что предательство произошло из-за слабого этического воспитания среднего чиновника Ватикана. Чиновник Ватикана необязательно должен быть верующим, гораздо хуже, если верующий чиновник не соблюдает этику отношений, то есть - не лоялен церкви. Очевидно, это зло наносит удар по универсальной церкви, и не удивительно, что это раздражает Ватиканский дворец.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Кое-кто все время будет страдать из-за власти, законно осуществляемой другими, или будет считать эту власть чрезмерной, незаслуженной, думать, что ею плохо распоряжаются. Редко «суд истории» совпадает с недовольством, которое вызывает любое действие правительства. Высший суд в перспективе действует в другом масштабе, он отличается от суда придворных как в реальном, так и в метафорическом смысле.
