нтервью с Яцеком Хуго-Бадером (Jacek Hugo-Bader) - репортером и писателем, автором книг, посвященных России - «Белая горячка» (2009), «В райской долине среди сорняков» (2010), «Колымские дневники» (2011).
Збигнев Рокита: Сезон длится полгода: с мая до конца сентября. Потом вода замерзает, и невозможно ни мыть золото, ни ловить рыбу. Заниматься нечем. Что же тогда делают жители Колымы?
Яцек Хуго-Бадер: Жизнь замирает.
- На что они тогда живут?
- На то, что заработали летом.
- Если не пропили.
- Да, если не пропили. Так бывает довольно часто. А потом им как-то приходится выживать. Полгода они зарабатывают деньги, а потом уходят в запой. Я разговаривал с бульдозеристами на шахтах - это аристократы среди золотодобытчиков. Они дают себе пару месяцев передышки, перестают пить, а потом часто уходят в многомесячный запой, после чего их снова нужно разыскать, заставить протрезветь, притащить на работу, посадить в машину и следить, чтобы они не сбежали, не отлучились в город за чем-нибудь. Они работают по схеме 12 часов отдыха - 12 часов работы. И так семь дней в неделю, шесть месяцев. Когда сезон заканчивается, они шесть месяцев отдыхают и начинают пить.
- Чаще всего они отдыхают в родных деревнях. Эти деревни действительно выглядят так, как мы себе воображаем: несколько изб, никакого водопровода и электричества?
- Вовсе нет. Это не крошечные, отрезанные от мира деревушки с несколькими десятками жителей. Они довольно большие. В противном случае, они не смогли бы самостоятельно выжить в подобных условиях. Иначе это выглядит в Якутии, где на самом деле остаются еще маленькие этнические деревни, существующие испокон века. Колымский же мир относительно молод.
Когда мужчины уезжают на полгода работать в тайгу, семьи остаются в поселках: дети ходят в школу, жены работают в школе, в разных учреждениях, иногда открывают свой бизнес. Это система отделенных друг от друга поселений, которые должны были служить базой для золотоискателей и шахтеров, оправляющихся на участки, где идет добыча - россияне называют их полигонами.
На таких участках работает до 20 человек, все зависит от размера самого участка, количества сырья и владельца. У некоторых такие полигоны, где они держат трех-четырех работников, бульдозер и промывочный агрегат. У некоторых - подземные участки. Там можно добывать золото даже зимой, потому что добывается в таком случае не песок, который нужно вымыть из земли, а сразу руда, которую можно переплавлять. На таких полигонах работают круглый год.
- Когда вы попадаете в затерянную глубинку, местные жители интересуются миром, расспрашивают вас?
- Они расспрашивают обо всем. «А сейчас ты расскажи про свою Польшу», - говорят они. И я рассказываю. Они должны все обо мне узнать, узнать самого меня: у них есть на это право. Я рассказываю про редакцию, про детей, про мои путешествия. Им пришлось все мне «продать», а я ничего не дам им взамен? Я знаю, что чтобы нечто дать, человек должен многое получить, и только когда он насытится, он начинает отдавать. Вначале я даю много, а они мало, потом роли меняются, и я начинаю впитывать. Я расспрашиваю обо всем подряд от рождения до смерти. Меня интересует все.
- Когда вы расспрашиваете их о разных подробностях, ездите с ними автостопом, приходите к ним домой, им не кажется, что Яцек Хуго-Бадер - шпион?
- Время от времени я с этим сталкиваюсь. С таким наивным вопросом наивных людей. Меня это очень трогает. Когда мы уже входим друг другу в расположение, заводим сердечные разговоры, они спрашивают: «Яцек, скажи честно, ты шпион или нет?» Их удивляет, что шпион может быть таким приятным парнем. Они наивно думают, что если бы я был подсадной уткой, я бы признался. Когда я отвечаю, что я не шпион, они сразу успокаиваются. Известно, что СССР страдал шпиономанией. Каждого иностранца подозревали в том, что он агент, потому что зачем бы он приезжал в нашу прекрасную страну, кроме как для того, чтобы вынюхивать и подсматривать.
- Люди не удивляются, что какой-то «польский псих» проделал такой путь, чтобы попасть в деревню на краю света?
- Разумеется, обязательно удивляются, потому что не осознают, насколько они интересны. Им кажется, что у них скучная жизнь, что говорить не о чем, но это не так. Там полным-полно чудесных историй, и каждый человек по-своему интересен. Каждый.
- В каждом человеке есть тема?
- Да, почти в каждом. Только эту искру в нем нужно отыскать. В России докопаться до темы, впрочем, проще.
- Почему?
- Я иногда смеюсь, что меня можно было бы забросить с парашютом в любое место на земле, достаточно, чтобы я нашел там человека, цап - и уже готов репортаж. Лучше всего, чтобы это был пожилой человек, потому что, чем он старше, тем больше пережил, больше повидал. Достаточно спросить, как ему удалось пережить те страшные годы - вездесущий страх, коммунизм, когда за анекдот можно было попасть в лагерь. Для репортера - это деликатес.
- Вы считаете, что репортеры - это высшая каста журналистского цеха?
- Конечно, репортеры - это аристократы журналистики. А уж самые высшие аристократы - это репортеры в прессе. Они могут своим текстом, образом или звуком рассказать больше, чем кто-то другой. Дойти до каких-то глубин, до чего-то докопаться. Герой, который сидит перед камерой, того же самого уже не расскажет. И поэтому я чувствую себя аристократом.
- Значит, в жилах интервьюеров голубая кровь не течет?
- Интервью написать легче, чем репортаж, хотя на первом этапе эта работа похожа. Это разные виды одной и той же работы. Разница в том, что вы задаете вопросы только одному человеку, с которым углубляетесь в беседу, а репортеру нужно добавить к этому еще множество элементов, все, что исходит от этого человека и от его окружения. Но в любом случае, где там радийщикам или ребятам с телевидения до нас писак!
