В прошлые выходные в New York Times была опубликована статья Стефани Кунц, посвященная новой книге Ханны Розин (Hanna Rosin) «Закат мужчин» («The End of Men»). На этой неделе Ханна опубликовала свой ответ. Теперь пришла очередь Кунц.
Я полностью согласна с Ханной Розин в том, что возможности женщин и гендерные отношения между начальниками и подчиненными серьезно и по большей части необратимо изменились. В моей новой книге под названием «Странное волнение» (A Strange Stirring) я сделала акцент на невероятных успехах, которых добились женщины с 1960-х годов. В настоящее время я работаю над следующей книгой, которая пока носит рабочее название «Личные революции» (Intimate Revolutions), где я пишу о том, что позитивные тенденции в вопросе гендерного равенства – наряду с новыми технологиями, расово-этнической динамикой и некоторыми определенно негативными тенденциями в сфере социально-экономического неравенства – трансформировали межличностные отношения на всех уровнях жизни: с рождение и до старости, к лучшему или к худшему.
Я также согласна с Розин в том, что, несмотря на ликвидацию института патриархата и растущую нетерпимость к насильственному навязыванию превосходства мужчин, женщины до сих пор сталкиваются с широко распространенными предрассудками, а также со структурными барьерами, мешающими им двигаться к полному равенству. Тем не менее, мы придерживаемся оптимистичного взгляда на возможность дальнейшего прогресса и на пользу, которую этот прогресс принесет мужчинам, женщинам и детям.
Наши с Розин разногласия касаются по большей части тона и акцентов. Если прочесть книгу Розин полностью, то можно сделать вывод о том, что она посвящена сложности, противоречиям и компромиссам гендерной революции, которую мы сейчас переживаем. Но название книги «Закат мужчин» и частое употребление в ней таких слов как «матриархат» хотя и привлекают внимание читателей, но при этом несут в себе две опасности – опасности, которые обеспокоили меня настолько, что я посчитала нужным написать об этом в колонке комментатора в New York Times.
Во-первых, это может способствовать закреплению ошибочной точки зрения о том, что женщины во многих отношениях опережают мужчин. Дело в том, что, хотя женщины чаще получают высшее образование, чем мужчины, и некоторые из них даже попадают в верхние эшелоны политической и экономической иерархии, в среднем женщины все равно зарабатывают меньше мужчин с таким же уровнем образования даже с учетом трудового стажа и общего времени, которое они проводят на работе. Это относится и к молодым и бездетным женщинам, которые ближе всего подошли к равенству со своими сверстниками-мужчинами, чем любая другая группа женщин.
Чрезмерно высокая оценка достижений женщин может привести нас к ложному выводу о том, что скорость социальных изменений, которую мы наблюдали с момента первых побед женского движения, будет сохраняться вечно. На самом деле, существуют достоверные доказательства того, что с 1990-х годов и по сей день мы переживаем период застоя в борьбе за гендерное равенство, в ходе которого женщины потерпели несколько серьезных неудач в вопросах репродуктивного выбора.
Еще важнее то, что слова «матриархат» и «закат мужчин» могут подтверждать вывод, который Розин и я решительно отвергаем – убежденность в том, что женщины достигли успехов за счет мужчин. Рост уровня безработицы и сокращение реальной заработной платы 70% мужчин с 1970-х годов вовсе не является следствием подъема женщин, которые начинали с искусственно заниженных зарплат и ограниченного доступа к рабочим местам, характерных для эпохи правовой дискриминации. Это стало причиной социально-экономического неравенства, привлечения сторонних ресурсов на традиционно мужские должности, нападок на профсоюзы и уменьшения объемов инвестирования в инфраструктуру.
Несомненно, многие мужчины (а также значительная часть женщин) с трудом приспосабливались к подобным изменениям. Некоторые мужчины настолько зациклились на своем положении кормильца семьи, что впадают в отчаяние, если их жена начинает зарабатывать больше. Другие в надежде на то, что когда-нибудь прежний порядок вещей будет восстановлен и они снова вернут себе все мужские привилегии, растрачивают впустую возможности для самосовершенствования, которые им предоставляются.
Тем не менее, такие определения Розин как «картонный мужчина» и «пластиковая женщина» не способны передать нюансы значений и сопереживание, которые встречаются в других разделах ее книги. Кроме того, я вовсе не уверена в том, что женщины оказались настолько более гибкими и ловкими в попытках приспособиться к новым условиям, чем мужчины. Женщины точно также как и мужчины продолжают выбирать профессии и специальности в соответствии с гендерными стереотипами – к примеру, работу в сфере здравоохранения и услуг. Возможно, гендерная инерция женщин оказалась их преимуществом во времена, когда эти сферы расширялись, а гендерная инерция мужчин сделала их более уязвимыми в период деиндустриализации и деквалификации традиционно мужских профессий.
Пока остается неясным, насколько ловко женщины смогут отреагировать на негативные последствия вызванных экономическим кризисом сокращений государственного сектора, который является еще одной традиционной сферой трудоустройства женщин. Хотя 80% увольнений на начальном этапе экономического кризиса пришлись на долю мужчин, с тех пор женщины теряли работу чаще, чем мужчины, и возвращались на свои прежние должности гораздо реже.
Я согласна с Розин в том, что стереотипы, касающиеся того, что мужчины могут и должны делать, изменились в гораздо меньшей степени, чем стереотипы о том, что могут и должны делать женщины, и многие мужчины все еще остаются зажатыми в тисках мужской таинственности, которая отчасти продиктована структурой многих организаций, а отчасти является продуктом мужской природы. Тем не менее, трансформация отношения мужчин к гендерным взаимоотношениям, возможно, оказалась настолько же революционной, как и трансформация взглядов женщин, хотя она и началась позже. В 1970 году подавляющее большинство мужчин высказывалось против того, чтобы женщина работала после вступления в брак. Уже в 1980 году 54% мужчин полагали, что мужчина должен быть главным добытчиком в семье. К 2000 году, как пишет автор книги «Одиноки вместе» (Alone Together), число таких мужчин снизилось до 30%. В ходе опроса, проведенного в 2008 году центром Pew Research, 68% женщин и 69% мужчин сказали, что представители обоих полов имеют равные шансы стать хорошими лидерами.
Несмотря на разногласия, я разделяю точку зрения Розин, которую она высказывает в конце книги. Хотя тревожное снижение уровня экономической безопасности и равенства может однажды разрушить базу для гендерного равноправия, в настоящее время революция продолжается, и с каждым днем все большее число мужчин учатся ценить то, что она приносит представителям обоих полов – «немного больше воздуха», как пишет Розин.
