Перевод предоставлен изданием «Курсор» (Израиль)
Ицхак Шамир любил говорить о себе, что его политическая карьера начисто лишена эгоистического начала. Он был на сто процентов предан поставленной цели, общественным интересам - так, как он их понимал. Полное отсутствие личных интересов.
Сменилось поколение, и сегодня подобные декларации из уст действующих израильских политиков, любых политиков, могут вызывать разве что презрительную усмешку. Я всегда верил Шамиру. И все еще ему верю. Я был интересен ему в качестве политического журналиста, я ненавидел его политику, но превратился со временем в его поклонника.
За долгие годы своего правления он причинил стране колоссальный ущерб. Он нейтрализовал «Лондонское соглашение», которое Шимон Перес заключил с королем Иордании Хуссейном. Это, вне всякого сомнения, было самым разрушительным решением, принятым когда-либо израильским лидером за всю историю государства. Но несмотря на все это, Ицхак Шамир был одним из тех государственных деятелей, которыми израильтяне могут гордиться. Честный человек, которого не затронула коррупция. Лжец? Верно. Но лжец порядочный. Бывает и такое.
Два государственных секретаря США, Джордж Шульц и Джеймс Бейкер, с большим уважением писали о честности и прямоте, присущих Шамиру. Иногда эти свойства израильского премьера вызывали отчаяние. Шамир никогда не бросал слов на ветер. В период правления Шамира государство Израиль и его руководство пользовались уважением в США и других странах, гораздо большим, чем в те времена, когда государство возглавлял его предшественник, Менахем Бегин.
«Во имя Земли Израиля можно лгать», - определил Шамир один из критериев честности – в его собственном понимании. Была ли это оговорка, либо осознанное заявление – но об этом он честно и откровенно заявил перед лицом нации и истории. Он вел бесконечные мирные переговоры и был готов вести их вечно. При этом он продолжал интенсивно строить поселения на оккупированных территориях, которые делали достижение мира невозможным.
Каждый уходящий день, в течение которого не наблюдался даже минимальный прогресс в переговорах, Шамир считал своей личной победой. Так продолжалось почти десять лет. Его близорукость во всем, что касается палестино-израильского конфликта, находилась в вопиющем противоречии с его глубоким пониманием еврейской истории и процессов, происходящих в мире.
Шамир понимал важность урегулирования разногласий между Израилем и Россией. Он верил в будущее еврейства СССР задолго до того, как эта тема стала модной. Он глубоко понимал суть понятия «Нецах Исраэль», историческую роль народа Израиля.
Будучи по своей природе человеком сдержанным, человеком действия, а не слов, Шамир не переносил риторику Холокоста, которую так любил Бегин. Вместе с тем, трагическая судьба польского еврейства, которой он чудом избежал, репатриировавшись в страну молодым студентом, была дня него вечной болью.