Бывший высокопоставленный сотрудник Министерства иностранных дел Франции Дени Бошар представляет нам свою точку зрения на роль России на Ближнем Востоке. Она представляет особый интерес в свете «арабской весны» и восстания в соседней Сирии. Как бы то ни было, бывший посол в Иордании Денни Бошар отмечает, что российская позиция по текущим преобразованиям в арабском мире вовсе не однозначна. Сам он только что вернулся из Москвы, где принимал участие в семинаре Российской ассоциации международных исследований (РАМИ).
Царскую Россию и СССР неизменно отличал немалый интерес к Ближнему Востоку, который вписывался в рамки политики выхода к «теплым морям». В XIX веке его отражением стало создание в Академии наук Института востоковедения, который в скором времени отметит свой двухсотлетний юбилей. В прошлом этой организации уже неоднократно доводилось играть видную роль, в первую очередь - при Евгении Примакове, который был директором института с 1977 по 1985 год. Так, после Второй мировой войны СССР пользовался заметным влиянием во многих так называемых «прогрессивных» странах, а Ближний Восток превратился в один из театров холодной войны. В этой борьбе у СССР были победы и поражения, в частности - потеря Египта, который при президенте Садате переместился в западный лагерь.
Возвращение России
После распада СССР в 1989 году и последовавшего за ним «черного десятилетия» завоеванные раньше позиции оказались под угрозой. Растерявшая все силы Россия была вынуждена принять гегемоническое влияние США, которое утвердилось по всему миру во время кризиса и войны в Персидском заливе в 1990-1991 годах. Тем не менее, сразу же после вступления в должность президента страны Владимир Путин принялся за восстановление сформированных в советскую эпоху отношений, а также включил в их сферу еще два государства, Саудовскую Аравию и Израиль, связи с которыми в прошлом были в лучшем случае очень слабы. Путин принял в Москве множество арабских гостей и неоднократно отправлялся в турне по Ближнему Востоку в качестве президента и премьер-министра. Медведев действовал в том же ключе.
В 2007 году глава российского государства впервые отправился с визитом в Саудовскую Аравию в ответ на любезность короля Абдаллы, который побывал в Москве в 2003 году еще будучи наследным принцем. Монарх принял российского лидера, как вестника «мира и справедливости». Встречи должны были послужить основой для переговоров по представляющим общие интересы вопросам, - таким, как Палестина и Ирак. Кроме того, предполагалось обсудить беспокойство России по поводу подрывной деятельности исламистских движений на ее территории и в Средней Азии, которые, по мнению Москвы, пользовались поддержкой если не саудовских властей, то, по крайней мере, некоторых близких к ним кругов.
Остававшиеся долгое время напряженными отношения с Израилем также ощутимо улучшились после первого официального визита главы государства в 2005 году. Мотивом для него мог послужить традиционный интерес Москвы к православной церкви на святой земле.
Формирование в стране значительного сообщества выходцев из России (почти миллион человек) в 1990-х годах естественным образом лишь укрепляло этот интерес, тогда как Москва начала приобретать все больший вес в израильской внутренней политике. Регулярные встречи на высшем уровне (президент Путин побывал в Израиле в июне этого года, а Биньямина Нетаньяху в ближайшее время ожидают в Москве) позволили сформировать теплые, дружеские и партнерские отношения. Они в частности объясняют все более сдержанную позицию России в палестинском вопросе. На общие интересы двух государств (в частности - в сфере борьбы с терроризмом) накладываются личные симпатии президента Путина и его восхищение израильским опытом. Посольство Израиля в России, в котором преимущественно работают выходцы из бывшего СССР (начиная с самого посла Доррит Голендер, репатриировавшейся в Израиль в 1967 году), всячески стремится поддерживать эти доверительные отношения и развивать двусторонние связи. Такие доброжелательные отношения сказываются на позиции России по «мирному процессу» на Ближнем Востоке, который, по ее мнению, зашел в тупик. Никто в Москве больше не верит в формирование настоящего палестинского государства.
Исторически отношения России с Ираном всегда были непростыми или даже конфликтными. В царские времена политическая «игра» с Великобританией привела к формированию в Персии двойной зоны влияния: север страны отходил к Российской Империи, а юг – к Британской. Попытка аннексировать населенный азербайджанцами северо-запад Ирана после Второй мировой войны лишь усилила климат враждебности, который поддерживала дружественная США шахская власть. Приход к власти имама Хомейни улучшить ситуацию тоже не мог: атеистский СССР значился в списке дьявольских режимов новой власти. Распад Советского Союза создал новый расклад и подтолкнул Россию и Иран к сближению в условиях растущего влияния и присутствия Америки на Ближнем Востоке. Сотрудничество стран в «чувствительных» секторах (нефть и газ, ядерная энергетика и строительство АЭС в Бушере, оборонная промышленность и поставки самого разного вооружения) набирало обороты при том, что с 1996 года на Тегеран были наложены американские санкции. Признание существования общих интересов, в первую очередь на Кавказе и в Средней Азии, лишь подстегивало это сближение. Возникшая в 2006 году напряженность в отношениях Ирана и Запада по вопросу ядерной программы вынудило Россию блокировать принятие самых жестких санкций в Совете безопасности Организации объединенных наций, несмотря на (мы рассмотрим это чуть ниже) растущее раздражение по поводу политики Тегерана.
Так, накануне арабской весны Росси удалось вернуться на Ближний Восток: она заявила о своих интересах и укрепила экономическое присутствие или даже военное сотрудничество не только с бывшими протеже времен СССР (например, Сирией), но также и новыми партнерами, такими как Израиль, Саудовская Аравия, Иордания и Иран.
Арабская весна, вероятно, застала Россию врасплох, как и западные правительства. С тех пор с ее стороны ощущается замешательство, превратившееся в неприкрытую враждебность к движению, которое, по мнению Москвы, угрожает ее собственным интересам и стабильности всего региона. В то же время российские власти, в том числе и президент Медведев, приветствовали «демократические стремления» арабских народов. Как бы то ни было, их удивляет слепота западных стран перед лицом того, что они считают подъемом радикального исламизма.
В рамках недавно организованного РАМИ семинара состоялся круглый стол с участием российских и иностранных экспертов, на котором обсуждались мотивы непонятой на Западе позиции России по поводу арабской весны и кризисов на Ближнем Востоке. Семинар оказался тем интереснее, что заявления с российской стороны вовсе не были единогласными. Позицию Москвы нужно рассматривать в рамках основных направлений ее внешней политики, которая по многим позициям является продолжением курса советских времен.
Основные направления российской внешней политики
Защита национального суверенитета
Защита национального суверенитета и неприятие вмешательства во внутренние дела государств входят в число принципов, которые Россия, как в прошлом и СССР, защищает (иногда даже чрезмерно) жестким и решительным образом. Наступление Владимира Путина на США во время конференции по безопасности в Мюнхене 2 октября 2007 года служит показательным тому примером: он открыто назвал их государством, которое стремится навязать свое мнение во всех областях, политике, экономике, культуре и т.д. Именно Вашингтон является его целью, когда он говорит о все более серьезных посягательствах на основополагающие принципы международного права или критикует чрезмерное и бесконтрольное применение военной силы в международных отношениях. В результате Россия всегда с самым пристальным вниманием рассматривает резолюции Совета безопасности на основе статьи VII. Тем более что несколько раз она уже позволила застигнуть себя врасплох. Таким образом, полемика вокруг резолюции 1973 с мандатом на военное вмешательство в рамках «ответственности по защите» мирного населения представляет интерес сразу с нескольких точек зрения. Изначально решение России воздержаться на голосовании выглядело удивительным: инициатива президента Медведева противоречила мнению посла в Триполи и стала причиной для одной из редких размолвок с Путиным (премьер-министр назвал вмешательство НАТО «крестовым походом»). То, как коалиция во главе с НАТО интерпретировала резолюцию 1973, стало тяжелым ударом для российской дипломатии: она рассматривает его как искажение процедуры и превышение установленных мандатом границ, а также серьезный просчет со своей стороны. Как следствие, принятие сейчас какой-либо еще резолюции подобного рода, по мнению россиян, полностью исключено.
В целом любое вмешательство НАТО воспринимается в Москве с недоверием: международная организация не вправе заниматься сменой режимов, решение о которой может принять лишь исключительно мирное население. Эта позиция недавно вновь прозвучала в выступлении министра иностранных дел Сергея Лаврова в Генеральной ассамблее ООН: «Все наши действия должны опираться на прочную почву устава ООН, в котором нет ничего, что давало бы право заниматься сменой режимов. (…) Настаивая на прекращении огня только правительством и поощряя оппозицию к наращиванию боевых действий, они, по сути, толкают Сирию еще глубже в пучину кровавой междоусобицы».
Примат безопасности над политикой
Россия буквально одержима своей безопасностью в первую очередь с точки зрения вмешательства других государств. В Москве укоренилась навязчивая идея об американском «заговоре» как в арабских странах, так и в государствах ее собственной сферы влияния. Эта атмосфера подозрительности проявляется тем сильнее, что российское руководство воспринимает прошедшие в ее зоне влияния «цветные революции» как плод деятельности США, которые стремятся к дестабилизации существующих режимов с помощью поддержки некоммерческих и в первую очередь правозащитных организаций. Президент Путин заходит в этом еще дальше и полагает, что Вашингтон непосредственно манипулирует развивающейся в России оппозицией. Параноидальная вера в теорию заговора сегодня сильна как никогда. Одним из ее проявления стала попытка приравнять к преступлению любое внешнее финансирование российских НКО. Как и недавнее выдворение из страны Агентства США по международному развитию.
Касаются вопросы безопасности также и мусульманского населения, которое проживает на территории Российской Федерации и вдоль ее границ (речь идет о пяти бывших советских республиках в Средней Азии). Этот момент имеет большое значение в формировании внешней политики. Так, в России в настоящий момент насчитывается 22 миллиона мусульман, крупнейшие скопления которых находятся в Москве, в Поволжье, на Кавказе и на Дальнем Востоке. Кроме того, на территорию страны прибывает множество (зачастую нелегальных) мигрантов из Средней Азии. Ситуацию рассматривают с точки зрения безопасности. Мусульманское сообщество находится под пристальным надзором из-за опасности, которую представляют радикальные исламистские группы для стабильности государства. Власти опасаются, что нынешняя радикализация в мусульманском мире может отразиться на внутренней безопасности России и стран Средней Азии. Это беспокойство тем сильнее, что в стране укоренилось традиционно негативное восприятие мусульманского мира, который еще в XIX веке считали диким, жестоким и бескультурным пространством. Эта ксенофобия изначально была направлена в сторону Турции, однако затем перекинулась также на персов и арабов.
Таким образом, немалая роль в процессе принятия решений отводится спецслужбам (в прошлом – КГБ, сегодня – ФСБ), особенно сейчас, когда Путин поставил некоторых их представителей на высшие государственные посты. Подобный подход к вопросам безопасности позволяет объяснить тот факт, что влияние Министерства иностранных дел и лично Сергея Лаврова в сфере информации, анализа и предложений вторично по отношению к статусу спецслужб. Министр сегодня скорее блестящий исполнитель, нежели влиятельный стратег. В основу внешней политики ложатся преимущественно соображения безопасности.
Стремление к статусу великой державы
Стремление России заявить о себе как о великой державе также играет важную роль в ее поведении на международной арене. После 1990-х годов, которые воспринимаются в российском общественном мнении как период упадка и унижений, внешняя политика тандема Путин–Медведев была нацелена на то, чтобы вернуть России ее прежний вес в международных отношениях, пусть даже ее возможности не в полной мере отвечают желаниям. Так, в уже упомянутом выше выступлении в Мюнхене звучит критика однополярного (то есть ведомого США) мира, которая свидетельствует о желании Москвы, как в прошлом, играть на ключевых ролях. Текущая модель не только неприемлема, но и невозможна, подчеркивал Путин. В этой связи Россия намеревается в полной мере использовать свой статус постоянного члена Совета безопасности. В лучших традициях Советского Союза она без колебаний грозит использовать (и нередко использует) свое право вето, чтобы создать препятствия для интересов США, а также добиться от них признания ее великой державой. Применительно к Ближнему Востоку это означает, что Москва больше не хочет позволять американской сверхдержаве действовать так, как ей вздумается, и собирается играть весомую роль в этом стратегическом регионе. Россия стремится вновь стать ключевым игроком в решении ближневосточных проблем.
Все эти направления внешней политики позволяют лучше понять позицию России по иранской проблеме и арабской весне, пусть даже в риторической сфере российские лидеры даже приветствуют ее. В целом, все можно свести к трем словам: замешательство, недоверие и осторожность.
Замешательство при виде арабской весны
Начало арабской весны привело российскую власть в замешательство. Тем не менее, в опубликованном в июне 2012 года отчете дискуссионного клуба «Валдай» (тесно связан с Институтом востоковедения) приводится иногда более чем адекватный анализ арабской весны. В нем в частности говорится, что в основу тенденции легло накопление недовольства в арабских народах, а также действия крайне многочисленного молодого поколения (2/3 населения моложе 35 лет). В то же время особый упор на роли исламистов (в частности там предлагается заменить выражение «арабская весна» на «исламистское восстание») говорит о беспокойстве России и ее стремлении подчеркнуть опасность угрозы, которая исходит от радикального по ее мнению ислама. Если эти движения и хотят развития демократии, то речь неизменно идет о демократии в ее исламистском понимании, так как принцип светского государства считается ими глубоко ошибочным с идеологической точки зрения. В докладе также особо отмечается роль «внешних сил» (то есть западных стран) и утверждается, что «убийство Каддафи» было совершено с молчаливого согласия или даже при поддержке вооруженных сил из Европы и стран Персидского залива.
Что касается Туниса, где у России нет каких-то особых интересов, президент Медведев приветствовал установление в стране демократии во время Давосского саммита в марте 2011 года. То же самое касается и Египта, пусть даже, как ни парадоксально, россияне не стали скрывать удивления и беспокойства по поводу того, как быстро США бросили на произвол судьбы президента Мубарака.
По вопросу Ливии Россия поначалу также демонстрировала свое недовольство, однако затем все же предпочла воздержаться на голосовании в Совете безопасности по резолюции 1973 в марте 2011 года. Это решение, которое противоречило ее традиционной позицией и интересам, вызвало удивление. Тем не менее, объяснить его могут сразу несколько причин: стремление президента Медведева сыграть в открытость по отношению к западным странам, жестокость и угрозы со стороны полковника Каддафи и его сына Сейфа аль-Ислама в адрес населения Бенгази, гарантии насчет военного вмешательства со стороны Лиги арабских государств. В тот момент на саммите в Довиле Медведев заявил, что Каддафи должен уйти. Как бы то ни было, Россия не отказалась от попыток вести переговоры в поисках полюбовного соглашения. В июне она отправила в страну своего эмиссара Михаила Маргелова (председатель комитета Совета Федерации по международным делам), который должен был сыграть роль посредника, опираясь на контакты с ливийским лидером, а также представителями Африканского союза. Безжалостное убийство вождя и широкая интерпретация резолюции 1973 со стороны коалиции буквально поразили российские власти, которые почувствовали себя обманутыми и согласились признать (причем неохотно и с оговорками) Национальный переходный совет Ливийской Республики лишь 1 сентября 2011 года.
Касательно Бахрейна и Йемена, Россия также заняла осторожную позицию, призвав, тем не менее, стороны к поиску мирных решений.
Сирийский вопрос встал совершенно иначе. Россияне прекрасно понимают причины восстания населения Сирии и не стесняются критиковать режим Башара Асада. В докладе «Валдая» в частности подчеркивается, что с монополией партии «Баас» политическая жизнь стала неприемлемым анахронизмом, и что неспособность власти провести реформы в значительной мере привела к возникновению мятежа.
Как бы то ни было, сирийский кризис был отмечен ужесточением российской позиции и политикой блокады резолюций в Совете безопасности. Дело в том, что на уже упомянутые выше моменты в случае Сирии накладываются также особые или даже конъюнктурные факторы.
Прежде всего, Сирия – это последний опорный пункт России на арабском Ближнем Востоке. Влияние Советского Союза ощущалось здесь еще при президенте Шукри аль-Куатли в 1950-х годах, то есть еще до прихода к власти в 1970 году Хафеза Асада, который сделал его только сильнее. В 1980 году страны подписали договор о дружбе. Торговый оборот неизменно рос, как, впрочем, и долги Дамаска Москве. Военно-техническое сотрудничество насчитывает долгую историю и принимает самые разные формы. На вооружении сирийской армии (одна из самых многочисленных на Ближнем Востоке – 400 000 человек) стоит преимущественно российская техника, которая в прошлом закупалась примерно на 700 миллионов долларов в год. Несколько поколений сирийских офицеров прошли подготовку в России, что повлекло за собой формирование личных связей. Созданная в 1971 году российская военно-морская база в Тартусе (единственная на всем Средиземноморье) недавно была снова открыта. В стране по-прежнему работают российские военные консультанты (их, без сомнения, насчитывается здесь более тысячи). Кроме того, во время визита президента Медведева в мае 2011 года были заложены основы сотрудничества в ядерной и энергетической сфере.
Более того, отношения приобрели и общественную окраску (более 50 000 смешанных супружеских пар), тогда как у российского патриархата и сирийской православной церкви сложились тесные связи. Это меньшинство (как в целом и все остальные), несмотря на несколько несогласных голосов, продолжает поддерживать режим Башара Асада из опасения, что в случае падения режима к власти придут исламисты. Примеры Ирака (страну покинули больше половины всех христиан) и Египта лишь подтверждают эту точку зрения. Президент России неизменно уделяет большое внимание поддержке патриархата.
В целом Россия считает, что Запад недооценивает риск захвата власти исламистскими движениями, что может отразиться на ее собственной безопасности и безопасности западных стран. 27 сентября президент Путин заявил, что ответственность за нынешний кризис лежит именно на них, а также Саудовской Аравии и Катаре. Уход Асада и расформирование его режима не способны стать решением проблемы. Более того, страна может наоборот погрузиться во всеобщий хаос или даже развалиться на части. Она также может превратиться в тыловую базу для уже девствующих на ее территории радикальных исламистских течений и международного терроризма. Учитывая полную неразбериху в Ливии, которая стала жертвой противостояния разнообразных вооруженных отрядов, Россия упрекает западные государства в наивности и безответственности: в Москве не видят ни одного серьезного проекта на «завтрашний день».
Таким образом, российские власти стремятся быть прагматичными и хотят прийти к дипломатическому и организованному решению. Они полагают, что применение силы только способствует хаосу, как это уже показали примеры Ирака и Ливии. Россияне дают понять, что не считают необходимым сохранение у власти Башара Асада, и не скрывают, что их отношения с сирийским властями иногда складываются довольно непросто (об этом в частности говорит недавний арест имеющего хорошие связи в Москве левого оппозиционера Абделя Азиза аль-Хайра). Они осознают, что их поле для маневра и возможности повлиять на ситуацию ограничены. Тем не менее, в докладе «Валдая» отмечается, что ситуация зашла в тупик и что у режима больше нет достаточных сил, чтобы устранить оппозицию, которая в свою очередь, несмотря на существенную поддержку, неспособна взять в руки власть без прямого иностранного вмешательства.
Уход Башара Асада может стать частью дипломатического решения. Именно об этом говорил Михаил Богданов во время визита в Париж в середине сентября. В своем интервью Le Figaro он подчеркнул, что основой для такого решения могли бы послужить женевские соглашения, в которых прописаны принципы организации переходного механизма (в западных странах не согласны с подобной системой). По его словам, это единственная «дорожная карта», которая может привести к чему-то вроде таифской конференции с участием всех сторон конфликта. Такая позиция не мешает России налаживать контакты с оппозицией, в том числе и «Братьями-мусульманами». Уверенность России в непрофессионализме этого движения и царящем в нем разброде вызывает у нее серьезные сомнения насчет его способности представить хоть сколько-нибудь заслуживающую доверие альтернативу существующему режиму. Эта позиция по Сирии утверждается тем отчетливее, что Россия убеждена (обоснованно или нет), что сирийский вопрос не является ключевым для США. В любом случае, все наводит на мысль, что на существенные изменения в ней ближайшее время рассчитывать не приходится. Сергей Лавров не случайно напоминал в Нью-Йорке о том, что основополагающие принципы ооновской хартии не дают права на смещение режима.
Такая жесткая позиция привела к значительному ухудшению отношений со странами Персидского залива (в первую очередь Саудовской Аравией и Катаром), несмотря на куда более сдержанные заявления по Бахрейну и Йемену. Серьезнейший инцидент в декабре 2011 года, когда российский посол в Дохе был избит в результате конфликта с сотрудниками аэропорта, вызвал самую резкую реакцию Москвы и отзыву послов. За ним последовало не менее существенное происшествие за кулисами заседания в Совете безопасности ООН: постоянный представитель России пригрозил премьер-министру Катара шейху Хамаду бин Джасему, что его страны «не будет» (позднее сам он всячески опровергал это заявление). В любом случае, это никак не помешало близким к власти СМИ провести информационную кампанию против эмирата, обвинив его в распространении радикального исламизма.
Сложные отношения с Ираном
Помимо арабской весны одним из ключевых вопросов для Москвы является Иран. С 1991 года между двумя странами крепнет сотрудничество в стратегических областях (ядерная отрасль, вооружение, энергетика, космос). Иранская ядерная программа дала России еще одну возможность продемонстрировать свое стремление к влиянию на Ближнем Востоке. В этой связи она продолжает защищать Исламскую республику, хотя сама как ядерная держава явно не заинтересована в том, чтобы в ее непосредственном окружении появилось государство с возможностями по созданию ядерного арсенала (пусть даже оно и не переступит «порог»). Так, Москва неизменно выступает простив любых серьезных санкций на уровне Совета безопасности: она полагает, что они неэффективны и ведут лишь к ожесточению иранского режима. Официально утверждается, что у иранской ядерной программы исключительно мирные цели. Таким образом, разногласия с западными странами касаются не только природы иранской ядерной программы и нынешней стадии ее реализации, но и методов, которые нужно использовать, чтобы заставить Тегеран отказаться от ее продолжения.
Несмотря на эту защиту, между Москвой и Тегераном продолжают нарастать разногласия, в чем легко можно убедиться на примере иранской прессы. Бушерская АЭС до сих пор остается под управлением российских техников, которые сомневаются в способности их иранских коллег обеспечить ее нормальную работу. Отмена контракта на поставку ракетных комплексов С-300 (при том, что с юридической точки зрения Россия не была обязана отказываться от сделки, так как резолюция Совета безопасности касается лишь наступательных вооружений) был расценен как недружественный жест и стремление задобрить Израиль. Кроме того, оно стало предметом споров, которые должен рассмотреть международный суд. Хотя Россия и поддерживает Иран на международной арене, в их отношениях царит взаимное недоверие, и складываются они зачастую вовсе не лучшим образом. В Иране вспоминают, как в период с 1995 по 2000 год все поставки российского оружия были приостановлены в силу соглашения Москвы и Вашингтона. Вообще, российско-иранский альянс является чистой воды продуктом реальной политики. Для президента Путина нынешняя ситуация – это возможность создать препятствия для американской «гегемонии» на Ближнем Востоке и продемонстрировать если уж не стремление к мощи, то как минимум способность поставить помехи. Кроме того, Россия может использовать Иран и как разменную монету в игре с США. И в Тегеране прекрасно это понимают.
Как мы уже отмечали, в 2000-х годах тандему Путин-Медведев удалось установить определенное присутствие России на Ближнем Востоке и дружеские отношения с рядом государств, в том числе и странами Персидского залива. Если подвести итоги политики Москвы в регионе после начала арабской весны, получается, что ее влияние пошло на спад, а текущее развитие событий идет вразрез с ее интересами. Ее опорные пункты рушатся один за другим. Позиция по Сирии была негативно воспринята в общественном мнении арабских стран и некоторых правительствах с исламистской окраской (в том числе и в неарабских государствах, например, Турции). Неизбежное крушение сирийского режима напрямую ударит по ее интересам. Все более напряженные отношения с союзниками, Сирией и Ираном, говорят о слабости ее влияния. Тем не менее, вполне возможно, что даже в этих условиях Россия продолжит придерживаться политики, которая не желает принимать глубинные преобразования в этой стратегической зоне и наглядно свидетельствует о ее неспособности адаптироваться к новой обстановке. Ее внешняя политика на Ближнем Востоке требует обновления. И у нас нет уверенности в том, что нынешняя власть, которая зациклилась на своих принципах и неизменно отдает предпочтения соображениям безопасности, будет в состоянии сделать провести ее.
