Министр был возмущен. «Театральные вопросы. Мы затрачиваем слишком много сил на Государственную оперу (Staatsoper)», – записывает в свой дневник Геббельс 9 июня 1936 года. – Нам нужно срочно принять меры!» Гитлеровскому пропагандисту проблема оперного театра казалась столь серьезной, что он лично вмешался в это дело. «Фройляйн Дайнерт (Deinert) вновь оказалась в распоряжении Немецкого дома оперы (Deutsches Opernhaus). Роде (Rode) следует быть более осмотрительным».
О том, каким образом Геббельсу удалось вернуть прославленную танцовщицу Урсулу Дайнерт назад в Немецкий дом оперы, его почти каждодневные дневниковые записи умалчивают. Судя по всему, он был недоволен действиями Вильгельма Роде, генерального директора самого большого по количеству посадочных мест немецкого театра.
Именно Геббельс лично должен быть предпринять усилия для того, чтобы вернуть назад эту танцовщицу из Государственной оперы в Немецкий дом оперы, в сегодняшнюю Немецкую оперу (Deutsche Oper). При этом он через связанную с его министерством Имперскую палату культуры, а также через подчинявшиеся ей палаты музыкантов, писателей, журналистов и актеров в определенной мере являлся начальником всех немецких работников культуры.
Борьба за благосклонность Гитлера
Кино и прессу Геббельс имел возможность в большой степени контролировать самостоятельно и с некоторой оглядкой на рейхсканцлера Адольфа Гитлера он мог сделать то же самое в отношении изобразительных искусств – за исключением архитектуры. Что касается музыкального театра, то есть оперы, то у Геббельса до начала второй мировой войны имелся упорный соперник. По крайней мере, в Берлине.
Дело в том, что Государственная опера на Унтер ден Линден, основанная и окрепшая как придворная опера династии Гогенцоллернов, не подчинялась министру пропаганды. Ответственность за богатый своими традициями берлинский музыкальный театр была возложена на земельные власти Пруссии и тем самым на Германа Геринга. Этот второй человек в третьем рейхе в период с 1933 по 1945 год, наряду с выполнением многих других функций, был еще действующим прусским премьер-министром и активно использовал эту во многом случайно сложившуюся систему ответственности для того, чтобы постоянно ставить в невыгодное положение своего серьезного конкурента в борьбе за благосклонность Гитлера.
Геббельс еще в 1933 году через влияние имперских структур на коммунальные институты обеспечил себе возможность оказания прямого воздействия на образованную в 1912 году бывшую Городскую оперу (Städtische Oper). Это было особенно важно, так как единственный достойный упоминания интерес Гитлера в сфере искусств, помимо архитектуры, был связан с оперой. Однажды, как говорят, он даже рассказал невестке Рихарда Вагнера Винифред о том, какое сильное влияние на него оказала постановка в городе Линце «Риенци» – одной из ранних опер Вагнера.
Поскольку благосклонность «фюрера» была исключительно важной для наиболее приближенных к нему людей, Геринг и Геббельс пытались как можно полнее использовать существовавшее у Гитлера представление об удавшемся музыкальном театре. В дневниках министра пропаганды, которые представляли собой, скорее, собрание материалов для актуальных пропагандистских посланий и будущих мемуаров, чем размышления частного характера, можно обнаружить многочисленные следы этой конкуренции.
Злорадство Геббельса по поводу Государственной оперы
Довольно часто он сам делает злорадные записи по поводу прославляемых в унифицированных нацистами газетах постановок в театре Геринга на улице Унтер ден Линден. Что касается спектаклей в «его» собственном оперном театре на Бисмаркштрассе, то такого рода записи встречаются как исключение, и в большинстве случаев речь там идет о мягкой самокритике.
По поводу постановки «Тристана» в Государственной опере перед Рождественскими праздниками 1933 года Геббельс отметил в своем дневнике: «Фуртвенглер велик и силен в трактовке этой эмоциональной партитуры. Певцы: Ляйдер (Leider) и Мельхиор (Melchior) справились со своими партиями». В инсценировке использовались «слишком блеклые цвета», и вообще она «была типично еврейской». Почти злорадно звучит запись, сделанная 21 мая 1934 года по поводу «Интермеццо» Рихарда Штрауса: «Банально и безвкусно. Мощный удар мимо цели. Мы сильно разочарованы».
Геббельс постоянно подвергает критике плохую, по его мнению, сценографию в театре на улице Унтер ден Линден, а также недостаточную организацию. Там, по его словам, царит «полный беспорядок», а «проявления мелочной ревности в Государственной опере» создают «большие сложности». 23 мая 1939 года он отмечает, что сопрано Кете Хайдерсбах жалуется на то, «что она очень редко получает роли». Чувствуется даже некоторое сожаление, когда Геббельс добавляет: «Это система Государственной оперы. Здесь я не в силах многое изменить».
Вместе с тем подобного рода негативные замечания относительно Немецкого дома оперы довольно редко встречаются в почти 30 томах дневников Геббельса. Чаще всего министр пропаганды выражает по этому поводу свой восторг. Вот, например запись от 15 сентября 1934 года: «Вечером в Немецком доме оперы. «Тангейзер». Хорошее начало. Отличные голоса, великолепные декорации. Замечательная публика, почти все министры и дипломаты, в центре внимания – фюрер. Постановка ему очень понравилась».
31 января 1935 года он нахваливает самого себя: «Вечером вместе с фюрером в Немецком доме оперы. «Тристан и Изольда». Мои указания относительно режиссуры учтены. Великолепный спектакль. Как в сценическом, так и в музыкальном отношении». А вот что он говорит о «Травиате»: «Блестящая инсценировка. Великолепные цвета! И удивительные голоса, чудесная музыка. Я в восторге от этого. Получил наслаждение».
Типичный национал-социалистический фаворитизм
Но когда типичный для третьего рейха фаворитизм стал причиной ухудшения качества спектаклей в театре на Бисмаркштрассе, Геббельс решил вмешаться: «Скандал в Немецком доме оперы. Старые партийные товарищи, не способные петь, жалуются Боулеру (Bouhler) по поводу того, что они не получают ведущих ролей», – записывает он в свой дневник 7 апреля 1938 года. На шефа личной канцелярии Гитлера Филипа Боулера министр пропаганды мог не обращать никакого внимания, чего нельзя было сказать о Геринге: «Вот теперь я в это вмешаюсь», – заключает министр пропаганды.
Геббельс все еще проявлял особый интерес к «своей» опере и поэтому он взял решение важных вопросов в собственные руки. Вот что он пишет в конце августа 1938 года: «Против Роде в Немецком доме оперы выдвигаются серьезные обвинения. Но все это старые дела. Я прикажу провести проверку, а затем возьму Роде под свою защиту. В противном случае он больше не сможет управлять своим театром». Героический баритон Вильгельм Роде, член НСДАП с 1933 года, руководил этим театром еще пять лет.
Но и Геринг использовал свое положение для того, чтобы демонстрировать свою собственную благосклонность, и иногда его действия не совпадали с линией партии. Биографы этого многофункционального нациста не сходятся во мнении относительно того, шла ли речь только лишь о проверке полноты собственной власти, или же иногда его ему на самом деле мешали некоторые перегибы безумной национал-социалистической расовой политики.
В любом случае он в порядке исключения добился получения разрешения продолжить работу для главного музыкального директора Государственной оперы Лео Блеха (Leo Blech), который, согласно нацистским «расовым критериям», был «полным евреем» и поэтому, в соответствии с «Законом о восстановлении профессионального чиновничества», должен был быть уволен еще в 1933 году. Только в 1937 году давление на Блеха стало столь сильным, что он вынужден быть эмигрировать в Ригу, а затем в Швецию. После второй мировой войны он вернулся в Берлин, в Немецкую оперу, как стал называться этот музыкальный театр на Бисмаркштрассе.
Проблемы с главным директором
Под защитой Геринга находился и Хайнц Титьен (Heinz Tietjen), генеральный директор Государственной оперы и всех прусских театров. Хотя Геббельс, судя по всему, часто конфликтовал с руководителем Байрейтского фестиваля, он ничего не мог против этого предпринять. Его раздражение нашло свое отражение в дневниковых записях. «Титьен вообще не дирижер, а только организатор и в лучшем случае еще и лицемер», – записывает министр пропаганды в своей дневник 23 октября 1937 года, а спустя десять дней добавляет: «Титьен – коварный интриган». Однако Геббельс не мог сместить его с должности и поэтому вынужден был мириться с протеже Геринга.
Конкуренция между двумя берлинскими оперными театрами пошла на спад к началу Второй мировой войны. Теперь и перед Геббельсом, и перед Герингом стояли другие задачи, помимо соперничества друг с другом в области не столь уж значимых музыкальных театров. Однако это противоборство закончилось только после того, как Государственная опера – первое значимое в культурном отношении здание – была разрушена во время британского бомбового удара в апреле 1941 года. «Я смотрю на развалины Государственный оперы. Театра больше нет. Все внутреннее пространство безвозвратно сгорело. Спасать там почти нечего, – записывает в своей дневник Геббельс. – Я пытаюсь немного приободрить людей, хотя мне самому тяжело смотреть на эти дымящиеся развалины. Немало прекрасных часов я провел в этом театре. А теперь это руины».
Возможно, это было проявлением искренних чувств, хотя никакой уверенности в отношении Йозефа Геббельса быть не может. Когда спустя два с половиной года Немецкий дом оперы также был разрушен во время «воздушной битвы за Берлин», у министра пропаганды не нашлось ни одного слова по этому поводу для своего к этому времени уже записывавшегося под диктовку дневника.
