Знаменитые слова Шелли о том, что поэты – это «непризнанные законодатели человечества», не оправдываются в случае Шекспира. Им всегда восторгались. Его слова постоянно вспоминали те, кто мечтал изменить мир. Великие писатели и мыслители, создавшие в конце 18 века новый образ Германии, не жалели похвал для его работ. На проходящей сейчас в Британском музее выставке «Шекспир: Мир как театр» («Shakespeare: Staging the World») можно увидеть «Роббенэйландскую Библию» – экземпляр полного собрания сочинений Шекспира, пронесенный под видом священного индуистского текста в тюрьму, в которой содержались лидеры борцов с апартеидом. Нельсон Мандела, Уолтер Сисулу и прочие отметили в нем цитаты из Шекспира, которые вдохновляли их на борьбу. Все они знали его творчество – и все находили в нем опору. Это высочайшее признание со стороны тех людей, которые в дальнейшем изменили свою страну и свой континент.
Однако насколько далеко мы вправе зайти в своих утверждениях? Неужели Шекспир действительно изменил ход истории? Это было бы серьезным заявлением, учитывая, что он не основывал империй, не реформировал вероучений и не бросал напрямую вызов структурам общества. Сказать, что он это сделал, легко, но объяснить, как именно, значительно сложнее.
Безусловно, Шекспир неоднократно менял ход истории в буквальном смысле: когда она не подходила для задуманного им сюжета, он ее просто переписывал. Его пьесы свободно играют с хронологией и фактами, переделывая ради желаемого драматического эффекта английскую историю – даже в ее тогдашнем понимании. Корделия должна была бы выжить, а Лир вернуть себе трон. Во время реальной битвы при Шрусбери Готсперу было 40 лет, а принцу Хэлу – 16 - то есть они совсем не были теми двумя юными противниками, которых все мы помним по первой части «Генриха IV». В эту пьесу Шекспиру, кстати, пришлось спешно внести изменения, когда потомки сэра Джона Олдкасла выразили недовольство образом своего почтенного предка. Так родился Фальстафф.
Трудно сказать, во что он верил сам, каковы были его собственные взгляды на политику, религию и общество. Чем только его ни считали – от поборника социальной иерархии и елизаветинских политических порядков до тайного радикала и скрытого католика. Его осторожность и неопределенность в политических вопросах, а также его творческий диапазон и чуткость драматурга, делают полностью невозможным установить его намерения. Однако для того, чтобы оценить последствия его деятельности, нужно смотреть на вещи шире.
Выставка в Британском музее с помощью экспонатов из времен Шекспира пытается показать, как драматург заставлял появляться целые миры из прошлого и настоящего перед глазами своей публики – тех мужчин и женщин, которые отдавали свои серебряные пенни, чтобы посмотреть его пьесы в «Розе», «Занавесе», «Лебеде» или «Глобусе». Изменяли ли Шекспир и его собратья по театру мир публики и ее отношение к миру? Бесспорно. Идея публичного коммерческого театра с аудиторией, включавшей в себя все общественные классы, была новой. Впервые целый город – целый социум – мог увидеть себя, посмеяться над собой, подумать о том, что он такое, и чем может стать. Непременная смена репертуара обеспечивала новое пространство для расширения знаний, убеждений и споров, и это пространство становилось общенациональным, так как театральные труппы разносили новые пьесы по всей стране. Шекспир был звездным драматургом, его имя служило приманкой для зрителя. Его восхваляли коллеги, почтившие его позднее, выпустив его собрание сочинений. Это укрепило его статус и помогло ему проникнуть со сцены в библиотеки.
Он подарил Британии новую веру в ее язык и культуру. По крайней мере, у нее появился писавший по-английски автор, который был равен как величайшим из древних писателей «гордой Греции и надменного Рима», так и любым современникам из Италии, Испании и Франции. Бен Джонсон писал в своей поэме, опубликованной в первом собрании сочинений Шекспира: «Торжествуй, моя Британия, у тебя есть тот, кого должны чествовать все подмостки Европы. Он принадлежит не только своему времени, но и всем временам!»
В итоге культурное низкопоклонство ушло в прошлое. Впрочем, не только культурное, но и политическое: Шекспир сотворил язык, который, безусловно, сформировал то, как англичане (и до некоторой степени все британцы вообще) до сих пор видят себя и свои отношения с миром. Он установил рамки, в которых мы представляем себе историю.
Его поколение было первым, для которого Англия заканчивалась в Дувре. В 1558 году Мария Тюдор потеряла Кале, и это означало, что впервые за 500 лет Англия перестала присутствовать во Франции. Этот остров надо было переосмыслить, осознать как драгоценный «алмаз в серебряной оправе океана», и его народ надо было пересоздать, объединить противостоянием враждебному континенту. Фантастический мир Генриха V, со страной, объединившейся против общего врага, имел мало отношения к историческому Генриху, зато был напрямую связан с испанской Армадой, а также с риторикой, призывавшей сообща бороться с ирландскими «мятежниками».
Это была поэзия, которая изменяла и продолжает изменять ход истории – недаром Черчилль обратился к ней в 1940 году – и до сих пор формирует язык, в рамках которого Британия вырабатывает надлежащие отношения с Европейским Союзом.
Высокий поэтический патриотизм английских исторических хроник ослаб после прихода к власти Стюартов. «Король Лир» и «Цимбелин» с их более сдержанной британской идеей, возможно, отражали то, насколько трудно было англичанам смириться с превращением в часть новой политической общности, которой правил Яков VI и I.
Смог ли Шекспир создать для британской идеи язык столь же мощный, как язык торжествующей английской идеи в «Ричарде II» и «Генрихе V»? Думаю, тех, кто скажет, что он это сделал, будет немного. Впрочем, трудно сказать, сумел ли вообще кто-то найти риторику, правильно выражающую новую реальность. Проекты флагов, которыми Яков I пытался объединить две страны, показывают, насколько серьезным вызовом для воображения была – и остается – эта задача.
В конце «Цимбелина» Шекспир рисует картину уверенной в себе единой Британии, находящейся в хороших отношениях с континентальной сверхдержавой. Нам еще предстоит увидеть, насколько его творчество будет способно сформировать ход будущих событий в данном случае.
