Российский режиссер — о патриотизме и власти в России и о русских в Эстонии

В Национальной библиотеке, в рамках очередного заседания Международного медиаклуба «Импрессум», состоялся показ нашумевшего фильма российского продюсера и режиссера Джаника Файзиева «Август. Восьмого». Гость клуба дал интервью Delfi.


- В 2000-х каждые три-четыре года вы выпускали потрясающие проекты — от «Российской империи. Проект Леонида Парфенова» до «Турецкого гамбита» и «Адмирала». Теперь вот — «Август. Восьмого». Если посмотреть на выбор тем, то напрашивается вопрос — вы государственник?

- Знаете, я никогда не формулировал для себя — государственник я или антигосударственник. Я всегда делал то, что мне интересно. Там, где мне не нравится, я туда не хожу обычно.

- А тема войны — она случайна?

- Поскольку меня всегда интересовало кино большого стиля — мы по нему скучали, мы на нем выросли, — то, когда происходит выбор, я невольно тяготею к тому, что кино должно быть масштабным. А что может быть масштабней, чем война? Ну, была коллективизация. Но вряд ли вам сегодня будет интересно смотреть кино про нее.

- Знаю, что многие молодые русские Эстонии, которые посмотрели «Турецкий гамбит», «Адмирал», испытали гордость за то, что они русские, что такое было в истории. А в России сейчас патриотизм — не пустое слово?

- Когда мы делали «Турецкий гамбит», последнее, о чем мы думали, так это о каких-то политических значениях. Кино это приключенческое, веселая история про молодого сыщика Фандорина.

- Ничего себе веселая?! Такая гибель замечательных парней…

- Да, но… Война на территории Болгарии велась Российской империей с Османской империей, которая находилась там, наверно, лет пятьсот. О каком патриотизме поначалу можно было говорить? Это потом, когда фильм вышел, я стал одну за другой читать статьи о том, что вот наши, мы показали, на что способны, вот русский дух несогбенный, когда надо, мы горы перевернем. Я очень удивился, стал анализировать и понял, что действительно, как говорят психологи, у каждого из нас есть ограничения на возможность произнесения слова «нет». Я понял, что мы накопили так много негатива по отношению к себе, к стране, в которой живем, что уже невозможно: сколько уже можно говорить, что мы г…ки последние, что у нас все не так. А тут в кино показали — нет, все-таки старались, добивались и даже получалось. В этот момент люди испытывают гордость.

Я живу в Москве, но много езжу по стране. И не помню, чтобы в какой-либо беседе заговаривали о патриотизме. У меня ведь, наверно, примитивное представление о нем. Для меня патриот — это человек, который утром выходит, не сорит, не роняет, уважает людей, не орет на них в очереди, не лезет без очереди в пробках. То есть это такое каждодневное уважение к согражданам, а не какое-то там показное, площадное, крикливое. Могу сказать, что в Москве — да — люди стали внимательны, стали заглядывать друг другу в глаза. Это первый шаг пока, но очень серьезный.

- Вы везде подчеркиваете свою аполитичность. Между тем, ваш фильм «Август. Восьмого» вызвал как раз таки политически неоднозначную реакцию в разных государствах. Вы этого ожидали?

- Я об этом не думал совсем. Но, конечно, не ожидал такого высокого уровня неоднозначности реакции. Я как человек аполитичный рассматриваю какие-то внутренние штучки в человеке, его личностные взаимоотношения, поэтому не всегда обращаю внимание на то, какой политик и о чем думает, чьи это геополитические интересы. К моменту, когда фильм вышел, политические страсти в стране накалились сильно. А политически ангажированные люди теряют объективность, адекватность восприятия. Они, по сути, говорят не о моем фильме, а о той жизни, которой недовольны, фильм просто является раздражителем.


- Кстати, как вам нынешняя российская власть? Вы хоть и аполитичный человек, но живете все же не в безвоздушном пространстве.

- Безусловно. Я знаком и с Владимиром Владимировичем, и с Дмитрием Анатольевичем — мы встречались, беседовали пару раз. Они на меня производят очень приятное впечатление. А вообще, я сужу по людям на остановке. Я понимаю температуру тела по тому, о чем говорят в очереди. Мне не нужно газеты читать. Стоят мужики, разговаривают, вот я по их температуре понимаю, что происходит. Это иллюзия, что власть может что-то такое решить, куда-то страну развернуть. Как вы знаете, в России не все законы выполняются, а не выполняют их как раз люди с остановки. Власть сильно зависима от них.

- Что вам сегодня в России нравится, что — нет?

- Вы знаете, мне все нравится. Я позитивно настроенный человек. Стараюсь замечать позитив. И потом — у меня очень много работы, я не успеваю ворчать, что мне что-то не нравится.

- А наши власти, да и не только они, любят рассуждать, например, о том, что в России нет свободы слова, что там авторитарный режим, который тянет куда-то в прошлое.

- В России я работал на телевидении, но никогда не сталкивался с ограничениями. Правда, у меня никогда не было желания освещать текущую политическую ситуацию. Телевидение — это либо государственная организация, либо частная. Так вот, если государство считает, что платит деньги не за то, чтобы кто-то выходил в эфир и рассказывал, что опять лопнул нефтепровод, это его право. Если я хочу узнать, лопнул нефтепровод или нет, зайду на частный канал и посмотрю. А еще — о каком запрете на свободу слова можно говорить, когда есть интернет. Да, три четверти россиян его не видят. Но это выбор каждого человека — иметь к нему доступ или нет. Если хочет, но нет, значит, ничего не делает для того, чтобы был.

- В Эстонию раньше приезжали?

- В советское время. Помню, восхищался, как Прибалтийские республики отделились от Советского Союза. Восхищали последовательность, неагрессивность и неотвратимость.

- Каково впечатление от нынешней Эстонии?

- Я увидел великолепный аэропорт, в котором потрясающе вкусно пахло домашней едой, а я к еде отношусь с большим интересом. Центр города, очень вкусный средневековой ресторан.

- О проблемах русского населения, которое свой язык терять не хочет, школу хочет сохранить, знаете?

- Да, конечно. Я считаю, что за свое право надо бороться всегда и везде. Но считаю также, что человек, в языковом смысле, должен и обязан ассимилироваться за границей. Тенденции центростремительные у эстонцев наверняка выше, они оторвались и должны замкнуться, как любой небольшой народ. Силы автосохранения у него всегда очень велики. А русским, мне кажется, надо проявлять гибкость по двум причинам. Во-первых, они представители большой культуры. Во-вторых, они все-таки остались здесь.